В один погожий день, когда двери были нараспашку, Кувырок рассмотрел машину, которая сновала туда-сюда по полю с регулярностью и точностью, которых он раньше не видел. Машина оставляла за собой длинные прямые борозды.

— Что это там? — спросил он у Снежка. — Что за машина?

— Неужели раньше не видел? Я думал, что там у вас, в этих твоих пресловутых горах, тоже есть фермы. Это тот самый трактор, что ревет по утрам. Он таскает за собой разные другие машины — плуги, бороны. Он нужен, чтобы сеять зерна, убирать колосья, чтобы было чем кормить белых кроликов. Понял?

Дело в том, что на горных фермах держали овец и выращивали овощи на небольших огородах. Такому трактору было бы там не развернуться. Но Кувырку трактор понравился больше всех машин, которые он видел, — он так деловито пыхтел, пробираясь по жирной шоколадной земле.

Интересно, что за трактором по пятам шли птицы — по большей части чайки, а также вороны, грачи и изредка голуби. Трактор, кажется, притягивал их к себе.

И вот наконец настал день, когда хозяин фермы вошел в сарай и решительно направился к клетке Кувырка. Клетку подняли, вынесли на свежий воздух, а там поместили в кузов машины и повезли. Этой фермы Кувырку больше не суждено было увидеть. А Снежок, поглощенный морковкой, даже головы не поднял, когда клетку забирали. Белый кролик видел слишком много пленников, которых уводили на казнь, и не мог позволить себе ни сострадания, ни даже простого сожаления. Такова жизнь, считал он. К тому же лично его это не касалось.

Кувырка снова, как когда-то, замутило от быстрого движения, и он зарылся в солому. Он боялся. Как и предсказывал Снежок, печаль рассеялась, уступив место леденящему ужасу. Пробудившийся инстинкт самосохранения не давал печалиться по далекой родине и утерянной подружке. Надо было готовиться к бегству, ведь в конце пути его явно ждало что-то ужасное. Уж если болтливый и эгоистичный кролик отказывался об этом говорить, значит, зайцу предстояло нечто поистине жуткое.

Ехали долго. Наконец машина остановилась, клетку вынесли и поставили на землю в ряду других таких же клеток. Здесь стоял сильный запах человека. Поблизости раздавались многочисленные голоса. Слышался и собачий лай. Кувырок не сразу нашел в себе силы пошевелиться. Некоторое время он только смотрел широко раскрытыми глазами в чистое поле перед клеткой. Потом попробовал броситься с разбегу на проволочную сетку, но больно ушибся и второй раз пробовать не стал. Посидев еще, он чуть-чуть успокоился, перестал прислушиваться к людям и собакам и обратил внимание на более близкие звуки.

В соседней клетке кто-то шмыгал носом.

— Кто там? — спросил Кувырок. — Это заяц?

Ему ответил голос, говорящий со странным акцентом, но, без сомнения, принадлежащий зайцу:

— Заяц я, да. Ты откуда и кто?

— Я голубой горный заяц, меня зовут Кувырок.

— А я русак. Полевой я, бурый. Звать Пройдоха. Паршивые места здесь, верно?

— Вот именно! Ужас до чего паршивые. Ты не знаешь, зачем нас сюда привезли? Стрелять будут или что?

Русак фыркнул:

— Стрелять? Как бы не так! Нет, парень, мы тут для заячьих гонок. Открывают клетки, одну за другой, и выпускают нас. А когда мы отбежим прыжков на восемьдесят, спускают собак. Борзых! И если собаки тебя догонят, Кувырок, то разорвут на куски.

Сердце Кувырка заколотилось о ребра, и ком застрял в горле, грозя задушить. Травля борзыми! Что за чудовищная забава! И как только люди додумываются до таких ужасов!

— А возможно, — спросил он, — перегнать собак?

— Можно. Я сам один раз перегнал. Но трудно. Мыслете хорошо пишешь?

— Что-что? Не понимаю!

— Ну, зигзаг на бегу у тебя хороший?

— Не знаю… Мы у себя в горах так не бегаем.

Кувырок услышал, что его сосед с шумом втянул в себя воздух.

— Тогда срочно учись. По прямой эти собаки быстрее оленя. Если все время менять направление, их еще можно запутать. Удачи тебе!

— Тебе тоже, — прошептал Кувырок.

И начался кошмар.

Клетки стояли ровным рядом, лицом к полю, так что Кувырок хорошо все видел.

Поле было ровное, торфяное. Трава слишком коротка — зайцу в такой не укрыться. С двух сторон тянулись деревянные заборы, образуя широкий проход, ведущий к живой изгороди в дальнем конце поля. Люди в сапогах и шляпах, некоторые с палками, стояли, разбившись на небольшие группы, и издавали свои бессмысленные звуки. Собак Кувырку сначала не было видно, их держали за клетками.

