— Опять этот полицейский! — процедил сквозь зубы землевладелец. — Здесь-то что ему нужно?

Они не раз уже встречались и с каждой встречей все больше ненавидели друг друга. Это была взаимная антипатия вора и полицейского.

— Рад видеть вас! — просиял Тхарма Лингам, будто встретил лучшего друга. Он протянул руку, но Сету Пати сделал вид, что не заметил этого.

— Не хочу говорить при всех, — официальным тоном сказал полицейский, — отойдемте в сторону.

— Так в чем дело? — задал вопрос землевладелец, когда они встали в тени огромного платана.

— Садитесь в машину. Я вас арестую.

— Арестуете? За что?

Тхарма Лингам сразу понял, зачем сюда приехал инспектор, он лишь выигрывал время, надеясь, что его сообщники успеют что-нибудь предпринять. Однако стоявшие чуть в стороне адвокат, Налла Нингам и мельник были уже окружены полицейскими.

— Ваш человек арестован. Он сознался во всем.

— О чем вы говорите? — возмутился землевладелец. — Вместо того, чтобы ловить бандитов, вы бросаете тень подозрения на уважаемых в городе граждан.

— Оставьте, — усмехнулся инспектор. — Конфискованное у Дэвида золото лежит у меня в машине.

При этих словах Лингам заметно вздрогнул. Его лицо, и без того выражающее злобу и ненависть, превратилось в оскаленную маску. На помощь ему пришел Сатья Мурти — все-таки профессия адвоката обязывала. Именно для таких случаев он и был принят в тесно сплоченную компанию проходимцев.

— Что случилось? — Его сонная поросячья физиономия оживилась, в голосе звякнул металл.

Инспектор с удовольствием наблюдал, как забегала, засуетилась эта банда, держащая в своих руках весь город.

— Он хочет арестовать меня! — прошипел землевладелец. — Я уверен, он специально выбрал такой момент, чтобы устроить скандал.

— Для ареста нужен ордер!

— Ордер у меня есть на всех вас! — инспектор показал адвокату несколько бумажек с большими фиолетовыми печатями.

— Да вы знаете, с кем имеете дело? — подскочил самый молодой из четверки — Налла Нингам.

— Да, знаю. Вы — взяточник, этот — контрабандист, этот — подпольно торгует алкоголем, этот — политикой…

Видя, что хозяевам угрожает опасность, верные слуги, выполняющие также роль охранников, попытались было оттеснить инспектора в сторону. Тот только этого и ждал. Короткая деревянная дубинка в его руке заработала, обрушиваясь на слишком ретивых прислужников.

— Нападение на представителя закона? — спокойным голосом спросил Сету Пати.

Землевладелец был настолько взбешен, что не внял его словам. Он схватил инспектора за форменную рубашку и прорычал:

— Ты за это поплатишься. Ты, полицейский пес!

— Убери руки, — хладнокровно приказал Сету Пати. — Убери руки, быстро!

— Тхарма, отпустите его, — вмешался адвокат.

Он знал, что за это можно поплатиться. И возмездие наступило мгновенно. Инспектор коротко размахнулся и нанес почтенному землевладельцу оглушительную пощечину.

— Ты ударил меня? — удивленно пробормотал Тхарма Лингам. — Так я сниму с тебя эту форму! Ты будешь голым бегать по городу!

— Голым? — повторил Сету Пати. — Это идея!

С этими словами он рванул ширвани землевладельца, так что пуговицы брызнули во все стороны, и содрал с него одежду.

Никогда еще жители Ховры не видели ничего подобного. По улице шли четверо мужчин в одном нижнем белье. В уродливых обвисших фигурах с трудом можно было узнать недавний «цвет нации, ведущий народ к процветанию». Рядом с ними, небрежно помахивая дубинкой, окованной железом, шагал инспектор Сету Пати. Фотокорреспондент местной газеты не мог пропустить такой сенсационный материал. Он выбежал на дорогу и попытался сфотографировать клоунское шествие, но землевладелец предостерегающе рявкнул:

— Не вздумай снимать! Голову сниму!

— Голову снимешь? — с иронией повторил инспектор. — Эй, сделай побольше кадров!

— Да я тебя… — грозно начал землевладелец и жалобно вскрикнул, получив удар дубинкой пониже спины.

