— Как ехал я в Иосифов монастырь навестить Максима, встретился мне келарь Досифей, а с ним рядом на козлах сидел старец Ленков. Они же в Звенигород держали путь. И на другой день, как они возвращались, я встретился с ними. О том и спроси сей час, владыка, у келаря Досифея.
Крепкий, как кряж, келарь Досифей сам поднялся и сказал:
— То так: Ленков при мне был два дня. — И тут же Досифей попытался замять конфуз Тихона. — Токмо не тебя ли, Вассиан, я брал за грудки в Троицын день, когда ты поносил наших чудотворцев Сергия и Варлаама, Пафнутия и Макария, укоряя и хуля их за то, что они держали города и сёла, взимали с них дани и оброки?
— Было сие. Но и ты мою длань познал, иосифлянин!
— Так потому как удержу тебе нет!
В сей миг вмешался в перебранку конюший Фёдор Овчина-Телепнёв:
— Государевым словом: сваре не быть! — И властно сказал митрополиту: — Приговаривай наказание! Ему же быть милосердным! Твои послухи и видоки плохо тебе служат.
Митрополита будто обухом по голове ударили. Понял он, что конюший истинно говорит от имени государя. Понял Даниил и то, что великий князь может встать поперёк дороги и собор споткнётся о ту преграду. Что ж, решил Даниил, он не будет требовать Вассиану лютой смерти, он возьмёт его другим. Конюшему же ответил покорно:
— Передай государю, что всё исполню, как сказано. — И поклонился боярину Овчине, словно великому князю. И обратился к соборянам: — Настал час вкусить пищи. Зову вас в трапезную. — Даниил не хотел вести собор при конюшем и потому прервал заседание раньше времени.
В этот день архиереи больше не собирались. Сошлись лишь через два дня и ещё два дня слушали свидетелей. Вассиан твёрдо и спокойно выводил на чистую воду лжесвидетелей. И у соборян не было повода судить богослова жестоко. Однако приговор вынесли суровый. Его навязал соборянам митрополит. Он же от имени архиереев сказал своё:
— Слушайте волю церковного клира[27]. Еретика и нестяжателя, волхва и чернокнижника Вассиана заточить в Волоцкую обитель под присмотр старцев Гурия, Ионы и Касьяна. Велеть игумену Нифонту держать Вассиана в чёрном теле и крепости безысходной.
Фёдор Колычев не спускал глаз с лица великого книжника Вассиана и видел, что он не дрогнул, выслушав приговор, он взирал на судей гордо и с презрением. Но Фёдор всё-таки жалел Вассиана, молил, чтобы Всевышний проявил милость к судьбе осуждённого. Знал он, что такое «крепость безысходная» и насколько жестоки те старцы, кои по слухам были явными катами. И Фёдор с нетерпением ждал, что вот-вот откроется дверь в Среднюю палату и появится великий князь, скажет в защиту своего бывшего любимца милосердное слово, повелит отправить его в иной монастырь, в Ростов Великий или в Суздаль, где не истязали опальных. Но великий князь не внял мольбе Фёдора и не появился. Осуждённого увели. К Фёдору подошёл конюший Овчина-Телепнёв и проговорил:
— Волею государя тебе, боярин, сопровождать в Волоцкий монастырь Вассиана Патрикеева.
— Не могу, батюшка-конюший. Я же не из числа катов, — решительно ответил Колычев.
— Должен. Велено государем сказать слово игумену Нифонту и грамоту передать о бережении Вассиана.
«Господи, — вздохнул Фёдор с облегчением, — как тут отказаться!»
Но Фёдор не добился у игумена Нифонта милости к узнику, не помогла и грамота государя. Нифонт отдал её на хранение старцу Флегонту и забыл о ней. Вассиана, как было велено митрополитом, бросили в сырую и холодную подвальную камору на гнилую солому. Вскоре Вассиан заболел грудью и истекал кровью до исхода души. А перед тем как ему преставиться, в монастырь приехал великий князь. Василий тоже был безнадёжно болен и просил друга юности о том, чтобы тот простил ему все содеянные злочинства.
— Ты меня прости и помилуй, друг мой Вассиан. Сошёл я с пути милосердия, толкаемый слугами сатаны. Это они заставили лишить тебя княжеского звания, по их воле я отдал тебя в монашество, был послушником, когда судили тебя. Прости меня, грешного, — молил великий князь со слезами.
Лёжа на гнилой соломе под дерюгой, умирающий Вассиан поднял голову и, увидев освещённое свечой лицо Василия, сказал:
— Ты не с тем пришёл. Имеющие власть от Бога так не приходят. Ты пришёл к покаянию от сатаны.
