А вот ещё интересный символ - тоже в рамочке - значит, управляющий: череп со скрещенной парой костей под ним. Этот иероглиф Аритайе не приходилось встречать никогда ранее. Если подумать, что такое кости? Костяк, скелет, несущая конструкция, основа, базис. А череп... бывшее вместилище мозга. Возможно, речь идёт о предках? Что-то связанное с почитанием предков? Основа... предки...? Базовые сакральные знания предков?

Аритайя занесла пальчик над символом черепа с костями.

- Как думаешь, - окликнул её Аренк, - смогу я так нарисовать?

- А? - не поняла вопроса девушка.

- Хочу нарисовать эту звезду на стене где-нибудь в Пещерах Завета, и вот думаю, как такие краски получить? - задумчиво пояснил ей парень. - Что смешать надо?

- Думаю, идея не плохая, - откликнулась, подумав, девушка. - Это тебе надо с кузеном Уонехтоном поговорить. Это который старший из них. Он как-то заляпал белоснежный скафандр в пятна похожего колера, но так и не сознался, что это было.

И Аритайя коснулась всё-таки кнопки с черепом.

Панель управления опять мигнула, и выдала надпись: - 'не рекомендуется', и тут же: - 'несоответствие обстоятельств'. И всё. Странно, ну да ладно, - решила девушка.

Она с тоской посмотрела на 'хрустальный череп' - голопроектор системы дальней связи. Единственный сеанс связи с 'Песней о доме' состоялся ещё на орбите Раксла-Кслаима, когда отец сам их вызвал. Тогда 'голос звездолёта' оповестил: - 'Установлен канал связи. Абонент не известен. Сигнал устойчив!' - и 'хрустальный череп' засветился, явив голову капитана Нелнишноша.

Поговорили.

- Неизвестный корабль, назовите себя! - потребовал Нелнишнош, хмурый как никогда.

- Говорит капитан этого наследия предков, Аренк! - нисколько не смущаясь, заявил тогда Аренк. И вежливо поздоровался: - Доброго дня, капитан Нелнишнош!

Так их безымянный звездолёт получил имя: 'Наследие Предков'. Напыщенно и глупо - по мнению Аритайи, но при этом очень красиво - по мнению Аренка. Прошу прощения - капитана Аренка, конечно же.

Аренк тогда же прямо сообщил капитану Нелнишношу, что они с Аритайей отправляются на помощь потерпевшим крушение фианам.

Принципиальное отличие 'Наследия' от нормальных современных звездолётов фиан в том, как они управляются. Нормальный звездолёт управляется непосредственно пилотом, который посредствам элементов системы управления даёт звездолёту команды, КАК лететь. На 'Наследии' нужно было только указать, КУДА лететь, а уж КАК - звездолёт решал сам. Хотя, на взгляд неискушённого молодого офицера наблюдения, каковым была Аритайя, это их звездолёт делал явно хуже любого живого пилота. Но всё же делал. Летел.

Аритайя тогда объяснила отцу, что поднялась на борт, потому что не верила, что древняя конструкция далёких предков сможет взлететь. Но теперь, когда выяснилось, что 'Наследие Предков' неплохо летает, она намерена отправиться в свой собственный поход: нельзя не откликнуться на сигнал бедствия, а пилот им не нужен, зато без сенсорика в такой экспедиции не обойтись!

Отца едва удар не хватил:

- Если и ты пропадёшь, я не переживу...

- Ты фианин долга, - ответила ему дочь, - Твой долг велит тебе отозваться на сигнал бедствия, но долг же запрещает бросить пассажиров. Я знаю: ты их не бросишь, но если никого не отправишь на помощь, не сможешь себе этого простить. И я такая же, как ты. Поэтому я сделаю, что могу и должна. Прости, папа!

- Прости, папа! - прошептала Аритайя, снова припомнив тот разговор, и глядя на 'хрустальный череп' голопроектора системы дальней связи, которой так и не сумела воспользоваться. Каждый день она приходила в рубку управления, садилась здесь, и ждала, что отец снова выйдет на связь. Хотя и понимала, что так рисковать нельзя: что, если сигнал перехватят хищные кохи?

- Готовность к прыжку! - бесстрастно объявил 'голос звездолёта'. Аритайя и Аренк откинулись в креслах. - Прыжок!

...

