— И что же проба? Нашли что-нибудь?
Отец растерянно перевел глаза на товарища.
— Ни синь пороха там нет, голубка! — сказал старый Конюшков.
Глава шестнадцатая
— Расплавленный кварц когда-то поднялся из глубины земли. Потом тяжелые пласты его застыли, затвердели. У кварца молочно-белый излом. Иногда в нем блеснет золотника, встретится листочек слюды… зеленоватый такой. А порой кварц выглядит желтым или бледнокрасным — значит, в нем есть примазка охры. В природе постоянно идут процессы окисления, выветривания, вымывания. Вода, ветер, солнце работают непрерывно. Они подтачивают огромные горы, обломки уносятся вниз — в долины, на берега рек. Мощный кварц превращается в жалкие обломки, в песок; он смешивается с наносной породой… Так образуются россыпи. Считают, что если в россыпи богатое содержание золота, значит коренное месторождение разрушено. Но я верю, что выходы коренных жил здесь целы и в них окажется еще больше золота, чем в россыпях…
Тоню слушали, не переставая работать. В шахте шло непрерывное опробование. Первая неудача не обескуражила бригаду. Ребята не сдавались.
Для Тони ночное путешествие кончилось благополучно. Она только слегка поморозила кончики пальцев на ногах и на другой же день вышла на работу. Вторая проба показала слабые знаки золота. Радости не было конца, но третья и четвертая пробы не дали ничего. Предстояло еще и еще добиваться ответа у скупой шахты.
Бур все глубже уходил в рудное тело. Под коронкой его в скважину была насыпана дробь. Попадая в торец буровой коронки, она вращалась вместе с ней и высверливала столбик кварца — керн. Такие аккуратные столбики ежедневно подавались наверх для лабораторного анализа.
— Не идет Михаил Максимович, — сказал угрюмо Андрей.
— Значит, плохие вести, коли не торопится, — пробормотал Маврин. Он выпрямился, зеленые глаза его вдруг загорелись: — Честное слово, ребята, вчера чуть было не напился! Вот до чего понятно мне показалось, как люди от неудачи спивались… Ведь сколько трудимся над ней, над Лиственничкой этой, обхаживаем ее, улещиваем, а она уперлась — и ни в какую. Эх, думаю, напьюсь с горя!..
— Ты что, очумел? Что за разговоры такие?
— Ты стой, бригадир, стой, не ершись! Я ведь говорю «чуть было». Ничего этого не случилось. После таких мыслей сильней раззадорился, решил: не отступлюсь ни за что. Начальство запретит дальнейшие пробы — ночью приходить буду, искать. Не может быть, чтобы не сдалась, проклятая…
— Ой, не ругай шахту! — боязливо вымолвила Стеша.
— Что, горного боишься?
— Да какой тут горный! Просто слушать как-то неприятно. Она, может быть, скольких людей кормить будет, а ты ее ругаешь.
— «Может, может»!.. — бормотал Санька. — Пока только завтраками кормит!
Тоня посмотрела на товарищей. У всех осунувшиеся, измученные лица, нетерпеливая тоска в глазах… Давно не озорничает Санька, перестал шутить и улыбаться Андрей. Одна мысль мучит каждого: неужели работали зря и в Лиственничке ничего нет?
Тоня молча переглянулась с Зиной и увидела слезы в широко открытых, всегда спокойных глазах.
— Товарищи, подтянуться надо, — сказала Тоня, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно. — Даю слово: мы Лиственничку победим. Что-то очень распустились! Санька напиться готов, Зина — плакать… Позорно, я считаю, для такой бригады, как наша.
— Пробирай, пробирай! — незлобно отозвался Маврин. — Хоть и знаешь, что я не напьюсь, а Зина не заплачет, все-таки на случай дай нам жару.
Мохов, возившийся с какой-то неподатливой стойкой, вдруг поднял от работы красное, потное лицо и прислушался.
— Идет Каганов, — глухо сказал он.
Бригада кинулась навстречу инженеру.
Спустившись с последней ступеньки лестницы, Михаил Максимович увидел бегущую к нему молодежь.
Лукаво прищурясь, он глядел на ребят. У всех вытянутые шеи, рты полуоткрыты, и все глядят на него, точно хотят проглотить.
— Ну? — непочтительно выдохнул Санька и облизнул пересохшие губы.
