— Точно в «Герое нашего времени»!
— Как будто он предчувствовал!
— Вы читали, ребята, стихотворение «Дума». Там Лермонтов говорит, что люди его времени пройдут над миром без шума и следа, не бросят векам ни плодовитой мысли, ни труда, начатого гением. Ошибался Лермонтов! Останутся в веках его благородные мысли, великие произведения, в которых виден борец, человек, не мирившийся с произволом. И мы, судящие о прошлом «со строгостью судьи и гражданина», мы, граждане счастливой трудовой страны, с благодарностью и любовью повторяем имя Лермонтова.
После звонка Сабурова собрала свои вещи и вышла из класса. Секретарь обкома молча шел за нею.
— Сейчас большая перемена, — сказала она. — Хотите пройти в столовую?
— Я поговорить с вами хочу, — ответил гость. — Впрочем, это мы успеем, правда? Пойдемте в вашу столовую. У вас, говорят, и во время войны горячие обеды не прекращались?
— Всю войну продержались, — с гордостью ответила Надежда Георгиевна.
В длинной столовой за столами, покрытыми белой клеенкой, уже сидели вплотную друг к другу ребята. Дежурные в халатах из сурового полотна разносили обед.
— А пахнет вкусно! — засмеялся Круглов. — Что у вас сегодня?
— Щи и медвежатина с картошкой. Просим отведать.
Дежурная девочка уже несла гостям тарелки.
— Что вы, что вы! Мы сыты, — запротестовал секретарь.
— Ну нет, вы ребят обидите, да и подкрепиться перед дорогой не мешает.
Ребята потеснились и дали место гостям.
— Это что же, приисковое управление вас мясом снабжает? — спрашивал секретарь, соля щи.
— Нет, оттуда нам овощи и крупу дают, а мясо охотники доставляют. Вот недавно старый медвежатник принес…
— Его дети учатся в школе?
— Учился когда-то племянник. Теперь никого нет.
— Так. А среди ребят есть хорошие охотники?
— Как же! — заговорили мальчики. — Вот Мохов Андрей, Ключарев, Ситников…
— Ну, охотники, поднимитесь на минутку.
Секретарь оглядел поднявшихся ребят. Глаза его смеялись:
— Молодцы! Тоже медвежатину носите в школу?
— Не… мы козлятину больше, — ответил Андрей.
— Приеду к вам осенью, возьмете с собой на охоту?
— Приезжайте! Мировую охоту устроим!
Ребята говорили об охоте деловито и воодушевленно. Секретарь увлекся. Он не замечал, что у методистки вытянулось лицо, что она нетерпеливо поглядывает на часы.
— Пожалуй, мы засветло в Шабраки не поспеем…
Круглов встал.
— Ну, спасибо за угощенье, — сказал он серьезно, и в степенной повадке гостя каждому почудилось знакомое: кому припомнился отец, кому дядя, а кому и просто знакомый охотник-таежник. — Охоту не бросайте, — продолжал он. — Вы ведь знаете, как наши сибирские части на фронтах отличались? Сердитый край у нас, слабых не любит. Так растите же богатырями!
Он прошел за Сабуровой в учительскую. Там за столом сидел парторг Трубников, разглядывая большую минералогическую коллекцию. В углу Тоня и Лиза, по просьбе Федора Семеновича, приводили в порядок шкаф с физическими приборами.
— Ну, как ты? Отвел душу? — спросил Трубникова секретарь, очевидно знавший его пристрастие к животным. — О чем сегодня разговор был? О хищниках или грызунах?
— О парнокопытных, — с внезапной доброй улыбкой ответил Иван Савельевич: — насчет оленей да кабарги.
Секретарь остановился перед Сабуровой и, глядя ей прямо в глаза, спросил:
— Любят литературу ваши ученики?
— Не могу пожаловаться.
— Я не удивляюсь. Слушайте… ведь это чудесный урок! Не подберу другого слова… Серьезно! Это было так проникновенно и поэтично и в то же время так современно, по-нашему!.. Я доволен, я очень доволен!
