— С чего ты, собственно, взяла, что я призрак? — спросил он.

— Видно же! Живые зайцы не такие!

Он недоумевающе посмотрел на свою белую шкурку.

— Да я это, я! — заверил он.

— Голос твой, а шкурка, как у призрака, — белая.

Кувырок вспомнил, как молодые человечки с любопытством разглядывали его в начале зимы, пока не привыкли к его новой шкурке. Теперь он понял, в чем дело. Оказывается, снова подняло голову самое страшное чудовище — невежество! Он просто сменил шкурку на зимнюю.

— Слушай, — сказал он ласково, — не бойся меня, со мной все в порядке.

— Нет, не в порядке! Ты весь белый!

— Может быть, тебе это странно, а вот ни один из горных зайцев не удивился бы. Мы все зимой белеем, как куропатки или горностаи. Ну, куропаток ты, наверно, никогда не видела, но горностаи-то в белой зимней шубке тебе попадались?

— Да.

— Ну вот! Ты прекрасно знаешь, что весной, летом и осенью горностаи ходят в рыжеватых шкурках, а зимой белеют. Вот и со мной то же самое. Так полагается горным зайцам. Это совершенно естественно!

Большеглазка подошла к нему на шажок:

— Так ты не призрачный?

— Ну, подумай сама, какой из меня призрачный заяц! Никто же меня не обожествлял!

— Но ты ведь сражался с Убоищем! Может, тебя и причислили за это к призрачным!

Кувырок покачал головой:

— Даже и не думал с ним сражаться! Я сделал то, за чем меня послали, — хорошенько его рассмотрел, и все. Уж не знаю, много ли нам от этого будет толку. А если бы дошло до драки, оно бы меня одним движением клюва разорвало пополам. Оно — птица, и огромная.

Большеглазка подбежала к нему.

— Значит, ты Кувырок, только в зимней шкурке?

— Ну скажи, как тебя в этом убедить?

Она храбро потерлась об него мордочкой, обнюхала белый мех.

— Пахнешь, как Кувырок.

— Старый добрый горный запах — вереск, осока и горный клевер.

— И разговариваешь, как Кувырок.

— Обычный горный голос, благозвучный и приятный.

— Это ты!

Так они стояли, обнюхивая друг друга, чувствуя тепло своих шкурок. Кувырок очень скоро засмущался от такой близости, но не отошел, давая Большеглазке время привыкнуть к его новой окраске. Теперь он понял, чего испугались остальные. Если они никогда в жизни не видели зайца в зимнем наряде, то естественно, что они перепугались и возомнили невесть что — так же, как он перепугался бы, если бы, вернувшись в колонию, увидел, что у них всех красные глаза и желтые хвосты. Все необычное сначала пугает, а любопытство приходит, только когда пройдет страх.

Большеглазка еще некоторое время побаивалась его, но наконец успокоилась и потребовала рассказа о его приключениях. Кувырок начал с описания Убоища: громадная птица с когтями длиной с заячью лапу. На голове гребень от уха до уха. Ужасный горбатый клюв величиной с заячью голову, и глаза холодные и твердые, как прозрачный камень.

— Невозможно представить, чтобы кто-нибудь смог его победить. Он и взрослую лису, наверное, запросто прикончит.

Потом он рассказал, как встретился внутри могильной плиты со старой подругой, Торопыжкой, как попался человеку на винтовой лестнице, как жил в загоне с цементным полом, как его перевезли в дом человека с бородой и как он вышел на свободу.

Большеглазка слушала не перебивая и только иногда кивала головой. Когда он закончил рассказ, она сначала выразила радость, что он остался цел и невредим, а потом добавила:

— А эта Торопыжка… Вы были с ней близкими друзьями?

— Да, очень близкими. Мы выросли вместе в горах. Если бы нас не увезли, мы наверняка выбрали бы друг друга.

— Понимаю, — очень тихо сказала Большеглазка.

— А что такое? — забеспокоился Кувырок. — В чем дело?

Большеглазка посмотрела на бегущую реку, словно ища у нее поддержки, и рассказала ему все:

— Торопыжка погибла. Убоище схватило ее, но есть почему-то не стало. Оно заморило ее голодом в своей башне. Она убежала оттуда и пошла к своей колонии на болоте. По дороге ее встретил Водохлеб. Она умерла у него на глазах. Вот. Мне очень жаль.