За ним вся бригада повторила:
— Ну? Что же?
— Позвольте вас поздравить, товарищи! — громко и значительно сказал Каганов. — Последние пробы показали высокое промышленное содержание золота!
— Ура-а!
— Ура! Наша взяла! Одолели!
Орали во всю силу молодых глоток, трясли руку Каганову, смеялись…
Андрей бросил шапку оземь и обеими руками взъерошил мокрые, слипшиеся вихры. На лице Маврина застыло выражение прекрасной задумчивой гордости. Кенка вдруг осторожно обнял Зину и глянул на нее так радостно и любовно, что бледная серьезная девушка, медленно краснея, расцвела улыбкой, в которой были и широкая радость и нежное лукавство.
А Тоня сильным движением раскинула руки, точно хотела обнять всех, кто делил с нею труды и тяготы. Вот оно, снившееся по ночам, не дававшееся в руки, прошенное и моленное у старой шахты чистое советское золото!
Михаил Максимович подошел к ней. Тоня шевельнула губами, но ничего не сказала. Только светло и благодарно сияли ее глаза. Была в них вся сила жизни и вся вера в грядущее. И седеющему инженеру подумалось: всего на свете, даже самого невозможного, добьется эта молодость.
Он почувствовал, что у него перехватило горло от волнения, и сделал над собой усилие, чтобы сказать строго:
— За дело, друзья, за дело! Чем больше скважин мы пробурим, тем точнее будем знать содержание золота.
К Новому году Тоня неожиданно для себя получила много денег. Всем членам бригады выдали премию, прибавилась обычная заработная плата, сверхурочные. Словом, ребята разбогатели.
Когда Варвара Степановна спросила, что дочь хочет купить к празднику, Тоня, не задумываясь, ответила:
— Мне самой ничего не надо, а хочу я хорошо отпраздновать Новый год.
— Это мы предчувствовали, — засмеялась мать. — Уже говорили с отцом, что всю твою бригаду надо позвать и угостить как следует.
— Да, мама! Уж мы скупиться не будем, правда? Только бригада — это еще не все. Я много гостей хочу позвать. Сейчас мы их запишем.
Тоня побежала к себе в комнату за карандашом и бумагой, крикнув отцу:
— Папа, иди помогать!
Николай Сергеевич вышел из спальни и надел очки.
— Михаила Максимовича непременно, — перечисляла Тоня. — Женя ведь на зимние каникулы не приедет, он один… Татьяну Борисовну обязательно. Петра Петровича с Александром Матвеевичем, Моргуновых со Степой и Мухамета с Митхатом. Еще… ну, Надежду Георгиевну само собой…
— Об этом говорить нечего, — заметила Варвара Степановна. — Да сможет ли она?
— Сможет! Мы с Андреем вчера к ней заходили. Доктор Дубинский всерьез за нее взялся, ей лучше.
— Чего доброго, уже в школу собирается?
— Нет, в школу еще не пойдет. Петр Петрович замещать ее будет.
— Правильно, пусть отдохнет, — сказала Варвара Степановна и значительно взглянула на мужа.
— Что же не всех перечисляешь? — спросил Николай Сергеевич. — Заварухиных звать надо.
Тоня удивленно и смешливо посмотрела на отца.
— Да, да, да! — быстро сказала она. — Конечно, надо. Я только хотела, чтобы ты сам об этом вспомнил… Ну, и еще Иона с Ионихой.
— Куда я такую уйму народу посажу? — заволновалась мать.
— Усядутся, — решил Николай Сергеевич, — и сыты будут, пирогов хватит.
Он все еще праздновал свое примирение с дочерью. Ходил веселый, смотрел на Тоню влюбленными глазами и ни в чем не мог отказать ей.
— Ну, значит, иди, Варвара, на расправу, — пошутил отец. — Придется тебе поработать!
— Ладно уж, — отозвалась Варвара Степановна.
Старики шутили, но оба они, как и Тоня, чувствовали необычное значение нынешнего Нового года. Он знаменовал первый успех дочери в серьезной работе, был как бы разрешением долгой, тяжелой ссоры. Нужно, чтобы праздник получился особенно радостным и обильным.
Тоня сама убирала дом. Ей хотелось, чтобы нигде ни пылинки не было. Хозяйством занималась мать и, против обыкновения, даже похвасталась:
