В то далекое утро Поль проснулся в их маленьком парижском гнезде, в гостиной, у пианино. Он уснул одетый. Сон, впрочем, освежил его. Но, боже! Как объяснить Анне? Она ждала его? Возможно, она не заснула. Возможно, выходила из спальни, видела его в гостиной, решила, что он нарочно избегает ее. Он так холодно говорил с ней, когда она нервничала из-за этих платьев и портрета! Но ведь они помирились! И надо же, ведь вчера она как раз надела одно из этих платьев, серебристое, лунное! Конечно, хотела доставить ему удовольствие! А он?..

Поль вошел в спальню. Анна ни о чем не спросила. Они оба чувствовали себя как-то неловко. Поль отложил объяснение на вечер. Анна ушла провожать своего отца. Поль заспешил, стал искать ключи от машины. Нашел. Затем быстро вошел в спальню — взять чистый носовой платок…

На постели лежала, вытянувшись, молодая женщина, она прикрылась одеялом, но груди были открыты, длинная, тонкая, темные волосы всклокочены, глаза впалые темные. Она глядела как-то бессмысленно, словно слабоумная. Как она прошла в дом? Впрочем, совсем просто — через незапертую калитку! Возможно, она просто бежала из психиатрической больницы. Поль ощутил испуг, но это был вполне конкретный страх. Больная женщина могла напасть на него. Иногда такие больные могут отличаться необычайной силой. Но случилось совсем другое.

Поль хотел позвать соседей, чтобы они помогли отправить странную гостью в больницу. Но женщина, не подымаясь, вытянула голые руки. И внезапно в нем проснулось отчаянное желание. Это было грубое телесное желание, хотелось ее, эту женщину, немедленно, сию же минуту… Однажды в детстве, за городом, он заблудился. Долго бродил по лесу, а когда прибежал наконец-то домой, ощутил страшное желание что-нибудь съесть, и жадно принялся поглощать хлеб… Теперь он чувствовал такую же странную необоримую жадность к этому женскому телу. Это желание как бы навалилось на его мозг, смяло малейшую возможность мыслить логически… Он поспешно, лихорадочно расстегивался… Шагнул к постели… Странно, что женское тело, казалось, не обладало запахом… Все заволоклось какой-то мутью… Осталось лишь бешенство удовлетворения желания… Как? Этого он не помнил… Явилось смутное видение Анны… Затем исчезло… Обессиленный, весь в поту, он лежал на ковре у постели… Женщина стояла, распрямившись… Он оглядел ее… Так вот с кем он имел дело!.. Ему сделалось неприятно!.. Она не обращала на него внимания. Встала на четвереньки и побежала к двери… Это голое существо с растрепанными волосами бежало как-то очень естественно, как будто этот бег на четвереньках был ему привычен… Вот оно пробежало в дверь… Поль выбежал следом… То, что он заметил у калитки, поразило его… Но этого не могло быть! Это была галлюцинация!..

Катрин чувствовала себя отверженной. Эти две страшные смерти — одна за другой — Мадлен и Дени… Мадлен!.. Девушку не вернуть!.. Нет, не надо было говорить о Марин! Поль, Анна, Мишель — все они теперь избегают Катрин. Не надо было!.. Но ведь это была Марин! Марин в том золотистом, солнечном платье!

«А почему ты так уверена?» — Катрин задала себе этот вопрос.

А если не девочка? Кто же? Кто-то мог маскироваться, подражать жестам, движениям Марин? Какая-то девушка, соучастница преступления… А как же те странные ощущения в момент гибели Мадлен? А существовали ли они в действительности?..

Марин сидела у письменного стола в своей комнате. Кто-то враждебный действует здесь, проникает в дом. Но почему этот кто-то пытается сделать так, чтобы ее, Марин, подозревали в каких-то гадких поступках, чуть ли не в преступлениях?.. Это женщина! Может быть, даже девушка, девочка, ее ровесница!.. Но иногда… Иногда Марин кажется, что это она сама! Будто какая-то материализовавшаяся частица ее души, всего ее существа совершает какие-то странные, непонятные действия! И Марин чувствует себя виновной!..

Девочке стало страшно. Она выбежала из комнаты. Скорей! На веранду… Мишель! Вот кто успокоит ее!.. Вернулась в дом, постучалась в комнату брата.

Мишель укладывал свои вещи.

