А Тоня, перехватив укоризненный взгляд Сабуровой, ответила, как подобает вежливой девушке:
— С большим удовольствием, пожалуйста!
— Так идемте. А вы, товарищ Сабурова, помните мои слова: уроком я доволен.
Он, посмеиваясь, прошел с девушками в раздевалку и, накинув на плечи шубу, зашагал к «живому уголку».
Это был отдельный домик на школьном дворе. Здесь жили орел, белки, крысы, кролики. Были в уголке и бурундуки и несколько ужей. В большом аквариуме среди каменных гротов и водных растений плавали тритоны и пышные вуалехвосты. На заставленных цветами подоконниках стояли клетки с птицами. Уголок был любимым детищем Петра Петровича и школьного сторожа Мухамет-Нура, который проводил здесь все свободные минуты.
Мухамет и сейчас с недовольным видом кормил морских свинок, внушая им:
— Просить надо кушать. Будешь молчать — никто не даст!
Перед Петром Петровичем и юными натуралистами стоял с унылым видом маленький толстый четвероклассник. Ребята дружно бранили его. Дежуря в уголке, толстяк забыл накормить свинок и оставил открытой клетку щегла. Крупный, красивый щегол вылетел и сильно избился о стены и окна.
Узнав, в чем дело, Василий Никитич охладил пыл юннатов, сказав, что виноватый, наверно, уже понял свой проступок и впредь будет внимательней. Мальчишка, которого перестали распекать, благодарно взглянул на гостя, а Степа Моргунов пробормотал:
— Пусть бы попробовал не понять!
Секретарь постоял перед каждой клеткой, расспросил ребят, чем они кормят животных и как ухаживают за ними. Он громко засмеялся, когда Степа крикнул:
— Наш орел всех орлов здоровше! Хоть кого спросите!
— Спрошу, непременно спрошу, — сказал гость. — Вот через горы поеду, там у орлов поспрошаю, как они находят. А бурундучки как себя в неволе чувствуют?
— Хорошо! Только толстеют очень, всё больше спят.
— Ну, сейчас зима, так им и положено.
Когда Петр Петрович и юннаты ушли заниматься, Круглов, выйдя из «живого уголка», остановился на снежном дворике:
— Вы, кажется, из десятого класса, девушки? Значит, товарищ Сабурова с вами литературой не занимается?
— Занималась до Нового года, а потом приехала Татьяна Борисовна Новикова, — ответила Лиза.
— Хорош у вас директор… — задумчиво сказал секретарь. — Большая удача школе выпала, что такой человек в ней работает. Я давно про нее слышу… Вы берегите Надежду Георгиевну.
— Надежда Георгиевна у нас самый дорогой человек, — тихо сказала Тоня и, осмелев, спросила: — А наш преподаватель вам понравился?
— Ваш? Поправился, — твердо сказал секретарь. — Отлично о Шолохове рассказала. А вы почему спрашиваете?
Он хитро прищурился, переводя глаза с Тони на Лизу.
— С Надеждой Георгиевной-то не сравнить! — вздохнула Лиза.
— И трудно сравнивать, — отозвался секретарь: — Надежда Георгиевна сорок лет работает, а товарищ Новикова?
— Первый год…
— Ну, вот видите! А хороший педагог из нее обязательно выйдет. Вы что же, дружно живете с ней?
— Не привыкли еще, — смущенно сказала Тоня.
— Привыкайте. Поласковей с ней будьте. Коли она недавно приехала, скучает еще здесь, наверно. С нашими горами не всякому легко сродниться.
После звонка на новую перемену вся школа вышла провожать гостя.
— До свиданья! Приезжайте к нам! — кричали ребята.
— На выпускные экзамены приезжайте! — крикнула Тоня и покраснела, как маленькая.
— Приеду, коли смогу, — ответил Круглов усаживаясь. — Всего хорошего, товарищ Сабурова! Спасибо вам! Будьте здоровы, ребята!
Маленькая машина легко взяла с места и, ныряя, пошла убегать от догонявшего ее снежного роя.
Глава четырнадцатая
— Ну и ночь сегодня! Черным-черно…
Тоня взглянула на небо и снова подивилась черноте ночи. Еще полчаса назад, когда она выходила из клуба, ей показалось, что шагнуть с освещенного крыльца в эту тьму все равно, что броситься с берега в черную стоячую воду. Что-то тревожное чудилось сегодня Тоне в темноте.
