Вечером, когда пошабашили, грузчики столпились у конторки, где шел подсчет. Бородатый Хмелев сказал:

— А чего ждать? Сколько выгрузили, то и наше. Завтра узнаем.

Он повернулся уходить. Никто не поглядел на него. Хмелев нерешительно остановился. Семен с бумагой в руке вышел из конторки. Он поднял бумажку высоко над головой:

— Четыреста двадцать тонн, ребята! И разом вспыхнул веселый говор:

— Это здорово! Это да! Знай наших! По восемь тонн на рыло!

— А заработали по тридцать два рубля на человека! — крикнул Семен, выждав, когда шум чуть улегся.

На момент все смолкли.

— Сколько? — со странным испугом крикнул кто-то.

— Тридцать два рубля.

— Не может быть!

Хмелев подошел ближе и недоверчиво усмехнулся.

Взволнованный уходил в этот вечер Семен с пристани домой. Тридцать два! Ведь это, если подсчитать на месяц, так это девятьсот рублей будет! Го-го-о! Значит, недаром ходят разговоры, что ударники на заводах зарабатывают по сотне в день.

Высокий, прямой, он шел, выпятив грудь. И ему казалось: нынче день похож на праздник. Марья, взглянув на мужа, сразу заметила его веселость и нахмурилась.

— Аль в трактир заходил? — сварливо начала она. — По отцовой дорожке пошел?

— Чего бормочешь? — удивился Семен.

— По какому случаю выпил?

— Чего выпил? Воды?

— Веселый больно!

Семен засмеялся… Нельзя не быть веселым, ежели такая победа. Тридцать два рубля — это что? У Марьи глаза засветились, и тотчас она забегала, засуетилась, — скорей готовить ужин.

Хоть и устал Семен, а не спал полночи: прикидывал, как сделать лучше. Работать можно по-всякому. Можно работать — все кипит-горит. А можно работать — мухам смерть. «Ежели поставить Никишку и Петьку Бирюка на укладку бочек, они бы ловчее»… «Что кому дано — кому сила, кому ловкость».

И на следующий день он властно распоряжался: Никишку и Петьку Бирюка поставил принимать бочки, а Хмелева — на укладку досок, по которым тачки въезжали на первый ряд бочек, потом на второй, на третий, на самый верх яруса. Прежде этим занимались сами грузчики: подъедет и положит доску. Это отнимало минуту, две у каждого. А Семен понимал: хочешь хорошо работать — считай минуты.

— Давай! Давай! Давай! — гремело весь день и на мостках, и на берегу, и на барже.

— Майна! Майна! Вира-а! Давай — пошевеливай!

В картузах, в шляпах, с расстегнутыми воротами рубах, грузчики живым гужом тянулись на берег; нагруженные тачки ворчали глухо на гнущихся мостках. А с берега бежали бегом, пустая тачка гремела звонко. С баржи поднималась пыль.

Никита Расторгуев, похожий на копну, рыжебородый, встречаясь на мостках с Семеном, орал задорно:

— Бей гордеев!

Он намекал Семену на прошлое, когда они, мальчишками, били гордеевских ребят.

В обед на пристань пришел черный кудреватый паренек в белой рубашке и белых брюках, спросил бригадира Острогорова. Семена он встретил на пристани. Тот вез тачку с двумя бочками. Семен повернул тачку в сторону, чтобы дать дорогу другим, спросил торопливо, в чем дело. Паренек в белых брюках сказал, что он от газеты — пришел узнать, как идет работа.

— Идет, идет работа! Вчера восемь с четвертью выработали, сегодня дадим больше! — бодро крикнул Семен и наклонился к тачке, повез. Паренек в белых брюках побежал за ним с записной книжкой в одной руке, с карандашом в другой:

— А сколько выработали в рублях?

— Тридцать два! — крикнул Семен не оборачиваясь.

— На человека? — бежал паренек.

— Не на артель, знамо!

Так под грохот тачек, перекликаясь, они добежали до амбара. Паренек остановился у дверей дожидаться, когда Семен сгрузит свои бочки. На минуту Семен остановился возле него.

— Вечером приходите, товарищ! Видно будет, сколько дадим. Похоже, много дадим.

И улыбнулся, показывая белые широкие зубы, загремел тачкой вниз, под яр, на мостки. Паренек подождал его, Семен вывез тачку на яр.

