А пока конюший Алексей Басманов собирался в зимний долгий вояж по городам и весям державы, чтобы чинить именем государя зло и насилие над россиянами, пришла к нему жажда вновь увидеть любимого сына. Он нашёл его в глубине двора возле псарни.

   — Ну как ты тут, Федяша, управляешься? Я в поход ухожу дальний, а тебе пожелать хочу от отцовской любящей души, чтобы ты только собачками и занимался. Уж больно они хороши у тебя. А в государевы-то дела и не встревал. Матушка покойная на том свете тому порадуется. Это уж точно. Она мне во сне часто видится.

Сын смотрел на отца с ласковой улыбкой, как Ксения, у него ещё таилось в душе что-то родственное к отцу, но ответил, как всегда, не так, как ждал отец:

   — Как же не встревать, батюшка? Ноне должен вернуться из Москвы князь Афанасий Вяземский. Так он, сказывают, наловил там дюжины три татей-бояр и их прихвостней, супротивных царю-батюшке. Ишь, Арбат они не хотят отдавать государю во владение. Мне же велено государем собачек приготовить, дабы проучили их, рвали и кусали крамольников рьяно. Вот какие дела-то у меня, батюшка.

   — Грех на душу берёшь, Федяша, — попрекнул отец сына. И зря.

   — Так ведь и ты, батюшка, ходишь с руками по локти в крови, — взбеленился Фёдор. — Яблоко-то от яблони недалеко падает. — И тут же весело рассмеялся, тронул отца за плечо, бросил, уже уходя в загон к собакам: — Мы с тобой, родимый, одной опояской повязаны.

Алексей бы полюбовался сыном, богатырём, красавцем, у которого улыбка была обворожительная, как у красной девицы, ан нет, он плюнул вслед и не потому, что досадовал на сына, а по одной причине, коя давно жгла душу Басманова: сын сказал правду. Вольно или невольно, но он обагрил свои руки невинной кровью. Вот и сейчас он отправлялся в поход не калачи дарить, а изгонять из родных изб и палат ни в чём не повинных россиян.

Басманов ещё надеялся, что в тех опальных городах, кои отбирались в опричнину, он сумеет исполнить царскую волю малым горем и бедой и без кровопролития. Но накануне отъезда к нему был приставлен боярин Василий Грязной. Если Фёдор Басманов был главным царским псарём, то Василий Грязной был истинным царским псом. И это он надоумил царя Ивана послать его в соратники к Басманову. Свирепый, как дикий кабан, хитрый, как старый лис, Василий сказал царю льстиво:

   — Ты, царь-батюшка, прозорлив и приметлив, аки Бог, и верно рассмотрел, что в душе у Алёши Басманова червоточина появилась. Да тебе ведь любезен Басманов, и посему пошли меня с ним по городам и весям, дабы он не пошатнулся там.

   — Отпускаю тебя скрепя сердце. Да потому, что угадал ты мою боль за Алёшу. Поправь, ежели что. Ты это умеешь.

   — Сумею, батюшка. — И засмеялся. Смех у него был серебристый, приятный. — Он у меня шёлковый будет.

Сотня опричников во главе с Басмановым и Грязным покинула Александрову слободу задолго до рассвета. И первым градом на их пути был Суздаль, древний и некогда стольный град Суздальского княжества. Суздальская земля была извечно для хлебопашцев щедрой и обильной. Необозримое ополье без лесов и болот примыкало к самому граду с трёх сторон. Дорога здесь была каждая четь землицы. Богато жили суздальцы. И потому Алексей с болью думал о том, что они не отзовутся добровольно стать вотчинниками опричнины, придётся ломать их силой.

Едва сотня опричников появилась в Суздале и вступила на торговую площадь, как со всех сторон сбежались горожане посмотреть на дивных и пугающих всадников. Отродясь суздальцы не видели такого войска: все в чёрном, кони чёрные и — страсть! — собачьи головы и метлы у конских седел.

   — Потешники явились! Потешники! — кричали бойкие горожане, окружив всадников.

Народу на площади было много по случаю торгового дня. Из окрестных селений съехались крестьяне продать-купить всякую всячину. Окружив опричников, горожане трогали их снасти, смеялись. Да вскоре, рассмотрев мрачные, свирепые лица опричников, поспешили отойти подальше. Только отважные мальчишки кружили близ конских ног.

