— Сами, сами виноваты во всех своих несчастьях, адвокат! — поднял брови его собеседник. — Долиберальничались с ней. Вспомните, я уже говорил о том, что Джанеки пора замуж. Это только звучит красиво: «пусть сама решает свою судьбу, сейчас не те времена, чтобы приказывать детям». И вот истинное лицо этих прекрасных фраз: Джанеки двадцать три года, а в этом возрасте у моей матери уже были взрослые дети, и она связалась неизвестно с кем: то ли с грязным механиком, то ли с убийцей…

Сатья Мурти не мог не понимать, что за словами Тхарма Лингама стоит не только участие к его положению как отца, но и некоторая обида. Несколько лет назад тот благосклонно предложил ему заключить брак между Джанеки и своим сыном Тамму — наследником всей его империи. Тогда адвокат совершил самый отчаянный поступок в своей жизни — отказал человеку, которому никогда не мог перечить даже в мелочах. Ему пришлось придумать целую теорию о том, что он считает устарелым и аморальным сговаривать детей без их согласия, да еще в столь юном возрасте, что он по непоколебимому внутреннему убеждению не может принудить дочь к выполнению собственного решения, что боится сделать ее — свое единственное дитя — несчастной. Он не лгал, но все это было ничем в сравнении с главной причиной: сын господина Тхарма Лингама вызывал у него ужас своей схожестью с отцом, пугал своей властностью, необузданностью нрава, жестокостью, вызывал отвращение умением плести интриги и сеять раздор между другими детьми. И все эти качества проявились у него в совсем еще юном возрасте. Он был неглуп, но ум свой использовал только для наживы и зла, для приближения к тому, чего отец научил его желать и даже жаждать, — власти.

Сатья Мурти не упрекал себя за ошибки и преступления своей жизни. Он легко оправдывал их достижением своей заветной цели — вырваться из нищеты и жить так, как мечтал ребенком. Неужели Джанеки было бы лучше иметь отца-бедняка, чем отца-преступника, если к тому же о его преступлениях никто не знал? Но адвокат ни за что не хотел бы, чтобы она прожила такую же, жизнь, как он. Ее мать, чистая и кроткая женщина, умерла, возможно, потому, что была слишком хороша для этого мира. Она знала о грехах мужа и болезненно переживала их, мучилась, угасала постепенно, день за днем. Но Джанеки должна быть счастлива, жить весело, легко, в роскошных условиях, иметь все самое лучшее, наслаждаться тем, что он создал для нее. Отдать ее Тамму? Сделать покорной рабой этого бешеного зверя? Нет, только не это. Зачем тогда была вся его трудная жизнь, если Джанеки будет страдать?

Вот почему он осмелился в свое время отказать Тхарма Лингаму, который и представить не мог, что кто-то может не сойти с ума от радости, получив такое лестное предложение. Этот господин прекрасно владел собой и почти полностью скрыл тот шок, в который поверг его поступок человека, всегда с радостью исполнявшего все его желания. Никогда с тех пор он не возобновлял разговора на эту тему. У сына его давно была нареченная — дочь газетного магната из столицы, и Тамму ждал только, пока девочке исполнится семнадцать. Но в отношении старшего Лингама к Сатья Мурти с этого дня неизменно ощущалась некоторая настороженность, повышенная внимательность, как к человеку со странностями. Адвокат остро чувствовал ее, но не мог ничего изменить.

И вот теперь судьба, кажется, решила наказать его стремление спасти дочь от горестей и несчастий, оставить ей только радость и удовольствия. Что принес в ее жизнь этот Радж? Неужели она его любит, этого нищего, копающегося в моторах чужих машин, когда многие из прекрасно воспитанных, образованных, умеющих вести себя в обществе и при этом состоятельных молодых людей сочли бы за честь привлечь ее внимание?

— Я поговорю с Джанеки напрямик, — заявил Сатья Мурти, решительно поднимаясь из кресла. — Я скажу ей все, что знаю об этом парне, и не сомневаюсь, что она ужаснется того, что готова была сделать.

