— Что за феи?

— Они маленькие, вроде людей, но с крылышками. Напоминают шмелей, только нежные такие. Они волшебные создания.

— И что, ваш пророк, увидев их, предсказал какое-нибудь ужасное несчастье, грозящее норе?

Эрб опустил глаза в землю.

— Да нет, не то чтобы… Оказалось, он просто наелся голубых поганок. Но, может, от него еще будет какой-нибудь прок. Если одно мистическое переживание оказалось ложным, это ведь еще не значит, что у него совсем нет способностей, верно?

Эрбу, кажется, хотелось, чтобы Кувырок подбодрил его и развеял сомнения, что тот охотно и сделал.

— Конечно, конечно! Я уверен, что ваш пророк очень сверхъестественный! Ему просто еще случая не представилось показать себя. Но такой день обязательно придет.

— Вот и я то же самое говорю, — сказал Арбр, и оба кролика торжественно кивнули головами.

Кувырку показалось, что им очень хочется верить в этого пророка. Они, наверное, считают, что без пророка и нора не нора. Почему бы не поддержать их веру? Они были добры к нему. Ему ли, заблудившемуся зайцу из горной страны, судить этого Сетьема? А вдруг тот однажды увидит сочащиеся кровью небеса и тьму, окутавшую землю?

Этой ночью, во время кормежки, Эрб движением головы показал ему пророка. Кувырок некоторое время пристально всматривался в щупленького кролика, пытаясь разглядеть в нем что-то особенное, но ничего не заметил. Кролик как кролик, разве что слегка недокормленный. Не удивительно, что он наелся поганок, — судя по виду, он редко ел досыта.

Прошло несколько спокойных дней. Но однажды на рассвете, когда кролики вышли из норы покормиться, на них напал убийца — самый распространенный в этих местах хищник.

Пять кроликов — и среди них, с краю, Кувырок — рвали одуванчики, когда что-то вдруг мелькнуло на краю полянки. Кувырок увидел тень, скользнувшую над корнями бука. И вот перед кроликом, который кормился ближе всех к Кувырку — а это был Арбр, — встал на задние лапы кто-то…

Горностай!

Его тонкое тело как будто слегка колыхалось в серебристых столбах неяркого света, падающего с неба. Арбр застыл неподвижно. Да и все кролики замерли, словно загипнотизированные движениями гибкого, изящного хищника, совершающего перед ними свой страшный неторопливый танец. Кувырок и сам окаменел от страха. Ему хотелось позвать, остеречь, крикнуть Арбру, чтобы бежал, но все звуки застряли у него в горле. Ноги напружинились, готовые пуститься в бег. Кролики в случае опасности глядят в сторону своих нор, но заячий инстинкт подсказывал ему стремиться к открытому месту, где можно бежать.

Горностай словно бы светился каким-то зловещим светом. Его крохотные глазки неподвижно глядели на Арбра, из полуоткрытой красной пасти виднелись белые, острые как иголки зубы.

Казалось, что время остановилось, — полная тишина и неподвижность воцарились вокруг. Насекомые не жужжали, птицы не чирикали, звери затаили дыхание. Залитая янтарным светом поднимающегося солнца поляна застыла, словно время кончилось и наступила вечность. Кувырок не слышал даже биения собственного сердца. Он решил, что настал конец света.

И тут же, словно природа нашла напряжение нестерпимым и захотела стряхнуть чары, в самом центре поляны приземлилась сойка и запрыгала, таская из земли червей. Разлитого по поляне ужаса она не замечала и весело бормотала про себя: «Я, я, ист гут, ист гут. Филь вурм, шмакхафт вурм. Гутен аппетит, фогель, гутен аппетит!» Яркая желто-розовая птица с голубыми полосками на крыльях возилась в мягкой траве, напевала, радовалась вкусным червячкам, желала сама себе приятного аппетита. Ее совершенно не волновала смертельная опасность, грозящая Арбру.

Ни кролики, ни горностай не обратили внимания на эту интермедию. Среди всеобщего оцепенения двигалась только сойка. Она прыгала, полная радости жизни, чуждая трагедии, не видя, что совсем рядом гибнет живое существо.

Горностай перестал раскачиваться, опустился на четыре лапы, выгнул дугой спину и устремился вперед. Удар был, как у змеи, — молниеносный, неуловимый для взгляда. Сойка мгновенно упорхнула.

