— И я обяжу их страшными клятвами не знаться не только с друзьями и братьями, но и с родителями, а служить единственно мне. И при этом заставлю их целовать крест. И будем мы жить в слободе при монастырском чине, какой установлю я для избранной мною опричной братии, — торопливо и зло говорил он своему конюшему, закутанный в меха в просторной колымаге.
Оставаясь по нраву своему воином и воеводой, Алексей Басманов, конечно же, не понимал политической сущности задуманного преобразования российской жизни. Он знал только то, что создаётся особая рать, коя должна ограждать личную безопасность и жизнь государя. Но откуда ему грозила опасность, того Алексей не ведал. Выходило, однако, что царь преследовал цель истреблять крамолу, гнездившуюся в русской земле и прежде всего среди боярства. И для этого царю потребовалась рать в несколько тысяч человек, способных уничтожить каждого, вплоть до матушки с батюшкой, кто изменит царю. Потом управление этой ратью дозорщиков внутренней крамолы будет поручено главе сыска Григорию Лукьяновичу Плещееву-Бельскому и ему, Алексею Даниловичу Плещееву-Басманову. Было над чем задуматься отважному воеводе. Тут всё сложнее, нежели идти на приступ крепости, хотя бы и такой, как Казань или Нарва, которые Алексей со своими воинами одолевал.
Когда всё определилось и опричная рать уже собиралась, шли и ехали в Александрову слободу отъявленные негодяи и тати, Басманов, будучи в трезвом состоянии, дрогнул. Его поразила мысль о том, что ему придётся руководить поганцами и вводить их в чин царских служилых. И была долгая бессонная ночь стенаний и болезненных размышлений. Он вспомнил своего побратима Фёдора Колычева, который ушёл из мерзкого мира и обрёл пристанище в монастырской обители, принял имя Филиппа. Басманов знал, что Колычев всё ещё игумен в Соловецком монастыре, и решился убежать от проклятого, порочного окружения царя Ивана и принять схиму, а потом уйти на какой-нибудь пустынный остров в Белом море, там построить скит и коротать в молениях оставшуюся жизнь. Как сладки были эти мысли и как жестоко они оборвались, когда в его покой пришёл сын Федяша.
— Вставай, батюшка, на моление пора, царь призывает. Да после моления велено мне медведя приготовить: бой будет.
Алексей знал, о чём говорил сын. Был схвачен князь Никита Серебряный, который, возвращаясь с посольской службы из Литвы, не ведая ничего про опричников, побил их, многих плетьми порол, когда они в деревне боярина Морозова бесчинствовали, убивали, насиловали, грабили добро. Двоих опричников Никита повесил для острастки. И собачьи головы рядом с ними привязал. И только вожаку их Митьке Хомяку удалось убежать. Он-то и опознал князя Серебряного. Примчавшись в Александрову слободу, он всё рассказал Малюте Скуратову, а потом и царю Ивану. Государь выслушал, синея глазами, пятна розовые по лицу пошли, но сказал Малюте Скуратову без крика и спокойно:
— Такого никогда впредь не будет, чтобы моих слуг убивали. Отловите Никитку и в железах ко мне.
Знал Басманов, что его сын вместе с царскими псами держит ещё и матерого медведя. И видел Алексей, как Фёдор выпускал его на обречённых «изменников». После этого Алексей умолял сына:
— Феденька, прекрати травить людей медведем и псами. Сам скоро на зверя будешь похож. Не рушь мою любовь к тебе.
— Так ведь я-то, батюшка, царя больше люблю, чем тебя. Он меня вырастил, чего уж тут говорить, кому мне служить...
И на этот раз Алексей пытался увещевать сына, но наткнулся на крепкую рогатину.
— Батюшка, может, ты меня ещё и в Литву поманишь сбежать, как князь Андрей Курбский бежал. Нет уж, не доводи до греха. — Фёдор посунулся близко к отцу. Алексей увидел красивые глаза Ксении, чистые, невинные, а в словах сына был яд. — Вот шепну государю-батюшке, чего добиваешься от меня, и песенка твоя будет спета. — И словно не опрокидывал в душу отца отраву, весело сказал: — Идём же, батюшка, на моление, а то игумен-государь осердится.
Проглотив горечь и боль от удара, нанесённого сыном, Алексей встал с ложа, быстро оделся и ушёл в дворцовую церковь, где службу вёл сам Иван Грозный.