Некоторое время Кувырок молчал.

— Так оно заморило ее голодом? — переспросил он.

— Да.

Кувырок заскрипел зубами. Он тоже перевел взгляд на бурно мчащуюся воду и надолго замолчал. Глаза его глядели как-то странно, словно он видел не то, что перед ним, а что-то другое, недоступное обычному зрению. Так иногда глядят совы — в разгар зимних морозов, когда все вокруг голо и мертво и пищи почти нет. Они садятся на столбы и неподвижно глядят перед собой, не мигая и не поворачивая головы, словно видят бесконечность и размышляют, сколько понадобится времени, чтобы ее перелететь. Вот и Кувырок глядел, как сова зимой.

Наконец он повернулся к Большеглазке и сказал:

— Так ты говоришь, ее встретил заяц Водохлеб? А не Чемпион?

— Чемпион собирался ее выбрать, но навстречу ей пошел Водохлеб. Не знаю почему.

— Спасибо, что сказала мне, Большеглазка. Ладно, делать нечего! Теперь давай думать, как убедить колонию, что я…

Неудивительно, что перемена окраски Кувырковой шкурки напугала колонию: легенды рассказывали о многих волшебных и сверхъестественных зайцах с мехом разных цветов. Они возникли в результате экспериментов Громонога, когда великий Первопредок творил различные виды зайцеобразных, чтобы заселить ими землю. Колония, видимо, решила, что Кувырок — один из древних зайцев, явившихся в чужое время, чтобы смутить покой живущих.

Среди первых зайцеобразных были полуночные, или драгоценные, зайцы, которые сейчас населяют небо. Они были созданы задолго до того, как люди вышли на поверхность земли из глубоких пещер (так считали зайцы) или из бурного моря (как полагали псовые). Это было время, когда землю топтали гиганты, когда минералы и камни были живыми, — только появление человека напугало их так, что они стали неподвижными и бездушными.

Когда Бог создал Громонога — который был и парнем и зайчихой одновременно, — Он предоставил ему самому населять землю, создавать тварей по своему образу, соревнуясь с прародителями других родов и видов: A-О, перволисом, и Сен-Сеном, первоволком. Прародители зверей, меняя лик земли, действовали методом проб и ошибок, и зачастую им приходилось начинать все заново. Так, например, Омаро, первовыдра, хотел, чтобы в мире было как можно больше рек, и процарапал острым резаком множество каналов на поверхности земли. А Рифф, первоолень, которому нужны были широкие равнины, чтобы бродить на свободе, крался за ним и засыпал каналы землей, оставляя ровно столько, сколько нужно для утоления жажды будущего оленьего племени.

Громоног сотворил равнины для русаков и горы для голубых зайцев. Но когда дошло до сотворения самих зайцев, Громоног по неопытности, свойственной всем начинающим творцам, начал со слишком сложных, вычурных моделей, перегруженных декором. Он хотел, чтобы его творения яркостью расцветки превосходили попугая, изысканным изяществом — рыбку-жемчужинку, а гибкостью — анаконду.

Для начала были созданы хрустальные зайцы. Они предназначались для снежных северных стран. Громоног изготовил их из лучшего, чистейшего песка африканских пустынь, обожженного в солнечной печи. Они были прозрачные и хрупкие, как речной ледок, и недолго пришлось им населять северные области земли — оказалось, что их лапы слишком легко скользят. Они то и дело падали с утесов и разбивались о камни. Скоро хрустальных зайцев осталось так мало, что им стало трудно находить себе пару, и они вымерли.

Затем появились деревянные зайцы. Громоног расписал их яркими красками и поселил на лесистых равнинах. В их жилах вместо крови тек древесный сок, они были слишком ленивы и почти не вылезали из нор. К концу сезона дождей они пустили корни и превратились в другие существа — деревья и кусты.

Пришел черед каменных горных зайцев. Эти просуществовали намного дольше, чем хрустальные или деревянные, хотя и они в конце концов вымерли. Этих зайцев прикончила плохая погода — ветер, дождь, — они растрескались под жарким солнцем, рассыпались на мелкие камешки и остались лежать на горных склонах.