— Чего тебе, Лукьяныч?

   — Да по твою душу пришёл.

   — Перепродать, что ли, надумал? Тебе-то от моей души ни вару, ни товару.

   — А ты не смейся. Вечно ты надо мной изгаляешься, — без обиды в голосе сказал Скуратов.

   — Ну-ну, говори о своих каверзах.

   — Вот сейчас я сниму с тебя путы и дам тебе волю. Сие есть милость царская. А как ты ею распорядишься, это уж не моё дело, а твоё. — И Малюта принялся развязывать за спиной Алексея сыромятные ремни.

   — Дошло-таки до него моё моление! Да ты не тяни, не медли! Там и всего-то три узла, — торопил Басманов Скуратова.

Малюта снял с Алексея путы и предупредил:

   — Стой и ни шагу вперёд, пока не скажу. Да помни: ты больше не опальный, ты только воин! Воин! И вон басурманы стоят, на которых тебе идти. И вот я сабельку дамасскую положу на мост. Она в подарок тебе от царя. А как уйду, там уж твоя воля. Делай всё, как разумение подскажет.

   — Спасибо, Лукьяныч. И до тебя дошла моя молитва. Слава тебе, Господи. Был воином и умру им.

   — Ну с Богом, Данилыч! — Скуратов отошёл от него на три шага, обнажил саблю и положил на мост. Сам быстро ушёл под защиту опричников, охранявших царя Ивана.

Алексей сжал кисти рук в кулаки, разжал и так повторил несколько раз. Почувствовал, как кровь потекла к ним. Сделал первый шаг к сабле.

В тот же миг к нему стали приближаться семь опричников с обнажёнными саблями. Алексей поспешил к оружию. И вот оно уже у него в руках. Эфес изукрашен алмазами, сталь воронёная — остра сабелька, перо на лету рассечёт. Хороша. И по руке могучему воину. Да глянул на семёрку опричников, и зябко стало. «Ой, не одолею», — мелькнуло у него. А присмотрелся к ним и заметил, что они боятся его. «Да одолею, одолею! Что-нибудь да и получится из этой забавы!» Шагнул навстречу опричникам и запел:

И-эх! Вознёс Алексей под небеса «И-эх!» и пошёл в сечу. Вспомнил он Нарву, крепостную стену и на ней против себя десять рыцарей, укрытых броней. А у него в руках только щит да меч. Да рядом побратим Глеб. Разметали они рыцарей! Разметали! И Алексей нанёс первый удар. И было в нём столько силы и ярости, что опричник, получивший удар, остался безоружным. А пока другой замахивался, Алексей вонзил ему саблю в подреберье. Да тут же ткнул в спину потерявшего оружие. Пятеро на одного — это уже полегче. И пошла пляска. Годы Алексею не помеха. Уже седьмой десяток, а он вёрток и резв, словно конь-трёхлеток. Кто-то уколол его в левую руку, а он ответил наотмашь разящим ударом. И вот уже только четверо против него.

На мосту все замерли. Царь Иван не усидел в кресле, поднялся, смотрит, как его бывший любимец дорогу в Царство Небесное прорубает. И даже порадовался: «Молодец, Данилыч! Молодец! Так их пёсье племя!»

Той минутой Алексей ещё один удар пропустил — полоснули бок. Да есть ещё силы, есть. И он в прыжке пронзил сердце обидчика. И только трое против него. Только трое! Что там за их спинами? Ах, если бы свобода! Но ещё трое против одного. И теперь настал их черёд. Рассвирепели, сплотились, пошли на Басманова стеной. А ему того и надо. Ложный выпад, прыжок вправо и удар в развороте в левый бок. Разящий удар — и стена развалилась. Теперь перед Басмановым только двое. И они пятятся. Он вновь запел:

Два молодых крепких опричника испугались. Они пятились, уходили от ударов. Царь Иван злился, негодовал. Искорки приязни к Басманову погасли. Он видел, что пятеро его воинов валяются убитые на мосту, он костерил Малюту за то, что тот не нашёл умелых бойцов: «Бес тебя попутал сосунков послать!» И тут же порадовался: «А ведь Данилыч-то жив! Он же мне и надобен такой!» Царь Иван повернулся к Фёдору Басманову, стоявшему за его спиной, и сказал твёрдо, чему не поперечишь:

   — Иди, сынок, твой час настал.