Вместо того чтобы идти домой, она свернула в сторону и остановилась на узком обледенелом мостике через крохотную речку Зиминку — приток Серебрянки. До нее доносились голоса расходящихся из клуба людей. С хохотом перекликались девушки, бубнил неторопливый басок и его прерывали смехом, а совсем недалеко раздавалось еще чье-то бормотанье, то тише, то громче. Верно, стояли вблизи от нее двое и не могли наговориться, перед тем как разойтись…
Тоня прислушалась, но ничего не разобрала, и сейчас же мысли о только что происшедшей встрече так заняли ее, что она перестала замечать звуки.
В клубе только что кончился лермонтовский вечер. Много для него потрудились Надежда Георгиевна и она, Тоня. И все-таки не совсем благополучно прошло! Сева Кротков, восьмиклассник, игравший Гаруна, изображал стыд и раскаянье беглеца так усердно, так драматично закрывал лицо руками, что размазал по щекам жирную черную краску. Слишком уж густые брови навела ему Тоня.
Но публика осталась довольна. Злосчастному Гаруну хлопали особенно усердно. Новый директор прииска, Виктор Степанович Бессонов, долго пожимал руки Надежде Георгиевне и благодарил школу.
На Бессонова посматривали с интересом и ребята и взрослые: свежее, моложавое лицо, блестящие глаза, плотная шапка серебряных волос, твердая, энергичная походка.
— В двадцати местах за день побывает, — говорили в публике. — Не то что прежний, — в управлении сутками не сидит.
Бывший директор все дни проводил в приисковом управлении, засиживался там до поздней ночи, а с ним и все работники. В шахтах, на промывке золота, на стройке новых домов его видели редко.
— Отец хвалит Виктора Степановича, — сообщил Петя Таштыпаев товарищам. — Как приехал, прежде всего старых мастеров созвал, расспрашивал о работе. И всех запомнил: теперь встречается — по имени-отчеству называет.
— И мой папа им доволен, — заметила Тоня.
— Быстрый такой, аккуратный… Хороший дядя! — одобрила директора Лиза.
В перерыве, когда Тоня вышла из зала, ее кто-то окликнул:
— Антонина Николаевна, мое почтение!
Перед ней стоял стройный, чисто, даже щеголевато одетый паренек. Бледноватое смуглое лицо, яркие зеленые глаза… Кто же это?
Тоне показалось, что имя паренька сорвалось с ее губ прежде, чем она успела назвать его про себя:
— Сань… Маврин, да?
— Он самый… Здравствуйте!
Тоня оторопело смотрела на него. По счастью, началось второе отделение вечера. Она вернулась на свое место, но уже не слышала ничего, что говорилось на сцене.
Так Санька Маврин вернулся!.. Сколько забот он когда-то принес Павлику!..
Это было два года назад. Сабурова только что приехала на прииск из Москвы. Ребята скоро узнали, что она очень любит театр и за время своей многолетней учительской работы поставила множество спектаклей. Ученики таежной школы тоже вскоре стали завзятыми театралами. Павлик сначала только играл и выступал с чтением стихов, но потом все больше и больше стал интересоваться режиссерской работой. Помогая Сабуровой, он проявлял столько вкуса и способностей, что она стала поручать ему отдельные постановки. Первая серьезная его работа — инсценировка романа Островского «Как закалялась сталь» — ставилась как платный спектакль в клубе. Это был первый опыт, и предложила его Тоня, когда комсомольцы совещались, где взять денег на устройство елки с подарками для малышей. На большой сбор рассчитывать не приходилось — многие уже видели спектакль в школе, — но все-таки решили попробовать.
Ребята страшно волновались, а Павлик больше всех. Он смущенно поглядывал на пестро расписанную афишу. Там крупными буквами стояло: «Режиссер-постановщик П. Заварухин».
— Э-э! Зачем себе такие заботы придумал? — спросил Ион, забредший в клуб, чтобы позвать Павла на охоту. — На медведя ходил — не так боялся. Разве страшно?
— Страшно, Ион! — отвечал Павел. — Знаешь, ты не ходи сегодня в лес, оставайся спектакль смотреть.