Арбр, вскрикнув, упал. Крик его был недолог — горностай мгновенно припал к кроличьему горлу. Брызнула кровь, жертва судорожно забилась. Все кончилось.

Крик умирающего разогнал сковавшие его родичей чары, навеянные танцем горностая. Кролики опрометью кинулись прочь.

Только Кувырок остался на месте. Он не мог пошевелиться, не мог оторвать взгляд от убийцы. Этот оживший ночной кошмар полностью парализовал его волю. Горностай снова поднялся на задние лапы, его пристальный взгляд пронизывал столбы нисходящего света. Маленькие глазки светились, как отполированные гранаты. Изо рта у него, с острых зубов, капало красное, стекая по белоснежной грудке. Жажда крови ясно читалась в его взгляде — одной жертвы ему было мало. Кувырок наконец, собрав все силы, бросился бежать, но, вопреки инстинкту, кинулся не к ближайшему лугу, поросшему ноготками, а к норе. Он нашел вход мгновенно, а в следующую секунду уже сидел с бьющимся сердцем в своей каморке. Он оказался прав: деревья, защищая кроликов от орлов, делали их более уязвимыми для незаметно подкрадывающихся горностаев.

Страх распространился по всей норе, словно удушливый болотный газ. Кролики жались в своих отсеках, ожидая самого худшего. Оно и настало. Горностай, не удовлетворившись одной жертвой, направился вслед за Кувырком к норе. Кувырок слышал, как он принюхивается и тычется носом в землю. От запаха хищника голова у зайца шла кругом. А еще тошнотворно пахло кровью.

Звуки, которые послышались затем, невозможно было ни с чем спутать: изящные когтистые лапки осторожно спускались в туннель. Горностай решил наведаться в нору. У Кувырка перехватило дыхание. Он не знал, что делать: бежать или оставаться на месте в надежде, что горностай не доберется до него.

Запах крови, слитый с запахом хищника, делался все сильнее. И вот настал последний ужас: Кувырок увидел красные глаза, глядящие из коридора в его комнату. Горностай медленно поводил головой из стороны в сторону, словно всматриваясь в темноту. Кувырок понимал, что хищник может найти его и в полном мраке, по запаху. Бежать было некуда.

Горностай медленно пошел вперед, не сводя горящего взгляда с заячьего горла. Кувырок забарабанил задними ногами по земляной стене. Шум отдавался по всем проходам. Кролики тоже принялись изо всех сил барабанить.

— Уходи отсюда, уходи! — закричал Кувырок громко и пронзительно. В ответ горностай приподнял верхнюю губу, обнажив клыки. Кувырок уже чувствовал его горячее дыхание, а он все приближался. Кувырок отчаянно заверещал, зацарапался в стену в безнадежной попытке прорыть себе путь отступления.

Внезапно, за какое-нибудь мгновение до убийственного прыжка, из широкого туннеля появился барсук, очевидно привлеченный шумом, очень сердитый. Увидев горностая, он хрипло рявкнул:

— Шедь вне!

Горностай удивленно остановился, повернул голову. Кувырок, прожив несколько дней бок о бок с барсуками, слегка научился понимать по-куньи и сейчас понял, что сказал страшный сосед. Он не сомневался, что и горностай понял: ему велено немедленно убираться из норы.

Горностай попытался что-то возразить, но его слова потонули в потоке отборной барсучьей брани. Изящный хищник бросил последний взгляд на зайца и неохотно ретировался через запасной выход. С барсуком не поспоришь — даже родственники, если они, конечно, не самоубийцы, не решаются ему противоречить.

Да, барсук, без сомнения, спас ему жизнь! Кувырок рассыпался в благодарностях, но барсук проигнорировал его робкий лепет и убрался в глубины своего логовища. Кувырок, обессиленный всем пережитым, остался один.

Уже три дня не переставая лил дождь, нору частично затопило. В душе Кувырка поселились тоска и безнадежность. Уныло пощипывая траву под дождем, он с ужасом думал о возвращении в отсыревшую нору. В земляных коридорах хлюпала под лапами грязь. Все это, вкупе с памятным нападением горностая, привело Кувырка к убеждению, что кроличья жизнь ему не подходит. Да и по характеру он слишком отличался от кроликов — был, например, гораздо беззаботнее. Правда, он начал опасаться, что если надолго задержится в норе, то тоже станет нервозным и нерешительным.