#

- Как так получилось, что деревья обрели разум? - Алугомайя, наконец, насмелилась задать давно подспудно мучивший её вопрос. - Вот, мы, млекопитающие. Мы имеем ноги, что бы передвигаться, и нам необходима достаточно развитая нервная система, что бы ориентироваться в пространстве. Но вы же не ходите?

- Мы не ходим, - согласился зелёный великан, в развилке ветвей которого удобно устроилась Алугомайя, и шелест его листвы изобразил легкий смех. - Зачем бы нам ходить?

Затем великан успокоился, затих, но Алугомайя ошиблась, решив, что он свернул разговор. Её собеседник сегодня был в благодушном настроении, и расположен поговорить. Могучее древнее 'дерево' со скрипом и скрежетом вытащило 'корень' из почвы, и опёрлось им о землю.

- Наши предки - очень давно, когда тут всюду была вода - ходили. В воде им было легко ходить. Но ходить - ума не надо! - и шелест листвы снова сымитировал смех. А великан вернул свой 'корень' в землю.

- Разум нужен, что бы познавать себя, - серьёзно заявило 'дерево'. Лишь через познание возможен рост.

- Мы познаём мир вокруг себя, - сообщила фианка.

- Зачем? - поинтересовалось 'дерево'. - Разве вы можете изменить всё то, что снаружи?

- Нет, но, поняв, как всё вокруг устроено, мы можем приспособиться.

- А мы познаём себя, что бы познав, мочь изменить себя. Познавая и изменяя себя, мы растём. Рост это жизнь. Нет роста - будет увядание. Третьего никому не дано.

Алугомайя задумалась, пытаясь понять услышанное. А её собеседник сделал паузу. Хорошая беседа должна быть неспешной.

- Когда скорлупа, в которой вы летели через космическую пустоту, упала, и ударила, мы испытали боль, - задумчиво проговорило дерево.

- Мне очень жаль, что так вышло, - отозвалась фианка, припомнив, сколько деревьев погибло при крушении звездолёта.

- А нам нет, - возразил зелёный великан. - Но ты дослушай. Ветер нынче лёгок, разговор будет неспешный, и вдумчивый, как должно быть хорошему разговору.

Алугомайя послушно промолчала, любуясь пейзажем, рисунком облаков, движением зелёных волн по кроне леса.

- Мы очень древнее существо. На заре геологических эпох были времена, когда мы испытывали боль. Боль всегда внутри, но её причины часто снаружи. Боль - если подумать - вопрос личной силы: когда силы больше - боли меньше. И от того боль - основной стимул к личному росту.

Великан замолчал, давая время осмыслить сказанное. Затем неспешно продолжил:

- Я смотрю в себя - это важнее, чем смотреть наружу. Я внутри. Снаружи - не я. Мы смотрели в себя, и постигали себя. Так развивался наш разум. Чем больше мы себя постигали, тем эффективнее могли себя изменять. Мы росли, и росла наша сила. Росла наша сила, и причин для боли снаружи становилось всё меньше. Пока их совсем не стало. Долгие века мы продолжали смотреть в себя, постигать себя, и нам казалось, что мы по-прежнему растём! Мы заблуждались! Оказалось, что глядя в себя, себя не разглядеть. Нужны причины снаружи.

- Ты имеешь в виду боль, что ли? - недоверчиво переспросила Алугомайя. - Боль, как необходимое условие развития, роста над собой?

- Звучит странно, - заметил зелёный великан, и задумчиво покачал веточками, - но это так.

- Мир снаружи отзывается во мне внутри, - попытался объяснить Лес. - Как бы там ни было, но я всё же часть всего. Неотъемлемая часть. Всего что снаружи. Так выходит, что внутреннее и внешнее едины. Несмотря на то, что понятия внешнего и внутреннего противоположны до несовместимого! Но они едины. Взаимно проникают. Частично. Взаимозамещаются. Внутреннее и внешнее. Глядя на то, как во мне отзывается внешний мир, я могу видеть, куда и как расти. Могу пробовать. Ошибаться и снова пробовать. Когда мы стали слишком сильны, снаружи не осталось ничего, что могло бы вызвать какой-то отклик внутри. Теперь понимаешь?

- Удивительно, но, кажется, да, я кое-что понимаю, - задумчиво отозвалась фианка. - Это... странно! Мне никогда не приходило в голову ставить вопрос о личностном росте... с такого ракурса.