— А как вы готовите рабочее место?

Семен удивленно посмотрел на него:

— Какое рабочее место? Подождите-ка, я отвезу сперва.

Вернувшись из амбара, он отодвинул тачку в сторону, спросил, что такое рабочее место. Паренек рассказал про бригадира с третьего участка. Вот тот действительно умеет готовить место. Семен смотрел на него ястребом.

— Вон как! Это надо обдумать. Спасибо, товарищ, что на мысль навели.

Он пожал пареньку руку и помчался с тачкой вниз, на баржу. Паренек постоял, посмотрел, что-то долго писал в книжку.

В тот день «взяли» по девять с половиной тонн на человека — по тридцать восемь рублей.

А еще через три дня паренек в белых брюках привел с собой лохматого фотографа с аппаратом, тот густым басом попросил Семена постоять:

— Сделайте вид, что везете тачку.

Семен «сделал вид», вышло у него неловко, будто он в первый раз взялся за тачку, но фотограф пробасил:

— Благодарю вас, все в порядке!

Маленький Володька фыркнул и, зажимая рот ладонью, побежал в амбар. Потом он, встречая бригадира на мостках, кричал басом:

— Благодарю вас, все в порядке.

На следующий день в газете водников была статья в половину страницы под глазастым заголовком: «Победа бригады грузчика Острогорова». И снимок был: кто-то с лицом негра неловко вез тачку по мосткам, — «бригадир Острогоров показывает образцы работы».

В бригаде как? Если хочешь, чтобы хорошо работали другие, работай сам лучше всех. «Черта ли ты указываешь, если сам работать не умеешь. Сам дай работу!» Эту простую истину Семен знал нутром. На крану, на тачке, на подкладке досок, на переставке мостков — он брался за все сам, и все у него кипело-горело.

— Аля-ля, давай, давай! Майна! Вира!

«Мы им покажем, этим молодцам в белых штанах!»

С некоторой тревогой он ждал дня получки. А вдруг все запьют? Ну, если не все, так некоторые? День, два могут пролететь, и тогда какое тут к черту соревнование!

В день получки работали неровно, много раз допрашивали Семена: сколько же получим?

— Да подождите, дьяволы, сами увидите! Пристают, как ребятишки.

Вечером каждый грузчик получил вдвое против обычного. Эти бородатые дяди, похожие на медведей, подмигивали, смеялись, шутили. Даже хмурый Хмелев, засовывая в кошелек кучу бумажек, сказал:

— А ничего, жить можно!

Никита Расторгуев с картузом стал обходить грузчиков:

— Ну-ка, ребята, клади по пятерке на построение выпивки! Праздновать, так праздновать! Ныне много огребли.

Он подошел к Семену.

— Клади, бригадир.

Семен заколебался: положить — значит одобрить пьянство, не положить — товарищи обидятся. Нет уж, надо приставать к одному берегу.

— Не положу.

Расторгуев сразу обозлился:

— Это что? От артели отстаешь, Семка?

— В выпивке от артели отстаю.

И, отвернувшись от Расторгуева, пошел на берег. Расторгуев яростно плюнул ему вслед.

— Начальника строишь? Это мы поглядим.

Семен резко повернулся, широкими шагами подошел к Никите.

— Чего глядеть? Ну? Вот тебе глядеть надо — это верно. Будешь сбивать артель на выпивку — мы покажем тебе дорожку на берег. Понял? Ну, так вот. Собирай, да помни.

Стычка очень взволновала Семена. Грузчики, конечно, не барышни, не институтки, грубость у них обычна.

Однако: «Начальника строишь?» Куда хватил! А еще старый приятель!

Поднимаясь на обрыв и потом шагая по песчаным улицам Молитовки, Семен все раздумывал о стычке. «Как-то надо исправить жизнь? Грузчики — народ без устоев, — это правильно. И не надо бы их соблазнять. Не надо бы, например, у самой пристани продавать вина. А то смотри-ка, в каждой винной лавочке на дверях висит зазывающий плакат: «Продажа водки стопками». Не хотел бы, да забежишь.

И опять же этот табак… через каждые четверть часа слышь-послышь крик на барже, на мостках, на берегу, у амбара: «Закуривай-ай!» И четверть часа сидят, курят. На языке грузчиков это называется «сделать залог» — отдых. А какой же отдых, если человек вместо чистого воздуха дышит смрадным табачным дымом?»