— Да, да! — расхохотался адвокат. — Это будет славная охота на полицейского.

Остальные поддержали их громкими криками, больше похожими на рычание диких зверей.

Землевладелец выскочил на веранду и побежал к лесу, низко пригибаясь к земле.

— Смотрите! — закричал он, указывая на примятую траву, на которой алой росой сверкала кровь. — Мы пойдем по этим следам, они не уйдут от нас!

Тем временем беглецы спустились к воде. Там, привязанная веревкой к иве, колыхалась лодка. Прежде Арджун разорвал бы веревку одним рывком, сейчас с трудом распутывал сложный узел. Непослушные пальцы скользили, инспектор вцепился в веревку зубами, разгрызая ее жесткие волокна.

— Арджун! — вскрикнула жена таким голосом, что он сразу все понял.

На краю леса появились преследователи. Один из них не спеша размахнулся и метнул копье. Бросок был точен. Острие воткнулось в спину и застряло между ребер. Казалось, человек не способен жить с такими ранами, но у Арджуна хватило сил вытащить копье и разрубить узел. Войти в лодку он уже не смог. Оттолкнув ее подальше, раненый стал отступать, держа перед собой копье.

— Эй, куда ты собрался? — издевательски крикнул Тхарма Лингам, отвлекая его внимание. — Твое кладбище здесь!

За спиной инспектора вынырнул один из слуг и с криком вонзил нож в истекающего кровью человека. Подбежавшие убийцы подхватили добычу, потащили на берег. Полицейский еще пытался сопротивляться, но землевладелец легко выбил копье, поднял его и нанес первый удар в уже бесчувственное тело.

— Арджун! — закричала несчастная женщина. Крик пронесся над водой, плачущими голосами ей ответили чайки. Река подхватила лодку и понесла прочь от убийц, терзающих свою жертву.

Женщина пела негромко, будто и не думая о песне — так, машинально, чтобы легче скользила в суровом полотне игла, чтобы проворней шевелились пальцы и быстрее текло время. Рубашка уже почти готова, а пуговицы можно пришить и завтра — заказчику некуда торопиться.

Нирмала поднялась и с наслаждением потянулась, распрямляя усталую спину. На сегодня ее труды закончены, осталось только совершить невеселый ритуал ужина и отхода ко сну. Ни есть, ни спать не хотелось, но она давно уже привыкла к однообразной повторяемости дней и беспрекословно подчинилась ей. Что тут станешь делать, когда столько лет живешь одна в крошечном домике у реки — без семьи, без родни и почти что без знакомых.

Конечно, не всегда ее жизнь была такой неторопливой и размеренной. Она выросла в большой семье и надеялась когда-нибудь тоже стать хозяйкой дома, в котором звучит множество голосов, особенно детских. Казалось, все к этому и идет: красивая и здоровая, привыкшая к любой работе девушка не осталась без внимания женихов. Родители рано сговорили ее за сына соседа, через несколько лет они поженились и зажили тихой и обычной крестьянской жизнью, вполне счастливые и довольные друг другом. Через год у Нирмалы уже был сын, а через два она осталась одна — и без сына, и без мужа. Полдеревни унесла с собой не знающая жалости волна чумы, оставив живых терпеть вечную муку — оплакивать детей, матерей, мужей, без которых не было счастья.

Не в силах ужиться под одной крышей с воспоминаниями, Нирмала ушла из деревни, отдав дом брату мужа. Помыкавшись, перевидав немало на вдовьей дороге, она, наконец, нашла себе угол при фабричном складе у самого Калькуттского шоссе. Когда случалась нужда на фабрике, выдавала кирки, топоры, лопаты, отматывала метры блестящей проволоки, ведь кроме этого, да еще нескольких бочек с бензином на ее складе ничего и не было. Беспокоили ее не часто, и почти все время Нирмала проводила у себя в домике, где только в двух окнах были настоящие стекла, а остальные она тщательно заделала плетеными циновками.

