— Да. Пожалуй, ты права. Но я хочу это прочесть как можно скорее. Это поможет нам что-то прояснить!

Анна сдержалась и не возразила мужу.

«Прояснить! — с горечью подумала она про себя, не решаясь говорить вслух. — Боюсь, нам уже ничего не поможет! Мы в западне! Мы все больше и больше запутываемся. И новые звенья, возникающие внезапно, ведут нас не к просветлению, но все дальше в темноту!»

Анна застала отца на веранде. Как это часто бывало, он углубился в газету.

— Что-то интересное, папа? — машинально спросила она.

В самое последнее время ей стало казаться, что ее отец равнодушен к происшедшим трагическим событиям… Ему как будто все равно, он не мучается сомнениями, догадками. Именно это вызывало у дочери легкое раздражение. Впрочем, Анна вполне отдавала себе отчет в своих чувствах.

Отец поднял голову и посмотрел на дочь. Потеребил седую бородку.

— Все то же! Австрия! Испания! Думаю, что идет к мировой войне.

— Поль считает, что это невозможно. При нынешнем развитии техники! Человечество просто уничтожит себя само!

— Что ж, и Поль по-своему прав.

— Папа! Я давно хочу спросить тебя. Что ты можешь посоветовать нам?

— Надо пытаться сохранить спокойствие. Все эти метания, отчаяние — все это ничего не даст нам. Надо попробовать уехать отсюда.

— Попробовать! И ты говоришь: попробовать! Я уже слышала это «попробуйте уехать!» И теперь ты!..

— Уже слышала? От кого?

— Мы с Полем встречались с теткой Мадлен. Та девушка, приятельница Катрин… — Анна почувствовала, что краснеет. Ей не хотелось говорить отцу о дневнике. Возможно, им вовсе не следовало брать этот дневник…

— И она, эта женщина, сказала вам, тебе и Полю: попробуйте уехать!

— Да, она это сказала. И вот теперь и ты говоришь!

— Это интуиция! Интуиция старых людей! — произнес чуть хрипловатый девчоночий голос.

— Ты, Марин! — Анна обернулась. — Я и не заметила, как ты подошла.

Девочка стояла на деревянной ступеньке. Анна поразилась. Волосы дочери были распущены, она надела длинное платье, то самое, серебристое, цвета луны. Платье было слишком длинно, подол волочился по земле. Анна заметила, что девочка босиком.

— Марин! Зачем ты это надела? Прошу тебя! — Анна не хотела быть резкой с дочерью. — Сними, пожалуйста! И причешись!

— Интуиция, — тихо повторила девочка.

Женщина и старик даже не заметили, как она убежала…

Анна готовила обед, раздумывая об отъезде. Непременно завтра! Наспех уложиться и уехать! Пусть они даже забудут что-нибудь из вещей. В конце концов, можно потом вернуться, съездить сюда ненадолго!.. Но теперь — уехать!..

— Мама, сделай мне бутерброд с салатом. Я ужасно проголодалась! — Марин тронула ее за локоть.

Анна вздрогнула.

— Ты меня напугала!

— Почему?

— Погоди, сейчас покормлю тебя! — Анна принялась готовить бутерброд. — Марин, зачем ты сегодня надевала то старинное платье? Не надо его трогать! Это семейная реликвия! Эти два платья и накидка достались твоему отцу от его предков. Лучше не трогать… — Анна чувствовала, что ее слова не наполнены смыслом. И это потому, что она не хочет сказать дочери всю правду! Но, с другой стороны, зачем зря тревожить девочку, пугать рассказом о странных тканях, о мучительных предчувствиях Анны?

— Мама, я никаких платьев не надевала!

Анна оперлась обеими руками о столешницу.

— Марин, вспомни! Ты стояла на нижней ступеньке лестницы на веранду. Я говорила с дедушкой. Я сказала ему, что тетка покойной Мадлен посоветовала нам уехать отсюда. Я вспомнила ее совет, потому что дедушка тоже сказал об отъезде. И тут появилась ты. И заговорила об интуиции. Что-то ты сказала об интуиции, свойственной старым людям!..

— Мама, этого не было!

— Ты была в серебристом платье, волосы распущены!

— Мама, этого не было! — Девочка подбежала и порывисто обхватила мать, прижалась, словно ища защиты.

