— Того нет, а все-таки показатели хорошие!

— Вы всё на силушку свою надеетесь, — отвечал Маврин, не переставая работать, — а тут главное — техника.

— Техника!

— Техника у нас проста: кайла да лопата! Чай, с песком дело имеем.

— Это тебе не рудник с пневматикой! Не твердая порода!

— Техника, приятели, — это не один инструмент, — горячо сказал Санька. — Ты умей заставить инструмент работать на полную мощность, все приемы обдумай, организуй процесс — это тоже техника.

«Прав он, прав! — с волнением думала Тоня. — Он именно каждое движение продумал и рассчитал. Это не просто уменье работать — это мастерство».

К обеду Санька обычно почти заканчивал дневную норму. Брал он действительно не силой. В шахте были забойщики физически крепче и сильнее его. У Маврина решающим были сметка, сноровка, точный расчет.

Он кайлил породу не сверху, а снизу. Этот способ особенно оправдывал себя в третьей шахте, где грунт был валунистый. Лишенные опоры, тяжелые камни с шумом обрушивались, увлекая за собой груды песка. Валуны извлекались из откайленной уже породы совсем легко. Чтобы не терять времени и труда на подъем камней из шахты, ими закладывались ненужные выработки.

Дойдя до верха забоя, Маврин тщательно подбирал кайлой кровлю рассечки и переходил в соседний забой, предоставляя откатчикам убирать породу. Учетчица подняла брови, когда записала, что дневная норма выполнена Санькой втрое.

По примеру Маврина начали работать и другие забойщики. Дольше всех упорствовал Таштыпаев.

— Ничего мудреного в этих приемах нет, — говорил он, — скоро выдохнется.

Но успехи Саньки так растревожили молодежь, что старику не стало покоя. Особенно волновался Андрей, в котором вспыхнула прежняя симпатия к Маврину.

— Что же это, дядя Вася? — спрашивал он. — Неужели ты со своей силой хуже Саньки? Ведь он котенок перед тобой!..

Котенок этот, однако, по десятку огнив навешивает, а наш кот Вася больше семи никак, — тихо, но так, чтобы старик слышал, говорил Кенка Савельев.

Таштыпаев помалкивал, ворчал в усы, но наконец не выдержал и сказал мастеру:

— Готовьте забои. Встану на вахту.

Болельщиков у Таштыпаева было куда больше, чем у Маврина. К молчанию и воркотне старика привыкли, он был свой. К тому же всех покоряла его необыкновенная сила. А Санька держался задиристо, пришел из другой шахты и на вид был жидковат.

Однако, хоть старик работал сжав зубы и казалось, что все было у него проверено и продумано не хуже, чем у Маврина, Санька играючи уходил далеко вперед. Таштыпаев темнел в лице и становился еще молчаливее.

Как-то после обеда Маврин навалил такую гору породы, что откатчики совсем выдохлись. Им никак не удавалось ни во-время подчистить забой, ни подвинуть полки, на которые Санька бросал породу. Запасного рабочего в этот день не было.

— Запарились? — усмехнулся Маврин. — Я пошел в другой забой на подкалку, а вы управляйтесь тут скорее.

Прошло не меньше часа, пока откатчики убрали забой. И только собрались идти к Саньке, как глухой шум наполнил шахту.

— Обвал! — закричала Зина, сушившая вместе с Тоней золото от промытых проб. — Кеша-то где?

Откаточный штрек мгновенно наполнился людьми. Со всех сторон рабочие бежали к дальнему забою.

— Маврина завалило!

— Засыпался Санька!

— Эй, лопаты! — кричал на бегу Таштыпаев.

Участковый геолог первым был на месте аварии.

— Товарищи, не подходите близко! Всем ждать!

Он шагнул в забой. Забой был широкий и длинный. Порода завалила самый конец его.

— Здесь огнива целы. Можно начинать, ребята!

Схватив лопату, Тоня не помнила больше ничего. Она наклонялась и выпрямлялась, не замечая, не чувствуя своих движений.

«Скорее, скорее, скорее!» — кричала в ней каждая жилка.

Люди тяжело дышали, работали молча. Только геолог бормотал:

— Нарушил постановление, ясно! Не разрешается от крепи отходить больше чем на полметра. Сколько раз об этом говорили!