— Совсем в этом не уверен, — ехидно заметил Тхарма Лингам. — Вы вложили в ее хорошенькую головку слишком много глупых идей и пустых фантазий. Она может вообразить, что честное имя дороже богатства. А ведь именно этого-то вы в отличие от Раджа Сету Пати — если он, конечно, Сету Пати — и не можете ей предложить…

Его гость молча дошел до дверей и только у самого выхода обернулся к хозяину.

— Да, вы правы, — сказал он, глядя прямо в желтоватые волчьи глаза Тхарма Лингама. — Я наделал много ошибок.

Это было произнесено таким тоном, что, оставшись один, старик еще долго сидел неподвижно, размышляя, что же все-таки имел в виду адвокат: неправильное воспитание дочери или нечто другое из своей жизни, что теперь представало перед ним в своем новом и страшном значении.

Хозяину казалось, что в Сатья Мурти шла какая-то внутренняя борьба, непонятная и подозрительная. Все это не имело бы такого уж большого значения, происходи она на фоне нормальной внешней обстановки. Но когда по городу ходит призрак прошлого преступления, отыскивая свои жертвы, то такой человек, как адвокат, становится опасным. В цепи не должно быть слабых звеньев, чтобы она могла удержать корабль в бурю.

Для Тхарма Лингама теперь не оставалось сомнений, что принимать меры нужно не только по отношению к таинственному Раджу, но и к самому адвокату, утратившему выдержку.

Он знал слишком много для того, чтобы его можно было не принимать в расчет.

Тхарма Лингам снял трубку и, проследив, чтобы секретарша не вздумала подслушать его разговор, набрал номер Налла Нингама.

— Я сам думал об этом, — ответил тот, когда выслушал соображения своего старшего друга. — Сатья Мурти всегда был слюнтяем и чистюлей.

— Ну, не надо преувеличивать, — рассмеялся Тхарма Лингам. — Для чистюли он что-то слишком испачкался.

— Вы же знаете, сэр, его звездой была алчность, эта она вела его по жизни, в то время как нас с вами интересовало совсем другое, — заметил Налла Нингам. — Мы могли бы поговорить о конкретных вещах при встрече. Приезжайте послезавтра в мой гольф-клуб, там и потолкуем. Я давно хочу показать вам новое поле. Это вас устроит, сэр?

— Вполне, — согласился Тхарма Лингам. — Поговорим об адвокате поподробнее, да и о Радже тоже. Если, конечно, к тому моменту ни один из них не отправит другого на тот свет.

— Что было бы не так уж плохо, — не удержался Нингам.

Во дворе мастерской Раджа с утра стоял дым коромыслом. Полицейский офицер Бхарат пригнал ему свой старенький «фольксваген» и обещал неплохие деньги, если машина через пару часов будет на ходу.

— Да вам дешевле обойдется новую купить, чем все время ремонтировать эту рухлядь, — засомневался Радж.

— На зарплату офицера машину поприличней все равно не купить, — махнул рукой веселый толстячок Бхарат, — а на этой еще мой отец ездил — тоже, между прочим, полицейский.

— Ну, ладно, — согласился механик. — Мне теперь надо заводить дружбу с вашим участком, а то, по пословице, кто раз туда попал, тот непременно вернется.

— Моли Бога, чтобы инспектор Ананд не пришил тебе убийства Кеннеди или Раджива Ганди, — ухмыльнулся Бхарат.

— А он может? — открыл рот Радж.

— Не сомневайся! Что ему его знаменитая дедукция в ухо шепнет, за то тебе и сидеть.

Пришлось оставить остальные заказы и всем налечь на «фольксваген»-ветеран. Пока ребята занимались капотом и стеклами, Радж полностью отдался изучению внутренностей автомобиля. Он залез под его низко отвисающее брюхо и с тех пор можно было лицезреть только его длинные ноги в кроссовках.

— Ты же еще не завтракал! Живо вылезай оттуда! — возмутилась наконец Нирмала. — Я вовсе не хочу, чтобы мой сын положил свою жизнь за проклятых ищеек из проклятого участка!

— Неси сюда, — скомандовал Радж, не вылезая из-под машины. — Что там у тебя?

— Покхало, — отозвалась мать из окна кухни. — В такую жару что еще прикажешь готовить?

— О-о, покхало! — облизнулся Крипал. — Обожаю! А пряностей положили, тетя Нирмала?