Василий задыхался от смрада нечистот, произнёс с трудом, прикрывая рот рукавом кафтана:
— Я пришёл с миром. Близок исход, боль неизлечимая одолела меня. Потому прими моё покаяние во имя моих малолетних детей, дабы не несли они проклятие за грехи отцов своих. Да не падёт на них твоё проклятие за грехи мои.
— Зачем же не вывел меня из хлевины, прежде чем каяться? Господь давно от тебя отвернулся. Ты окружил себя злодеями и слугами дьявола. Твои Даниил, Досифей, Нифонт и Феогност не есть слуги Божии, но аки звери из геенны огненной и адовой. Потому нет тебе от меня ни милости, ни прощения. — И Вассиан спрятал голову под дерюгу.
Великий князь понял, что уйдёт из подземелья без покаяния. Гнев опалил его грудь. Он хотел пнуть ногой распростёртого на соломе узника, но острая боль под левой лопаткой пронзила его, и он едва нашёл силы крикнуть:
— Эй, хранители, помогите мне!
В камору вбежали Фёдор Колычев и Дмитрий Палецкий, сплели из рук крестовину, усадили на неё великого князя и вынесли из подвала. Стоявший у выхода Феогност ринулся было замкнуть дверь подвала, но Василий грозно остановил его:
— Стой, кат! Отдай ключ! Сам иди в хлевину, там и сгниёшь!
Когда государя уложили на медвежью шкуру в каптане, он повелел Палецкому:
— Иди и замкни Феогноста. — И лишь только Дмитрий ушёл, сказал Фёдору: — Явись к Нифонту с моим повелением: Вассиана перевести в чистую келью, вымыть в бане и чисто одеть. Да останешься здесь, пока жив святой отец.
Больше месяца прожил Фёдор в Волочком монастыре. И все дни его прошли в близком общении со старцем Вассианом. Он медленно угасал, и у него мало осталось сил для беседы с полюбившимся ему молодым боярином. Однако всё поведанное богословом прочно оседало в памяти Фёдора, питало его душу благостью. Однажды, близко к исходу души, Вассиан призвал к себе Фёдора и весь вечер рассказывал ему, как уподобиться быть учеником Нила Сорского[28]. Вассиан говорил так увлечённо и живо, что Фёдору это показалось невероятным. Было похоже на то, что больной пошёл на поправку.
— Не знаю мужа ноне здравствующего, который бы житием своим был выше похвалы святому отцу Нилу Сорскому. С той первой встречи с ним я и живу по его заветам. Он был чист и правдив, как родник, не чтил стяжателей и корыстолюбцев, живущих кривдой, угодничеством, упивающихся властью. Завещаю тебе, Федяша, прикоснуться к его сочинениям, к его слову о жизни и тлении. У него найдёшь защиту от тиранов и врагов, и тебя никогда и ничто не устрашит. «Дым есть житие сие, а исход, завершающий жизнь, подобен сну, который приходит ко всем, кто устал», — сказал Нил мне однажды. Будет час, сходи поклониться Нилу в Кириллов-Белозерский монастырь. То завещаю тебе.
Вассиан говорил всё тише. Слова любви и преклонения перед своим учителем звучали всё глуше, глаза мученика затухали, лицо светлело. И на вечерней заре ноябрьским морозным днём в миру князь Василий Патрикеев, в иночестве Вассиан, покинул сей мир, который без безмерно жесток и несправедлив к этому благородному и умному россиянину. Он ушёл из жизни без покаяния, не подпуская к себе никого из монастырской братии. А священника из ближней деревни игумен Нифонт запретил Фёдору приводить. Он даже не разрешил Колычеву похоронить Вассиана на монастырском кладбище. И Фёдор был вынужден увезти тело покойного из монастыря в деревню. Мужики сделали домовину, помогли выкопать на погосте могилу и вместе с Фёдором победовали, пролили слезу над гробом великомученика.
И пришёл час возвращаться в Москву. На душе у Фёдора было горько от сознания того, что Вассиан умер по воле чтимого им государя. Колычев приехал в стольный град с большой неохотой. Но, ещё не придя в себя от переживаний, он окунулся в новые страсти-потрясения. В Кремле на пятьдесят четвёртом году жизни умирал великий князь всея Руси Василий Третий Иванович, один из последних Рюриковичей. На его долю выпала мученическая смерть. Многие дни и ночи его терзали страшные боли, от которых он не находил спасения. От его ног и тела исходил смрад, не сравнимый ни с чем. И никакие благовония не помогали от него избавиться.