В Александровой слободе все ходили в чёрных одеяниях, «яко ношь темна». Царь вместе с Басмановым и Скуратовым придумали и обряд опричника. Его нарядили в чёрное суконное одеяние до пят, с чёрным шлыком на голове. К конскому седлу у него были приторочены собачья голова и метла — знаки его должности, чтобы, как собака вынюхивать и выслеживать, грызть государевых изменников. У всех опричников были кони только чёрной масти, с чёрной же сбруей.
Набрав первую тысячу опричников, взяв с них клятву верности, царь Иван поручил Басманову учить их воинскому делу. Алексей принял это поручение без особой радости. Не хотелось Басманову учить отпетых негодяев ратному делу, ничем они не походили на ратников, с которыми он ходил во многие сражения и сечи. Но повеление надо было исполнять. И Алексей, как и всё, что он делал, старательно, взялся учить опричников воинскому ремеслу. Он назначил сотских, десятских, выбирал их не без разбору, а по своему опыту: строгий, но справедливый и не жестокосердый должен быть сотский, десятский. А замыслив сей подбор, Алексей посмеивался над собой, будто искал в навозной куче зерно жемчуга, а его там и не могло быть. С горем пополам, разбив тысячу на сотни и десятки, поставив воевод, Басманов облегчённо вздохнул: они уже в строю, они служилые люди и, доведись идти на ордынцев, пойдут. Вот только надо научить их владеть саблей, бердышом, теперь ещё и пищалью.
Царю Ивану обученная тысяча опричников понравилась. Проехав вдоль строя на коне, он даже похвалил Басманова:
— Угодил, радетель военной справы, царю. В кои-то веки.
И выходило по сказанному Иваном Васильевичем, что вся его, Басманова, ратная служба — псу под хвост. Обидно было Алексею, да виду не подашь. Радоваться и смеяться надо было, чтобы царь понял, что он доволен похвалой.
Опричнина набирала силу. Разделив Россию «пополам», а точнее, разрубив на многие куски, Иван Грозный выделил в свой царский обиход двадцать лучших городов с уездами, более десяти волостей с лучшими землями и поручил Алексею Басманову установить в них новый строй жизни, метлою выметая дух земщины. Он наставлял Алексея:
— Ты как придёшь с ратью опричников в Вологду или Суздаль, так сход устраивай, всем горожанам говори, чтобы вольно шли в опричный обиход. — Глаза царя Ивана смотрели на Басманова пристально, подозрительно, словно он впервые видел его. Алексей боялся этого змеиного взгляда, но должен был добротою своих глаз сдерживать натиск. — Кто пойдёт, с тех клятву бери. А кто будет сопротивляться, тот мой враг, того гони с семьёй, но без добра в земские земли, ещё в Казанский инородный край. А кто и в опричнину не пойдёт и город покинуть не захочет, тот есть мой лютый враг, того казни.
Алексей слушал наставления будучи трезвым. Он стоял перед царём, словно послушник, но в голове у него пробивались крамольные мысли: «За что же казнить невинных и вольных россиян? Зачем гнать старух, стариков, детей на жительство в гиблые места? »
И царь Иван угадал настроение Басманова. Сказал ему, однако, ласково:
— Ты, Алёша, вижу, сомневаешься в справедливости моего повеления. Но царю дана господом Богом власть над рабами его, и я не чиню беззакония, а только властью пресекаю всякое сопротивление мне. Потому не гневи меня и будь покорен моей воле. Тебе сие в прибыток.
Таков был Иван Грозный. И Басманов понял, что никаких крамольных мыслей он не должен держать в голове, ибо их доступно царю «видеть». И он покорно, с показным вдохновением принял повеление государя очистить от крамолы Вологду и Суздаль, Галич и Старую Руссу, все другие города, уезды и волости, какие царь наметил ему посетить в зиму. И где-то в глубине сознания Алексей молил Бога, чтобы царю не пришло в голову желание поручить ему неправедное дело ещё и в Каргополе и в Старицах, которые по царскому указу тоже отходили в опричнину. Как он мог при встрече с каргопольцами смотреть им в глаза и требовать у тех, с кем проливал кровь в сражениях, чтобы они шли в опричнину или покинули город, ежели воспротивятся воле царя? Нет, лучше пусть на него падёт царский гнев, чем предстать перед каргопольцами или старичанами в роли палача-изгонителя. Несколько позже судьба сведёт его со старицким князем Владимиром Андреевичем, отца которого он знал и уважал, но сведёт не для того, чтобы они мирно побеседовали за кубком княжьей медовухи, а для того, чтобы он, Басманов, опрокинул в рот князя кубок отравленного вина.
