— Ну что с ним делать?! — спросила она и добавила: — Вы его балуете!

Тот усмехнулся в седые усы и снял очки.

— Кишен, маму надо слушаться. А то из-за тебя и мне попадает.

Но мальчишки и след простыл.

— Кишен! Кишен! — слышались тщетные призывы матери, а малыш уже был на ветке дерева и поглощал недозрелый банан.

Раджа еще несколько минут сидел в открытом «джине», наблюдая за Кишеном. Потом, включив мотор, двинулся в офис.

«А мальчик уже большой! — подумал он. — Ананд приезжает завтра. Уж скорее бы. Все же туговато приходится без него».

Найроби сиял под лучами яркого солнца. Джойс вывел «мерседес» из гаража, вышел из машины и поклонился Ананду.

— Не беспокойтесь, бвана! Джойс все сделает, как вы велели. Документы у меня, — он сел за руль, включил мотор и мягко выехал со двора. Машина, со слегка приподнятым радиатором, похожая на мопса с расставленными лапами, который жадно обнюхивает встречный ветер, помчалась на восток в порт Момбаса.

Ананд еще раз обошел молодой сад, посаженный вокруг коттеджа. За два года он успел разрастись и даже плодоносил. В это время подъехал на «джипе» Джавар. За рулем был новый водитель.

— Готовишься к отъезду? — пробасил он.

— Да, уже пора.

— Садись, поедем собираться. А я нашел тебе хорошего домоправителя, сторожа и садовника в одном лице. Прекрасный старик. Его предки из Калькутты. Знает толк в домашнем хозяйстве, а главное — чувствует природу. А вот и он! — Джавар повернулся и показал на худого человека, который приближался к ним на велорикше, в багажнике которого стоял небольшой фибровый чемодан.

— Знакомьтесь, — сказал Джавар, взяв бенгальца за руку. — Это хозяин дома, мой племянник Ананд.

Ананд пожал узкую, сухую и сильную ладонь старика.

— Его зовут Салман.

— Очень приятно, — ответил Ананд и, сложив ладони у подбородка, поклонился Салману — своему новому слуге и стражу дома.

Старик совершил глубокий пронам и поблагодарил Джавара и Ананда за оказанное ему доверие и приглашение на столь высокую и ответственную службу.

Спустя четверть часа дядя и племянник, оставив дом на попечении Салмана, отправились в «крепость» Джавара, где Мумба подстригал газон. Завидев подъехавший «джин», Мумба моментально очутился около машины и легким движением рук открыл сразу две дверцы. Джавар, улыбнувшись ему, мягко ступил на землю и пружинистой походкой охотника и человека, уверенного в себя, направился к входной двери.

Вещей собралось множество. Одних сувениров полный чемодан: две шкуры антилоп, одна — зебры, слоновый бивень и еще много всякого добра, которым так богата Кения. Мумба подарил Ананду бурдюк из шкуры жирафа и великолепное опахало из хвоста этого же животного.

— Дядя, Джойс уже погнал машину в Момбасу.

— Отлично. Через неделю ты уже будешь кататься на ней по индийской земле. Уезжаешь! Как жаль расставаться, Ананд, если бы ты только знал! Ну да ладно. Обойдемся без сентиментальностей. Раз уж ты твердо решил, уговаривать не стану. Лети навстречу своему счастью. И повторяю, когда твоя судьба изменится к лучшему, я начну думать о возвращении на Родину. Грядет старость…

— Спасибо тебе, дядя, за все. Здесь, с тобой и твоими друзьями, я действительно обрел «мертвую воду», обрел заново свое тело. А душу — «живую воду», может быть, найду на Родине, а если нет…

— Ладно, ладно… — замахал руками Джавар. — Спасибо, мой дорогой, за сердечные слова.

Джавар подошел к секретеру и вынул из него коробку, открыл ее и извлек ожерелье. Солнечный свет рассыпался в гранях бусин.

— Вот это ожерелье я когда-то получил в подарок от одного мудреца. Оно приносит удачу и счастье. Я думал передать его внуку. Но внук мой погиб, — Джавар перевел дыхание, тряхнул головой, словно отмахнувшись от назойливой мухи, и продолжал:

— Пусть это ожерелье будет у тебя. Повесь его в детской. Ведь ты хранишь его игрушки? — грустно спросил он и резко расстегнул ворот рубашки…

Ананд взял ожерелье, положил его в коробку и, помедлив, с трудом выговорил простое и святое для всякого человека на земле слово:

— Спасибо…

Через два часа они были в аэропорту Эмбакаси.