— О, Марин! Входи!

Он старался быть с ней помягче. Ему было жаль эту девочку. При ее характере и способностях, конечно, ей предстоит нелегкая жизнь!

Марин села у окна. Мишель продолжал перебирать свои вещи, что-то пробормотал…

— Мишель! Что ты обо всем этом думаешь? Только честно?

Он обернулся к сестре. Впервые она спрашивает его…

— Что думаю? Думаю, все это — цепочка странных совпадений.

— Но смотри! Сначала — эти ящерицы! Катрин, Дени и Мадлен видели в кустах меня. Но это была не я! Ты веришь мне?

— Нет никаких доказательств того, что они вообще кого-то видели в кустах.

— Но вот еще, Мишель! Предположим, они действительно кого-то видели. И с ними даже говорили. Их запугали, шантажировали. Они нарочно сказали об этом мне! Потом Медлен и Дени решили сказать правду. И тогда их убрали с дороги!

— Тогда легче предположить, что это сделала Катрин. Ведь теперь она — единственная из тех, кто якобы видел тебя, осталась в живых!

— Но ведь она — твоя мать! И она никогда не относилась ко мне плохо!

— Ты могла случайно чем-то помешать ей.

— Да, ты прав!

— Ну и, наконец, это может быть и не Катрин. И тогда, возможно, Катрин станет следующей жертвой.

— Ты так спокойно говоришь…

— Потому что ни во что подобное не верю! Но, откровенно говоря, с матерью мне больше не хочется общаться!

— Но ведь у тебя тоже есть ощущение, будто Дени и Мадлен нарочно убрали?

— Я уже все сказал, Марин.

— Ты знаешь… — Девочка помолчала, потом решилась: — Иногда мне кажется, будто все это зачем-то сделала я! Будто та я, которую знают все, это всего лишь частица моего истинного существа, а настоящая я — какая-то странная, даже злая! Или только кажется злой!..

— Ты просто устала! Нам всем надо уехать отсюда. Как можно скорее! Дома ты забудешь это ужасное лето.

— Не знаю… Папа говорил, что мы уедем на днях…

— И ты все забудешь! Все пройдет!

— Если бы!.. Можно я еще побуду у тебя?

— Конечно! Помоги мне укладываться.

— Ты же знаешь, я плохая помощница!

— А свои-то книги ты уложила?

— Одежду сложит мама. А из книг я взяла сюда только Монтеня!.. Знаешь, однажды на уроке рукоделия — вот мучительный урок! — учительница смотрела, как я с отвращением втыкаю иголку в лоскут. И вдруг она сказала: «Марин, вам чуждо все человеческое!» Правда, так и сказала! Мне стало обидно, я убежала из класса и заплакала. Но потом я утешила себя, я решила, что мне действительно чуждо все глупое и пошлое, из чего во многом состоит человеческая жизнь.

— Твоя учительница была просто глупым и бестактным человеком!

— Но иногда… Иногда мне очень одиноко!

— Не думай так! У тебя есть я, твой брат. И что бы ни случилось, я тебя не оставлю.

— Спасибо тебе, Мишель! О, гляди, у тебя не хватает пуговицы на рубашке! Значит, и тебе чуждо все человеческое!

— А почему бы нет! Эх, Барб в одно мгновение пришила бы!

— Я опять подумала обо всем этом. Когда ты сказал: «Барб». Подумала о смерти Мадлен и Дени.

— Ну прошу тебя! Не думай об этом! Погоди! — Мишель вынул из чемодана шкатулку с шахматами. — Хочешь сыграем?

— Хочу! Но ты ведь укладываешься!

— Еще успею!..

Еще совсем недавно, до всех этих событий, Анна спокойно и просто, при всех отдала бы Полю письмо. Но теперь ей не хотелось, чтобы это видела Катрин. Зачем эти излишние вопросы, ненужные слова…

— Поль, тебе письмо. — Она отдала мужу конверт поздно вечером в их семейной спальне. Почему-то она говорила тихим голосом, как будто ее мог услышать кто-то враждебный.

— От Жюли К.! Кто это?

— Вскрой конверт!

Поль надорвал уголок и протянул конверт Анне.

Как всегда, ее обрадовало доверие мужа. Щеки ее по-девичьи вспыхнули.

Письмо было написано аккуратным женским почерком. Кажется, рука писавшей чуть дрожала.