Кавери уронила голову на подушку и зарыдала.

— Мама, мама, что ты говоришь?

Ее отчаяние потрясло Апу, заставило пожалеть обо всем, что случилось в этот день. Не верить ей он не мог, и теперь ему вдруг стало стыдно и за свои упреки, и за то, что он, жестокий в своей озлобленности, хотел оставить ее одну на этом свете, наказав за случайные и ничего не значащие слова, что думал только о себе, о своей боли, забыв ее любовь, ее преданность, которую не зачеркнуть никакой глупой фразой. Может ли мать, отдавшая сыну всю жизнь, быть перед ним виновата?

— Моя вина, моя вина! — повторяла Кавери, кусая губы.

— Это не от тебя зависело, мама, это ошибка природы, — Апу обнял ее содрогающиеся от рыданий плечи и попытался приподнять голову, чтобы заглянуть в глаза.

Кавери внезапно поднялась и, прижав сына к груди, горячо зашептала:

— Они заставили меня принять яд, мой мальчик. Я сделала это, хотя знала, что вы у меня во чреве. Я сделала это ради мужа, но я не должна была… Он кричал мне: не пей, не делай этого! Но я выпила, чтобы спасти его!

— Мама! О чем ты говоришь?! — закричал Апу, вырываясь.

Он ничего не понимал. До сегодняшнего дня он знал только, что его отец умер до его рождения и никогда не видел сына. Мать говорила, что они жили в маленьком городке, отец служил в полиции и его убили во время какого-то происшествия. Денег он им не оставил, и они с матерью некоторое время скитались, прежде чем нашли пристанище в этом цирке, который стал их домом и судьбой. Апу всегда казалось, что матери тяжело отвечать на его вопросы об отце, и постепенно он перестал их задавать. Их прошлое в воспоминаниях начиналось цирком. До него почти ничего не было.

И вот теперь оказывается, что самое страшное произошло гораздо раньше.

— Мама, сядь и успокойся, — он помог Кавери вытереть слезы, принес ей воды и усадил в кресло.

— Я должна сейчас рассказать тебе все, — перевела дыхание Кавери. — Наверное, стоило сделать это раньше, тогда бы ты понял, что не судьба выбрала тебя быть карликом, а злоба людей.

Она помолчала, собираясь с силами, чтобы начать рассказ.

— Послушай меня, Апу! На моих глазах четверо людей истязали твоего отца за то, что он пытался засадить их за решетку — только там и было им место. Они сказали мне: пей яд, и пусть он смотрит, как его беременная жена травит его детей, — им было мало просто убить его, такие это были люди. Они хотели, чтобы он пережил все муки ада, прежде чем умереть. Мне они предложили выбор: или я выпью яд, или муж умрет. Я думала, что могу спасти его, и пила. Но он-то знал, что им этого недостаточно, что они все равно убьют его, только прежде поиздеваются надо мной. И он кричал мне, просил: не пей, подумай о ребенке! Но я не понимала, чем это грозит, думала умереть вместе с мужем! Вот почему ты не вырос, вот откуда это несчастье — оно только звено этой цепи! Я видела, как закололи твоего отца, как сгорел заживо твой братик-близнец вместе со случайной женщиной, которая подобрала меня и захотела помочь!

Голос Кавери срывался, она снова принималась плакать и заламывать руки, вспоминая страшный день, когда решилась судьба ее семьи. Апу слушал мать, затаив дыхание. Прошлое оживало для него: отец веселый, молодой, умный и образованный человек с большим будущим, мать — красивая юная женщина, счастливая в браке, ожидающая первого ребенка… Процесс, купленные свидетели, заткнутые рты, опозоренный инспектор полиции. И, наконец, они — убийцы, хозяева Ховры, любящие не только весело проводить время и считать деньги, но еще мучить, ломать жизни, заставлять страдать… Мать говорит, что они получали удовольствие, издеваясь над его отцом, особенно их предводитель — господин Тхарма Лингам. Она навсегда запомнила это имя… А лица их, искаженные злобой и жаждой крови, до сих пор стоят у нее перед глазами!