Потом собак стали прогуливать. Впервые в жизни Кувырок увидел борзых. У них были узкие головы, драконьи шеи, поджарые тела обтекаемой, рыбьей формы, длинные и быстрые ноги. Их хвосты напоминали крысиные, а глаза смотрели холодно и безжалостно. Кувырок оценил надменный аристократизм этих созданий, почуял наследственную жестокость, поощряемую в них двуногими хозяевами. Она чувствовалась в походке, в движениях, в выражении морды. От них пахло свирепостью. Кувырок сжался в комок на полу клетки.

Главным здесь был человек, сидящий на лошади. Он сердито глядел на всех, издавая резкие, лающие звуки. Вообще, люди на лошадях всегда главнее, чем пешие. Даже сами лошади не понимают, почему это так.

Одни зайцы в ужасе барабанили задними лапами по стенкам клеток, другие окаменели и лежали, сжавшись в комок. Волна ужаса проходила от клетки к клетке.

Некоторые зайцы восклицали сдавленными голосами:

— Кто-нибудь уже прошел через это? Ответьте! Кто-нибудь прошел через это? Что мне делать? Ответьте, пожалуйста!

— Мои ноги! У меня ноги не двигаются! Как же я побегу, если ноги не двигаются?

— Где моя зайчиха? Нас вместе поймали. Пушинка, ты здесь? Где ты, Пушинка? Пушинка!

— Оставьте меня в покое! Ничего я не хочу, только оставьте меня в покое!

— Я домой хочу! Как я сюда попал? За что? Что я сделал?

Напряжение было невероятное. Им предстояло бежать, спасая жизнь, а все слабые и неспособные к быстрому бегу должны были погибнуть в зубах чудовищ. Кувырок не барабанил, но дрожал всем телом. Ему хотелось одного: чтобы все поскорее кончилось. Теперь он радовался, что Торопыжки здесь нет, что ей не довелось увидеть его смертельный страх. Пожалуй, из них двоих ей посчастливилось больше. Она погибла мгновенно, ей не пришлось дрожать, предчувствуя гибель в острых собачьих зубах.

Клетка Кувырка была четвертой в ряду, и он с ужасом смотрел, как первого зайца перенесли вместе с клеткой на несколько шагов вперед. Даже если бы он этого не видел, он почувствовал бы, что что-то сейчас произойдет, — собаки начали возбужденно переговариваться на своем языке. У них отстегнули поводки. Хозяева придерживали их за ошейники, а они рвались из рук. Каждая хотела первой ринуться в погоню. Несмотря ни на что, Кувырок не мог не восхищаться изяществом их поджарых тел, созданных, казалось, не для бега по земле, а для полета.

Клетку открыли.

В ней была зайчиха. Она вылетела как пуля, только ветер засвистал, и немедленно пустилась выделывать зигзаги по полю.

Сначала было странно тихо. Молчали собаки, ни звука не издавали люди. Зайцы тоже молчали. Все глаза были прикованы к зайчихе, которая мчалась, выписывая зигзаги, к дальней стороне поля. Наверху, в спокойном небе, медленно плыла птичья стая, не замечая драматических событий внизу.

Когда зайчиха отбежала прыжков на сто, отпустили борзых. Разразился ад.

Разом заревели, залаяли, завизжали изо всей силы люди. Борзых было двенадцать, и они бежали невероятно быстро, молча, поглощенные погоней. Они, как видно, соревновались, обгоняя и даже подталкивая друг друга. С замиранием сердца Кувырок неотрывно глядел на мчащуюся зайчиху. Иногда ее заносило, и она проскальзывала по промерзшему, твердому торфу. «Беги! — думал он. — Не оборачивайся!» Зайчиха бежала довольно уверенно и быстро приближалась к живой изгороди на противоположном конце поля.

Ей оставалось не больше десяти прыжков до канавы, идущей вдоль изгороди, когда на нее налетела первая борзая. Зайчиха метнулась влево от лязгнувших челюстей. Собака свернула за ней, а с другой стороны уже подбегала вторая, тесня зайчиху к первой. Зайчиха мгновенно прыгнула, перевернулась в воздухе, пронеслась над самым носом первой собаки и приземлилась у изгороди. Не теряя ни секунды она кинулась в колючий боярышник. Ее длинное мускулистое тело взметнулось в воздух — с соприкасающимися передними лапами, с вытянутыми задними. Прыжок был медленный, грациозный, словно зайчиха, зная, что ее жизнь висит на волоске, хотела уйти с достоинством.