Басманов и Грязной уже действовали. Собрали присяжных окладчиков из земской управы, нашли городового приказчика, велели собрать весь городской люд и послушать царский указ. Город был небольшой, и с торговой площади можно было докричаться до каждого подворья. И вскоре все горожане стеклись на площадь, лишь кое-кто из местной знати не пришёл. Басманов и Грязной въехали на конях в самую гущу суздальцев. Василий поднял руку, гул толпы утих. Сказал Басманову:

   — Давай, Данилыч, тебе речь вести.

Алексей умел красно говорить. Царь Иван любил его за это. И вот настал час сказать такое красное слово тысячам горожан и сельчан, убедить их в том, что оно не от лукавого, а праведное. Сказанного по-иному суздальцы не поймут. И, переступив порог чести, Алексей повёл речь:

   — Россияне, слушайте слово царя-батюшки Ивана Васильевича. Он пребывает в великой печали и даже ушёл из стольного града во Владимирскую землю. Он страдает близ вас, потому как по всей святой Руси гуляет боярская крамола и грозит нашему государю лютой смертью. Поможем же государю-батюшке в борении против крамолы, коя и в вашем городе свила гнездо. Я призываю вас высветить лики крамольников, кои прячутся во тьме. И царь отплатит вам за сию помощь добром. Отныне ваш град будет под личной охраной государя. А всякий горожанин, который укажет крамольника или крамольное гнездо, будет награждён землёй и имуществом государева преступника. — Алексей замолчал. Он должен был услышать, почувствовать, как были приняты его слова, правильно ли он повёл горожан.

Площадь молчала. Горожане ещё не успели осмыслить сказанное царским посланцем. Но за последние слова Алексея, как он и рассчитывал, зацепились те, кто норовом был подобен опричникам. За чужое имущество, за четь земли они готовы были выдать с головой кого угодно. И вот уже Алексей заметил в толпе движение. С разных сторон через плотную массу горожан пробивались несколько молодых и в возрасте мужиков. И один из них, лет сорока, в драном кафтане, в истрёпанной шапке, натянутой до самых глаз, сказал Басманову:

   — Ты, государев человек, угости нас царской медовухой, тогда и покажем тебе осиные гнезда.

   — Смотрите, за обман государя не сносить вам головы, — предупредил мужиков Басманов.

   — И поделом обманщикам будет, — отозвался красноликий бородатый мужик. — Да только мы честной народ. В нашем товаре обмана не будет, мил человек.

   — Василий, проводи их к виночерпию за государев счёт, — попросил Грязного Басманов. — Да пусть ведут тебя с опричниками в те гнезда.

   — Дело говоришь, Данилыч, — ответил Грязной. И крикнул: — А ну, молодцы, за мной! — Позвал и десятского: — Эй, Гришка, веди своих! — И Василий повёл дюжину поганцев в торговый ряд, где приметил питейный торг.

Алексей вновь прислушался к гулу на площади. Там гуляло разноголосие. И Басманов понял, что его надо углубить, разжечь страсти. Он вновь возвысил голос, чтобы сказать то, что затронет каждого суздальца, не только тех, кто готов изживать «крамолу», но и тех, кто крамолой живёт.

   — Суздальцы, слушайте новое слово царя-батюшки. Поскольку город ваш указом государя изымается из земского управления, всем вам отныне должно быть на государевой опричной службе. Царь-батюшка не принуждает вас силой, вы вольны выбирать. А выбор таков: кто идёт на государеву опричную службу, тому всё имущество сохраняется и государь обещает вам жалованье. Иное ждёт тех, кто не пойдёт на государеву службу. Они вольны покинуть царский град и уехать в места, им обозначенные самим царём-батюшкой.

Эти слова Басманова вызвали негодование у большинства горожан. Они не хотели идти на государеву опричную службу, тем более, угадав, что эта служба предполагала насилие. В этот миг суздальцы увидели, как ведут пятерых именитых горожан, среди которых был сродник опального рода бояр Морозовых. Все они своей человечностью и правдолюбием были любезны собравшимся. И кто-то крикнул:

   — Не дадим в обиду Морозовых, Анчихиных и Петровых!