— Мама, но почему ты никому не рассказала, не пошла в суд, к прокурору? В Дели не поехала? В газеты, в конце концов…

— Чтобы ты был жив, мой мальчик, — покачала головой Кавери. — Чтобы не подвергать опасности то последнее, что осталось у меня в жизни. Какой суд?! Я только что рассказала тебе о суде! А ведь тот процесс твой отец подготовил, и совсем неплохо. Даже если бы дело дошло до судебного разбирательства, я ничего не смогла бы доказать. Они убили бы нас с тобой раньше или объявили меня душевнобольной. Но до суда бы и не дошло: им нельзя было рисковать, ведь на карту они поставили слишком много. Если бы я где-нибудь заявила о себе, нас давно бы не было в живых. Спасло нас только одно — они убили несчастную Нирмалу с твоим братом и решили, что там была я… Вот и все…

Кавери замолчала, совершенно измученная воспоминаниями. Попытка самоубийства сына, его обида на нее, необходимость передать ему часть того груза, который она носила в себе столько лет, — все эти события, пришедшиеся на последние несколько часов, истощили ее силы, но она ни за что не решилась бы уснуть теперь, смертельно испуганная поступком Апу.

— Мальчик мой, обещай мне, — проговорила она слабым голосом, поднимая голову, чтобы заглянуть ему в лицо, — ты больше никогда, никогда…

— Никогда я не сделаю ничего подобного! — поклялся Апу. — Прости меня за все, мама. Я чувствую себя таким жестоким, ничтожным, злобным эгоистом, особенно теперь, когда я знаю все…

— Нет, не все, — перебила его Кавери и неожиданно улыбнулась. — Ты не знаешь, как ты похож на отца. Когда я вижу перед собой твое лицо, мне кажется, что рядом он, Арджун. Как я благодарна ему — он не оставил меня одну в мире, он дал мне тебя — мое единственное счастье.

Кавери казалось, что, если она уговорит сына выбросить из головы мысль о самоубийстве, их жизнь станет такой, как прежде. Апу будет репетировать и давать представления, а вернувшись в их вагончик — читать, болтать с ней или принимать гостей. Но нет, к старому не было возврата. Ее мальчика словно подменили.

На другой же день после того, как он узнал о судьбе своего отца, Апу отказался выйти на арену.

— С этим покончено. Думаю, навсегда, — твердо заявил он пораженному хозяину.

Шарма схватился за голову, просил, умолял, требовал разъяснений, но Апу отвечал только, что клоун умер, и как-то нехорошо улыбался. Хозяин, испуганный его словами, пытался выяснить у Кавери, что творится с сыном, но и она могла лишь догадываться об этом, не решаясь задавать ему вопросы.

Но однажды чуть-чуть приподнялась завеса над тем, что происходило в его душе. Он закричал во сне, и склонившаяся над ним мать стала утешать его, как бывало в детстве, прогоняя ночной кошмар.

— Ты думаешь, я их боюсь? — вдруг широко раскрыл глаза Апу, хватая ее за руку. — Чего мне теперь бояться? Я отомщу каждому! Пусть ждут смерти!

— Апу, мальчик, о чем ты? — отпрянула Кавери.

Она догадалась, о чем он говорит, но боялась поверить в это. Месть! Ее сыном овладела та же идея, которая мучила ее первые годы после трагедии. Сколько бессонных ночей провела она, обдумывая шаг за шагом свои хитроумные планы, фантастические замыслы, которые всегда заканчивались одинаково — смертью тех, кто сделал ее несчастной. Она представляла их себе поверженными, ползающими в пыли у ее ног, вымаливающими прощение так, как ни за что не стал бы ее муж и она сама. Нет, она не стала бы поить их жен ядом или продлевать муки мужчин, подвергая их пыткам. Но они бы умерли — все четверо, заплатив этой малой ценой за ее разрушенное счастье.

Ее спасла вера — та заложенная в ней идея высшей справедливости, которая не позволяет человеку переступить черту, взяв на себе роль судьи и палача. Но что спасет ее сына? Так ли глубоко его религиозное чувство, чтобы удержать от падения в пропасть?

Что ж, она сама впустила в их дом призраки смерти, пытаясь защитить жизнь сына. Новая ошибка? Или провидение? Может, пришел час, и ее карлик-сын — то самое страшное и неотвратимое орудие, которое избрали боги, чтобы обрушить свою кару на убийц?