Городок замер, пораженный случившимся. Слухи распространялись с быстротой, с которой не могли конкурировать даже специальные выпуски газет — а их расхватывали, как горячие пирожки. Редактор «Дейли Ховра» потирал руки и уже репетировал свою речь перед хозяином издания о необходимости прибавки жалованья всем сотрудникам — и в первую очередь, конечно же, ему самому.

Не было дома, в котором вся семья, включая глухую прабабушку и грудных детей, не собиралась бы вечером у свежего номера газеты, чтобы вдоволь полюбоваться отлично получившимися снимками господа Тхарма Лингам, Сатья Мурти, Налла Нингам и Френсис Амбарасан вышагивают строем в нижнем белье и под конвоем полицейских. На их лицах — схваченное фотографом и теперь очевидное каждому выражение страха и унижения, то самое, которое принимали лица всех, кто с ними сталкивался и кто любуется теперь позором людей, попиравших их ногами.

Неужели, неужели есть справедливость на земле? Неужели будут наказаны всемогущие хозяева Ховры, пройдут через следствие, суд, тюрьму, конфискацию награбленного имущества и прочие этапы чистилища, в которые угодил бы любой бедняк, натворивший и вдесятеро меньше?

Сколько отцов семейств забывали в эти вечера, полные сенсационных сообщений и ожидания справедливого возмездия, о том, что на рассвете придется вставать и идти в пышущие жаром цеха или на знойное поле, и подолгу ворочались в постели, размышляя о жизни, полной обид, лишений и лжи! Где-то там, вдалеке, чуть забрезжила надежда на какие-то перемены, на то, что их дети получат в наследство мир, в котором будет чуть-чуть больше правды, чем выпало увидеть им, безропотным муравьям, тащившим свою соломинку в костер чужого благополучия.

Будет суд, Тхарма Лингам угодил-таки под следствие, а с ним стая его верных подручных — об этом шептались повсюду, не смея выразиться открыто. Радоваться никто не торопился разве что несколько отчаянных юнцов-недоучек, у которых не было еще печального знания жизни, устроили нечто вроде карнавального шествия на главной площади, размахивая свежими газетами.

Будет суд, и двенадцать тщательно отобранных присяжных скажут, виновен ли господин Тхарма перед народом и государством или совесть его чиста, как воды Ганга.

Из газет жители Ховры знали, что присяжные приедут из Калькутты, потому что местным присяжным адвокаты обвиняемых давали решительный отвод, утверждая, что полиция успела настроить всю округу против несчастных подсудимых — как будто кого-нибудь в этих местах нужно было специально настраивать против них, сумевших сделать весь городок своей вотчиной.

Также стало известно, что в тюрьме они не пробыли и суток — уже утром следующего дня на столе у окружного прокурора лежало разрешение его калькуттского начальства отпустить их под залог, ну а за деньгами в этих семьях дело не стало. Завтракали господа уже дома, в окружении любящей родни и преданных советников.

Время шло, день суда приближался. Каждому в Ховре казалось, что случится что-то, касающееся и его лично, способное изменить мир и для него. В то утро, когда на площадь городского Дворца правосудия стали съезжаться автомобили с калькуттскими номерами, напряжение достигло наивысшей точки. Сколько в эти томительные часы было разбито посуды и выметено глиняных черепков в жалких лачугах окраин, сколько неожиданных затрещин за вполне обычное баловство получила недоумевающая детвора, сколько лишних бири было выкурено на рабочих местах, у станков, стоило лишь отвернуться особенно рассеянному сегодня начальству!

Люди не толпились на улицах, не стояли в оцепенении под окнами суда, и на первый взгляд все было тихо и совершенно обычно. Но все чувствовали, а многие и понимали, что в эти минуты решается судьба города.

Госпожа Делия Нирмал, калькуттская учительница, мать двоих детей и жена преуспевающего бизнесмена, особенно тщательно одевалась в это утро. Она встала рано и могла позволить себе повозиться чуть подольше со своими до сих пор чудесными волосами, укладывая их на затылке глянцево поблескивающим венчиком. Черный строгий костюм, белоснежная блузка, белые перчатки и большой кожаный портфель деловой женщины — что ж, она выглядит, как английская леди, занятая непростой, но благородной общественной деятельностью.