«Прощай, Кения! Прощай, Африка! Прощайте, горы и скалы, прощайте, прекрасные и простые люди», — мелькало в сознании Ананда. Теплая, почти что счастливая грусть заполнила все его существо. Он не мог оторвать глаз от высокого «черного Аполлона» Мумбы, не мог разжать пальцы прощального рукопожатия дяди Джавара. Его душили слезы. Он ничего не мог сказать толком, а только бормотал слова, наподобие: «приеду, позвоню».

Самолет рейсом «Нейроби — Бомбей» взмыл в воздух… Мумба, запрокинув голову, долго следил за «железной птицей», тающей в далекой синеве…

Трое носильщиков молниеносно подхватили чемоданы и тюки с тележки и, скрывшись в пестрой и шумной толпе, направились к стоянке такси.

Сердце Ананда стучало так сильно, что он приложил руку к груди, словно боясь, что оно вырвется, как птица из клетки, и улетит в голубое и чистое небо над его родной землей, над его Бомбеем, над его Махараштрой, над Раджастаном, Уттар-Прадешем, Кашмиром…

Индия настолько мощно и сильно владеет сознанием любого человека, который хотя бы раз посетил эту землю, а тем более, сознанием своего сына, что забыть ее невозможно.

Бедные человеческие глаза! Бедная человеческая плоть! Великая и прекрасная бессмертная душа человека! Вы, только вы — пятерица чувств — сможете отразить то, что чувствуете и ощущаете! Ананд, потрясенный, брел среди веселой, красивой, живой и улыбающейся толпы. Нет! Не толпы! Среди людей — прекрасных и добрых, таких родных и до боли знакомых. И он снова и снова спрашивал себя: как мог он несколько лет жить без всего этого? Как? Понять он не мог. Бедное человеческое сознание!

Все здесь было ему знакомо. В такси, у лобового стекла плясала гирлянда из хвостиков бурундучков. Голубая чалма водителя сияла. Браслет на его правой руке сверкал. Улыбка шофера была ослепительна. Беломраморные храмы горели на солнце, точно свечи.

— Сегодня Сомавар — понедельник, господин, — весело сообщил ему водитель.

Ананду, как мед, на сердце тепло и сладко полилась родная речь, великолепный хинди наследник санскрита и всех наречий народов Индии.

— Это день Бога Шивы. Все истинные шиваиты в этот день посещают храмы, чтобы поклониться священному фаллосу — символу созидательной энергии Бога, — вспомнил Ананд.

На площади стояла огромная фигура бычка Нанди, высотой с одноэтажный дом, украшенная цветами и расписанная во все цвета радуги. Толпы народа с песнями и плясками возносили молитвы и приносили жертвы богу Шиве.

Ананд весь превратился в зрение и ощущение. Но ни зрение, ни слух так объемно не составляют полного осознания себя в мире, как обоняние и осязание. Запах! Вот чего ему не хватало. Не хватало запаха Индии. Только он, единственный и неповторимый, может разбудить потайные уголки памяти, и, когда эти уголки разбужены, они, соединяясь с настоящим и слегка заглядывая в будущее, создают полное, объемное осознание себя в мире, реально и в настоящий момент. И это происходит так, словно человек жил вечно. Это есть радость, это счастье, это — высшая мудрость жизни.

Ананд чуть не проехал свой дом. Он машинально расплатился с водителем, кажется, дав ему доллары, поскольку водитель сказал ему:

— Господин, я не знаю, наверное, это очень много? Вы не ошиблись?

— Нет, нет, дорогой, я не ошибся!

Водитель вышел из машины и стал помогать ему вносить вещи во двор.

Раму, словно древняя птица, вылетел из подъезда. Он упал в ноги Ананду и целовал его башмаки, пахнущие Африкой.

— Раму! Встань, прошу тебя! — сказал ему Ананд, едва сдерживая слезы.

— Господин Ананд! Мой молодой господин! Радость моя! Вернулся! Сынок!.. — и слезы ручьями текли по старому, морщинистому лицу слуги.

Втроем они внесли багаж на террасу. Водитель поклонился, поблагодарил и быстро уехал. По его лицу было видно, что эта сцена, сцена встречи, — лучшее из того, что есть на земле, растрогала его.