— Соколица моя ясная, ты ж не будешь страдать сердешно, ежели упрячем твоего дядюшку?
— Боюсь его, аспида, он коварен не только для меня, он и родную дочь уязвил бы. Как я упрашивала его отправить в монастырь князя Юрия Дмитровского, как просила не трогать дмитровских вельмож! Потому говорю: не будет у нас с ним мира и согласия. И ежели я его не одолею, то он возьмёт верх.
На другой день утром конюший Овчина велел дьяку Разрядного приказа Третьяку Ракову найти Фёдора Колычева и немедленно позвать на службу.
— До захода солнца мне должно увидеть его, — наказал он Дьяку.
Третьяк встретил Фёдора Колычева. Он шёл в Кремль, но, выслушав Ракова, направился в приказ, там и застал Овчину.
— И во благо, что отозвался скоро, — заметил тот, увидев Фёдора.
— Слушаю, князь-батюшка, — произнёс Фёдор.
В приказном покое было душно, тесно от множества служилых дьяков и подьячих. Овчина увёл Фёдора во двор.
— Позвал я тебя, боярин, затем, чтобы ты должок уплатил.
— В долгах ходить тошно и непривычно. Потому спрашиваю, князь-батюшка, в чём моя справа? Посильна ли?
— Тебе всё посильно, — улыбнулся Иван. — Нынче в ночь пойдёшь с моими людьми к князю Михаилу Львовичу Глинскому. Объявишь ему волю великой княгини и возьмёшь под стражу.
— Исполню, — ответил Фёдор. — Но ежели спросит, в чём его вины перед племянницей, тогда как?
— Вину он узнает в пыточной. Но ты его не волнуй, скажи, что во дворце и услышит из уст великой княгини.
— То верно. — Больше Фёдор ничего не сказал. Подумал же о многом, да прежде всего о судьбе князя Андрея Старицкого. Фёдор был уверен, что и князь Андрей обречён, но не знал, когда пробьёт его роковой час. «И спросить бы тебя, конюший Овчина, да боюсь: как бы не послал с конной сотней в Старицы привезти в Москву последнего князя на уделе». Спросил о воинах: — Когда и где мне взять ратников?
— Вечером придут на ваше подворье. Десятским у них ратник Карп, сын боярский. Славный молодец.
Красавец Овчина казался мягким, обходительным. Его голос ласкал слух, он никогда не был злобен языком и лицом, но действа его были жестоки и непредсказуемы. Посылая ратников на подворье Колычевых, конюший накрепко привязывал к себе Фёдора и при любых поворотах дворцовой борьбы сделал бы его соучастником своих происков. Так и случилось бы, да коса на камень нашла, и поворот судьбы Фёдора Колычева для Ивана Овчины тоже оказался непредсказуемым.
Фёдор расстался с Иваном Овчиной и вернулся на подворье братьев. До вечера он мыкался, не находя себе места. Однако в сумерках сумел уснуть и проспал часа три. Проснулся в настроении хуже некуда. Вышел во двор, чтобы освежиться на морозе, но и стужа не помогла обрести равновесие. Фёдор был мрачен. Душе претило окунуться в дворцовую свару. Грязную, по мнению Фёдора, потому, что ни у той, ни у другой стороны не было дела до россиян. Живут они в неустроенности, ну и пусть. А две ватаги сойдутся по одной корыстной причине: ухватить покрепче в свои руки власть, престол. Они же, эти злочинцы, вкупе удушили истинного наследника престола — князя Юрия Дмитровского. Знал теперь Фёдор, что смерть Юрия на совести Елены и Михаила Глинских.
Карп приехал вовремя, привёл с собой десять конных молодцов, перед которыми и крепость не устоит, не то что усадьба князя под защитой холопов. Да и на защиту опальный князь не имел права: вершилось государево дело.
Фёдору вывели из конюшни коня. Он легко взметнулся в седло и подал голос:
— За мной! Бог свидетель, мы выполняем свой долг.
От Заяузья до палат князя Михаила Глинского рукой подать. Но, покинув подворье братьев, Фёдор не спешил. Он покружил по улицам, словно путал след, посмотрел, нет ли где ватажки, — всюду было пустынно. Он отдалял неприятные минуты, кои ожидали его в палатах Глинских. Однако сколько ни кружи вокруг да около, а повеление великой княгини нужно было выполнять. И Фёдор неожиданно ударил коня плетью и рысью помчался вперёд. Вот и Варварка. За подворьем бояр Захарьевых сразу же палаты Глинских. Фёдор властно постучал в ворота. На дворе послышался говор, и кто-то громко спросил:
— Кого нелёгкая принесла?