Она брала заказы на шитье простеньких рубах — больше для времяпрепровождения, чем для заработка, — шила не торопясь, под заунывные песни и ни о чем уже не мечтала. Время от времени у нее находились поклонники среди фабричных рабочих, но, крепкая и еще совсем не старая женщина, она оставила всякие мысли о новом замужестве, свято веря в то, что только одному человеку было предначертано свыше стать ее мужем.

Этот вечер ничем не отличался от других. Нирмала положила в миску овощи и спустилась к реке, чтобы помыть их.

Пока на землю не опустилась темнота, переменчивые краски неба отражались в зеркале воды, точно кто-то щедрой кистью неторопливо выводил на нем поражающий богатством красок диковинный узор. В воздухе, замирая, еще носились вечерние звуки, а на западе уже догорал легкий, дышащий свежестью и прохладой закат. Лениво плыл звон колокольцев в храме за холмом, да издали доносился басовитый фабричный гудок.

Еще немного — и наступит полная тишина, лишь изредка прерываемая ленивым тявканьем собак да протяжными возгласами чаукидаров-сторожей: «Слуша-а-ай!»

Нирмала присела у воды, подобрав рукой край сари, но к приготовлению нехитрого ужина приступить ей так и не удалось. Река принесла ей сегодня какой-то подарок — в нескольких метрах уткнулась в песок плоскодонная лодка, в которой что-то белело. Нирмала подошла поближе и не поверила своим глазам: в лодке ничком лежала женщина с разметавшимися волосами, — не шевелясь и, казалось, даже не дыша.

«Уж не мертва ли она?» — испуганно охнула Нирмала и, с трудом преодолевая страх, положила руку на запястье незнакомки. Пульс прослушивался, и Нирмала с облегчением перевела дыхание. Женщина вдруг слабо застонала, очевидно, приходя в себя. Она попыталась поднять голову, но сразу же уронила ее, стукнувшись при этом о край лодки.

— Сейчас, сейчас, дорогая, я тебе помогу, — заторопилась Нирмала, подхватывая женщину и переворачивая ее на спину.

Ей удалось это не сразу, потому что неизвестная гостья оказалась на удивление тяжелой… Впрочем, как только Нирмала вытащила ее из лодки и положила на песок, она поняла, в чем дело, и покачала головой: женщине с таким животом не стоило пускаться в путешествие по реке, да еще одной. Детей лучше ожидать дома, в тишине и уюте.

Не придумав ничего лучшего, она намочила край сари и приложила мокрую ткань к горячему лбу беременной. Веки у той дрогнули, и через несколько мгновений она открыла глаза. Выражение их показалась Нирмале странным они смотрели так, будто незнакомка совсем не представляет себе, как она могла оказаться здесь. Потом вдруг что-то в них переменилось, и они наполнились слезами.

— Кто вы? — спросила женщина, с трудом разлепив губы.

— Не бойся, я друг, — почему-то ответила Нирмала, каким-то странным образом почувствовав, что ее гостья сильно напугана и не ожидает ничего хорошего. — Я сейчас перетащу тебя в дом.

Она поднялась и обошла вокруг незнакомки, гадая, как бы ей это сделать, не слишком беспокоя измученную женщину, но та вдруг со стоном сделала отчаянную попытку сесть. Не сразу, но ей это удалось, и, вдохновленная первым успехом, она понемногу встала на ноги. Нирмала подхватила ее и осторожно повела к дому.

Каждый шаг давался женщине с трудом, она медленно передвигала ноги, издавая жалобные стоны.

— Тебе больно ступать? — спросила Нирмала.

— Мне кажется, начинаются роды, — болезненно морщась, ответила та.

Нирмала испуганно вздрогнула, но сразу же произнесла самым спокойным тоном, на какой только была способна в этот момент:

— Вот и отлично, милая. Сейчас уложу тебя на чарпаи, и ты сразу же можешь начинать.

— А доктор? — пролепетала женщина, еще крепче сжимая ее руку.

— Доктор? Да ты что, городская? Какой тут доктор — до него на машине час ехать. И зачем тебе он — я знаешь какая мастерица роды принимать! У-у, повезло тебе, что ко мне попала.