Таштыпаев работал яростно, молниеносно откидывая тяжелые комья породы.

— Пусть другие убирают! — бросил он Андрею, наполнявшему тачку. — Вы с Иннокентием сюда становитесь.

Андрей, бледный до того, что все его веснушки стали темно-коричневыми, схватил лопату.

Тоня внезапно почувствовала, что лопата валится у нее из рук. Разогнуться было невозможно.

— Возьми эту — она полегче, — услышала она голос Зины, неизвестно как почуявшей ее усталость.

Тоня, не глядя, схватила другую лопату и опять начала равномерно бросать породу.

Работали в напряженной тишине, и вдруг та же Зина крикнула:

— Нога! Вот он!

Из-под темной влажной породы торчала нога в тяжелом сапоге.

— Стой, стой, ребята!

— Помалу! Бери! Да легче, чорт!

— Жив, товарищи! Сердце бьется! — объявила прибежавшая из медицинского пункта фельдшерица.

Маврина отнесли на пункт, уложили. Фельдшерица, торопясь, роняя вату, сделала ему укол. Он широко открыл мутные глаза и снова опустил веки.

— Ну, ну, приободрись, Александр Иванович! Оглянись кругом! — кричали ему.

Фельдшерица почему-то шопотом уговаривала людей выйти из камеры, но ее никто не слушал.

Густые Санькины ресницы снова шевельнулись. На этот раз в глазах его было удивление.

— Что, — спросил он чуть слышно, — захворал я?

— Завалило тебя, дурья башка! — проворчал Таштыпаев.

— Санька! Оживел, брат! — сунулся к товарищу Андрей.

Но тут молоденькая фельдшерица вдруг обрела голос и без церемонии вытолкала всех из камеры. Через несколько минут Саньку, которого поддерживали двое рабочих, подняли наверх.

Маврина удачно загородили три упавших наискось огнива. Он был сильно помят и оглушен да при падении ушиб ногу.

Несколько дней ему пришлось пролежать в больнице, где доктор Дубинский непрерывно журил его за неосторожность.

А между тем Санька не был виноват. Геолог выяснил, что в породе забоя, показывавшей достаточный класс крепости, неожиданно оказался пропласток слабого грунта. Такую случайность геологоразведка не могла предусмотреть. Из-за этого и произошел обвал.

Когда Маврин вернулся в шахту, старый Таштыпаев, усвоивший понемногу все Санькины методы, обогнал его, дав за смену триста двадцать процентов нормы. Старик взял на себя три забоя. Уборка и крепление не задерживали его ни на минуту. Когда он возвращался из третьего забоя в первый, там была уже убрана вся порода и установлено крепление. Таштыпаев только кайлил.

— Видал? — спрашивали Маврина таштыпаевские сторонники.

— Что ж, дядя Вася неплохо перенимает опыт! — дерзко, но без досады отвечал Санька и, щурясь, добавлял: — Так откатчики, говорите, не подводят? То-то! А скоро и совсем от них зависеть не будем. Пора, ребята, от тачки отказываться.

Слова Маврина ни для кого не были загадкой: все ждали установки новых механизмов.

Спустившись однажды утром в шахту, Тоня была поражена необычным шумом и оживлением. В забоях устанавливали какие-то невиданные машины, похожие на диковинных насекомых.

— Передвижные транспортеры ставят! — сообщила Тоне, почему-то понизив голос, Зина.

— Ты гляди, из всех боковых рассечек порода будет подаваться на главный транспортер. Правду Санька сказал: прощай тачка! — крикнул Андрей.

Новые машины с двумя большими колесами и бесконечной стальной лентой на роликах ставились почти во всех шахтах.

Освободившихся откатчиков переводили на другие работы. Андрею, как бывшему трактористу, удалось устроиться при передвижном транспортере, который он с любовью называл «моя стрекоза».

В забоях появились и механические погрузчики. Они забирали обрушенную породу металлическими скребками и подавали ее на забойный транспортер. Тот нес пески к широкой ленте главного транспортера, ползущей по откаточному штреку.

— Полностью механизирована шахта! — с гордостью говорил Маврин. — Вот теперь интересно показать работку!

Он быстро приспособился к новым условиям и вскоре начал заваливать породой транспортер и весь забой.