Я поспешными шагами Через залу перешел И увидел над дверями Очень четко: «Сей отдел — Прозаистам и поэтам, Журналистам, автора́м, Не по чину, не по летам, Здесь места по нумерам». 7 Двери настежь Надзиратель Отворя мне говорит: «Нумер первый — ваш приятель, Каченовский здесь сидит, Букву „э“ на эшафоте С торжеством и пеньем жжет, Ум его всегда в работе: По крюкам стихи поет, 8 То кавыки созерцает, То обнюхивает гниль, Духу роз предпочитает, То сметает с книжиц пыль И в восторге, восклицая, Набивает ею рот: „Сор славянский, пыль родная! Слаще ты, чем мед и сот!“» 9 Вот на розовой цепочке Спичка Шаликов в слезах, Разрумяненный, в веночке, В ярко-планжевых чулках. Прижимая веник страстно, Кличет граций здешних мест И, мяуча сладострастно, Размазню без масла ест. 10 Номер третий: на лежанке Истый Глинка восседит. Перед ним дух русский в склянке Нераскупорен стоит, Книга кормчая отверста, И уста отворены, Сложены десной два перста, Очи вверх устремлены. 11 «О Расин! Откуда слава? Я тебя, дружок, поймал — Из российского Стоглава Ты „Гафолию“ украл. Чувств возвышенных сиянье, Выражений красота В „Андромахе“ — подражанье „Погребению кота“». 12 «Ты ль Хвостов? — к нему вошедши, Вскликнул я. — Тебе ль здесь быть? Ты дурак — не сумасшедший, Не с чего тебе сходить». — «В Буало я смысл добавил, Лафонтеня я убил, Я Расина обесславил», — Быстро он проговорил. 13 И читать мне начал оду, Я искусно улизнул От мучителя, но в воду Прямо из огня нырнул: Здесь старик с лицом печальным Букв славянских красоту Мажет золотом сусальным Пресловутую фиту. 14 И на мебели повсюду Коронованное кси, Староверских книжиц груду И в окладе ик и пси, Том в сафьян переплетенный Тредьяковского стихов Я увидел, изумленный, И узнал, что то Шишков. 15 Вот Сладковский восклицает: «Се, се Россы, се сам Петр! Се со всех сторон сияет Молния из тучных недр! И чрез Ворсклу при преправе Градов на суше творец С твердостью пошел он к славе — И поэме сей конец!» 16 Вот Жуковский, в саван длинный Скутан, лапочки крестом, Ноги вытянув умильно, Черта дразнит языком, Видеть ведьму вображает И глазком ей подмигнет, И кадит, и отпевает, И трезвонит, и ревет. 17 Вот Кутузов: он зубами Бюст грызет Карамзина, Пена с уст течет ручьями. Кровью грудь обагрена. Но напрасно мрамор гложет, Только время тратит в том, Он вредить ему не может Ни зубами, ни пером. 18 Но Станевич в отдаленья, Увидав, что это я, Возопил в остервененьи: «Мир! Потомство! За меня Злому критику отмстите, Мой из бронзы вылив лик. Монумент соорудите, Я заслугами велик!» 19 «Как! И ты бессмертьем льстишься? О червяк! Отец червей! — Я сказал. — И ты стремишься К славе из норы своей? И тогда как свет не знает, Точно где, в каких местах Храбрый Игорь почивает, Где Пожарского скрыт прах, 20 Где блистала Ниневия И роскошный Вавилон, Русь давно ль слывет Россия? Кем наш север заселен?» — «Двор читал мои творенья, — Прервал он, — и государь Должен в знак благоволенья…» Стой, дружок. Наш добрый царь 21 Дел без нас имеет кучу: То мирит смятенный мир, От царей отводит тучу, То дает соседям пир, То с вельможами хлопочет, То ссылает в ссылку зло, А тебя и знать не хочет, Посиди — тебе тепло. 22 Чудо! Под окном на ветке Крошка Батюшков висит В светлой, проволочной клетке, В баночку с водой глядит, И поет певец согласный: «Тих, спокоен сверху вид, Но спустись туда — ужасный Крокодил на дне лежит». |