— Успокойся, милая, успокойся! Я верю тебе!

— Мама, я боюсь! Я боюсь быть одна! Здесь ходит кто-то страшный! Пусть это нелогично, невозможно! Пусть! Но ведь это существует! Кто-то, кого все принимают за меня! Кто-то страшный! Он совершает убийства, в которых могут обвинить меня! Мне страшно! Мама! Вдруг мне начинает казаться, что я на самом деле он, оно, то самое, то страшное существо!..

— Нет, нет, нет! Успокойся! — Анна крепко прижимала дочь к груди. — Мы уедем сегодня! За вещами я съезжу после! Где Мишель? Катрин?..

— Они в доме… — Девочка заплакала, но Анна поняла, что дочери стало легче…

Поль дочитал странный дневник.

Значит, то, что он когда-то увидел, не было галлюцинацией! Но, если не галлюцинация, то какое другое реальное объяснение? Что это было?..

Молодая женщина, исписавшая когда-то давно, еще в начале второй половины XIX века, эти плотные страницы своим аккуратным тонким почерком, вероятно, какое-то время наслаждалась возникшей ситуацией, ведь это делало интересной ее невеселую жизнь неимущей барышни; но постепенно ситуация сделалась тягостной для Габриэль (так ее звали)…

После монастырского пансиона Габриэль столкнулась с весьма грустной обыденностью. Старшая из трех дочерей небогатого нотариуса, она должна была как-то позаботиться о себе. Замужество оказалось не таким уж легким делом. Не очень привлекательная внешне, Габриэль не была наделена искусством кокетничать, располагать и привлекать к своей особе представителей сильного пола. Бесприданница и дурнушка, она вступила на обычный путь бедной, но честной девушки. Вначале были уроки музыки, когда ей приходилось в любую погоду носиться по улицам небольшого провинциального города, обходя дома своих учениц. Порванные туфельки, страдающий от суровости мостовой подол нижней юбки, усталость, неловкие детские пальчики, растопыренные на клавишах. Сплетни. Бестактность… Однажды ей предложили пообедать вместе с прислугой!..

Музыку сменило новое занятие. Габриэль стала гувернанткой в семье барона О. Но и это поприще оказалось не по ней. О. был удивлен, когда новая гувернантка на его скромные домогательства ответила таким раздраженным отказом! Он-то полагал скрасить жизнь дурнушке! Разумеется, после отказа последней он осведомил свою супругу о том, как дурно обращается Габриэль с детьми. Фактически, мадам О. выгнала Габриэль, даже не дав ей рекомендации!..

Впрочем, это не совсем точно. Поскольку, с легкой руки мадам О., вскоре весь город и окрестности прослышали о Габриэль как о вздорной особе, которая нигде не может ужиться!

Некоторое время Габриэль сидела дома. Отец угрюмо отмалчивался. Мать смотрела на нее, как на врага. Сестры дулись. Они полагали, что именно Габриэль мешает им выйти замуж…

Но вот однажды в дождливую погоду в дом явился скромный приятный человек лет тридцати. Нежданный гость назвался господином Л. Он объяснил, что здесь он проездом в Париж. Он возвращается из путешествия. Супруга его не француженка, и для того, чтобы ей было легче усвоить язык и привыкнуть к местным нравам, а также для того, чтобы она не чувствовала себя одинокой, он желал бы взять ей компаньонку, скромную молодую особу, достаточно образованную… Чтобы дела повернулись таким образом, Габриэль и во сне присниться не могло! Она будет жить в Париже! Она избавится от тирании матери, от надутой физиономии отца, от раздражения сестер! Господин Л. предложил ей довольно скромную плату, но девушка поспешила согласиться. По городу, разумеется, поползли слухи о неблагополучии в семействе Л., якобы вследствие этого неблагополучия Л. и взял в свою семью такую особу, как Габриэль. Впрочем, Габриэль уже не касались подобные объяснения. Запряженная быстрыми лошадьми карета мчала ее в Париж…

Супруга господина Л. действительно нуждалась в компаньонке, и, надо сказать, он проявил незаурядную проницательность, поняв, что именно Габриэль, в сущности, скромная, образованная и добрая девушка, как нельзя лучше подходит для роли, соединяющей в себе функции подруги, учительницы, домоправительницы и компаньонки.