— Спасибо, — медленно сказала Надежда Георгиевна. — Я, признаться, часто в своих силах сомневаюсь. Боюсь, не повторяю ли сама себя, не стою ли на месте… Ведь я дряхлею, а годы не только тело, но и душу старят…
— Ну нет, не согласен! До дряхлости вам еще очень далеко. И есть души, которые никаким годам не сломить. Таких у нас много. Вы разве не замечали? — Он задумался и снова повторил: — Чудесный урок! Они Лермонтова знать будут. И любить. Да, и любить… Как это важно — с детства полюбить родных писателей, гордиться ими!.. И вот что: вы почему лермонтовский вечер не устроите у себя в клубе? Пусть весь прииск полюбит замечательного поэта.
— Э, ты, видно, не знаешь, что у нас такие вечера школа часто устраивает, — сказал Трубников. — Был горьковский вечер, вечер памяти Маяковского…
— И лермонтовский организуйте. Непременно.
— А я не сомневаюсь, что у Надежды Георгиевны это уже запланировано.
— Верно! — сказала Сабурова. — Уже готовим чтецов и актеров. Вот наша десятиклассница Кулагина, член комсомольского комитета, мне помогает.
Секретарь поздоровался с Тоней и Лизой. Девушки были немного смущены.
— У нас ребята большую культурную работу ведут, — продолжал Иван Савельевич. — С тех пор как школьники взяли на себя устройство спектаклей и вечеров, клуб преобразился.
— Ну-ну, не хвались… С товарищем Сабуровой дружно живешь?
— Да у нее ведь характер нелегкий, — хитро прищурился парторг. — Это она с виду такая спокойная, а как начнет интересы школы отстаивать — держись!.. Я, признаться, ее боюсь.
- Да ну?
— Ей-же-ей! Одно время тяжело со снабжением было, хотели школу с довольствия снять, горячие обеды прекратить. Куда там! Такую бучу на партсобрании подняла!
— И правильно! Сейчас есть у вас к нему претензии, товарищ Сабурова?
— Кое-что есть! — весело, в тон ему, ответила Надежда Георгиевна. — Еще с осени обещал нам Иван Савельевич семена — мы хотим расширить опытный участок при школе, — а до сих пор их нет.
— Будут семена, будут, — успокоил ее Трубников. — Скоро получим и вам выделим.
— Что же ты, такими вопросами, как семена и снабжение, тоже занимаешься?
— Во все входить приходится, — просто сказал Трубников, и волжский выговор его, казалось, придал особую выразительность словам.
— Правильно, парторг! — серьезно заметил секретарь. — Ты людям первый помощник, в большом и малом… Да, — спохватился он, — ты говорил, что в шахте должен быть к трем часам. Иди, брат. Я скоро еду.
Иван Савельевич поднялся.
— В живой уголок-то зайди, Василий Никитич, — сказал он, прощаясь с секретарем, — настоятельно советую.
Выждав, пока Трубников попрощается со всеми и уйдет, методистка обратилась к Надежде Георгиевне:
— С планом урока вы позволите познакомиться?
Сабурова порылась в портфеле и протянула гостье небольшой листок бумаги. Та начала читать, все выше поднимая брови.
— Так… Ну хорошо… Только почему у вас не отмечен организационный момент? В порядке ли был класс к вашему приходу, чиста ли доска, приготовлен ли мел?
— Голубчик, право же… — начала Сабурова, и Тоня, взглянув на нее из-за шкафа, поняла, что Надежде Георгиевне невыносимо скучно разговаривать с гостьей. — Право же… я преподаю сорок лет и не знаю случая, чтобы к моему приходу в классе не было чисто или не принесли бы мела.
— Нет, позвольте, об этом можно поговорить…
— А пожалуй, действительно не поспеем засветло в Шабраки! — перебил ее секретарь, и глаза его опять засмеялись. — Дальше какие у вас уроки, товарищ Сабурова?
— В старших классах физика, пение и физкультура.
— Интересно, но остаться нельзя. Вот в живой уголок я заглянул бы на минутку. Иван Савельевич говорит, что вы тут целый зоосад развели…
— Так я пока поговорю с директором, а вы посмотрите животных, — снисходительно улыбаясь, проговорила методистка.
Улыбка совсем не шла к ее лицу и означала, что она хоть и удивляется странным интересам областного партийного руководителя, но согласна простить ему это чудачество.
— Разыщите Петра Петровича, друзья, — обратилась Сабурова к Тоне и Лизе.
— Он в уголке, наверно, Надежда Георгиевна.
— Не надо тревожить товарища, — вмешался секретарь, — мне девушки покажут. Верно?
— Ну да, покажем! — бойко ответила Лиза.