Фёдор лишь поклонился. Ужом скользнул с помоста, пробрался за ним до места схватки и затаился за столбом, к которому был привязан отец. Потом, низко пригнувшись, стал со спины подкрадываться к нему, увлечённому победной схваткой. Вот уже осталась сажень, полсажени. В руке Фёдора блеснул кинжал. Алексей Басманов в этот миг почувствовал за спиной что-то неладное и повернулся к сыну. Но было уже поздно. Удар Фёдора под левую лопатку был смертелен. Алексей всё-таки увидел, что это был его сын, и, падая, прошептал:

   — Да хранит тебя Бог, Федяша.

В это мгновение Фёдор ещё не знал, что потерял не только любящего отца, но и государя-батюшку. Царь Иван отвернулся от места схватки. Фёдор стоял над трупом растерявшийся. Он пошёл к царю, чтобы отдать окровавленный кинжал его владельцу. Но царь Иван заслонился Малютой и сказал ему так громко, что все окружающие услышали и вздрогнули. Услышал сказанное царём и Фёдор. Эти слова прозвенели у него в ушах словно приговорный колокол:

   — Сей же миг убери от меня отцеубийцу! Я боюсь его!

Скуратов ещё не успел сделать знак опричникам, охранявшим царя, как Фёдор понял, что попался в сети не менее коварные, чем те, которые были расставлены его отцу. Но он знал государя, как ему думалось, лучше, чем отец, и не пожелал оказаться в сетях.

   — Остановись, батюшка-государь! — крикнул Фёдор. — Я не отцеубийца, но по твоей воле убивший клятвопреступника. Мой отец — ты! Многие тысячи раз ты называл меня сынком, сыном!

   — Лукьяныч, ты слышал моё повеление?! — гневно произнёс царь.

   — Да, батюшка! Исполню! — И Малюта сам побежал к Фёдору.

   — Остановись, Скуратов! — звонко приказал Фёдор. — Никто не подойдёт ко мне, пока государь не скажет, что я его сын!

   — Поганец! Ты мой раб, а не сын! — крикнул в гневе Иван Грозный. — Убейте же его!

Фёдор подбежал к отцу и взял его саблю. Но опричники уже валом навалили на него. Размахивая саблей, Фёдор отступал к краю помоста. Но за шаг до пропасти он остановился, поднял саблю и повелительно сказал:

   — Стойте! Слушайте все! Никто из рода Басмановых ещё не был казнён! Вы можете меня убить, но не казнить! И это ещё не всё. Слушай, государь! И ты, царевич Иван, внимай! Вчера, батюшка, твой любимец пёс Орай читал мне Книгу судеб. И я переложил читанное им. Он пел:

Жди, царевич Иван, от батюшки своей смерти! — И взыграла-таки в Фёдоре кровь Басмановых. — И-э-э! — вознёс Фёдор и бросился с саблей и кинжалом на опричников. Он налетел так стремительно, что сразу ранил троих.

Большего Фёдору сделать не удалось. Силы были неравными, да и боец он был слабый, оружие из его рук вышибли сразу. И четыре меча вонзились ему в грудь и в бок. Опричники подняли его на мечи и сбросили в Волхов.

Царь Иван Грозный не видел гибели Фёдора. Закрыв лицо бобровым воротником кафтана, он не то рычал от гнева, не то стонал от боли. А все, кто был на мосту, стояли молча, не зная, что делать. Лишь Малюта Скуратов не растерялся. Он взял царя под руки и повёл с моста.

Боярина Алексея Басманова повелением царя Ивана Грозного похоронили на Ярославовом дворище, близ храма Николая Чудотворца. По нему была отслужена панихида, в коей его называли достославным воителем и полководцем. Царь Иван отстоял на панихиде как истинный христианин.