— С государевым делом! Открывай ворота!
Но ворота не открыли, лишь из калитки на миг выглянул холоп. Карп в то же мгновение коршуном слетел с коня и вломился во двор. Холоп только ойкнул и отлетел от ворот. А Карп уже распахнул их.
— Давай, боярин! — закричал он.
И конные въехали на подворье. Тут поднялась суматоха. По двору забегали челядинцы, будто они и не спали, да вскоре скрылись в палатах, закрыв за собой двери. Князь Михаил Глинский, коего уведомили о появлении государевых воинов, вместо того, чтобы отдаться на волю судьбы, приказал всем холопам вооружаться.
— Никого не впускать! Рубить всем головы! — крикнул он своим людям. — Да саблю мне, саблю подайте!
Фёдор спешился и вместе с Карпом подбежал к дверям палат, постучал рукоятью сабли, потребовал:
— Князь Михаил, именем государя великого князя открой двери!
В палатах никто не отозвался. Сам князь Глинский скрылся в опочивальне с двумя вооружёнными холопами. Они закрыли двери и завалили их всем, чем было можно.
— Врёте, пся крев! — ругался князь. — Я вам не дамся, я порублю ваши головы!
Глинский знал, что его ждёт. За последние дни к нему трижды приходили от великой княгини и звали в Кремль. Он выгонял посыльных из палат. Но четвёртого посыльного — от княгини Анны — он выслушал. Она уведомляла, что их заговор раскрыт и ему не дано осуществиться. Он не поверил Анне. Теперь же понял, что она говорила правду, и знал, что племянница не простит ему измены. Когда-то князь был сильным воином, воеводой, храбро бился в сражениях и даже против русских, когда служил под знамёнами литовского государя Александра. Как он был ловок и силён в молодости! «Так неужели я ослаб духом? — взвинчивал себя князь. — Неужели испугаюсь принять смерть в схватке с врагами? Нет, тому не бывать!» И он выхватил из ножен саблю.
Воины Карпа уже выломали двери в палаты, ворвавшись в них. Осмотрев трапезную и другие покои и не найдя в них князя, Фёдор велел ломать дверь в опочивальню. Десять пар крепких рук схватили тяжёлую скамью, разбежались и ударили в дверь. Она раскололась, и только шапки полетели в разные стороны. Миг — и воины уже в опочивальне. Фёдор вбежал следом.
— Ни шагу! Зарублю! — крикнул ему Глинский.
Фёдор опустил свою саблю, остановился в трёх шагах от князя. Он не спешил скрестить оружие.
— Спрячь саблю, Михаил Львович. Ты обречён. Велено именем великого князя отвезти тебя в Кремль.
— Я прежде тебе голову снесу! — вновь крикнул Глинский и замахнулся саблей. — В России нет великого князя. Свидетельствую: сын Елены Иван не есть сын великого князя Василия! Он — плод разврата! Тому очевидица её мать княгиня Анна. Она свела свою дочь с черкесом Ипатом. Он ноне в Кремле! Возьми его в хомут, и он откроется. Теперь уходи! Завтра я сам приду в Кремль и скажу своё слово Боярской думе. И пусть бояре меня судят, ежели есть за что!
Слушая откровения Михаила Глинского, Фёдор невольно встал на его сторону. Ведь ежели всё так — а он уже не сомневался в том, — как можно подвергать Глинского и всех его сторонников, истинных россиян, опале: они же против вознесённого на престол чужеродного княжича? И у Фёдора дрогнула рука с саблей: как можно наказывать за правду? Он миролюбиво сказал:
— Хорошо, князь, насилия я над тобой не свершу. Но тебе должно сей же час, а не завтра идти с нами в Кремль. Иван ещё великий князь, и он на троне. Его повеление для нас от Всевышнего. Но ты не страшись, мы тебя не тронем.
— Полно, боярин. Тебе должно знать, сколь жестоки те, кто стоит возле Елены. И сам я, случись, отправил бы изменника на дыбу.
Глинский вспомнил, как тридцать лет назад расправился за неверность с земским маршалком паном Яном Заберезским. Он ворвался со своими уланами в спальню маршалка и, не дав ему прийти в себя от сна, отрубил голову, велел уланам вынести её и бросить в колодец. «И как они помилуют меня, если и я, и там, в Кремле, — все мы палачи». И вовсе неожиданно для Фёдора князь Михаил сделал выпад и достал его саблей. Не сделай Фёдор малого движения в сторону, сабля пронзила бы ему грудь. Она пропорола лишь кафтан и холодной сталью коснулась тела. В то же мгновение Фёдор вложил в свой удар всю силу и, выбив из рук князя саблю, крикнул воинам:
