— А домой поехал. Шофер Андрон Трескин в Шабраки как раз уезжал и взял его в машину.

— Подожди… а ты не ошибся? — тревожно спросил Петр Петрович.

— Ну вот! — обиделся Степа. — Что я его, не помню, что ли? И мама узнала и Трескин.

— Про кого разговор? Кто это приехал? — спросила Тоня.

Лиза дико посмотрела на нее и крикнула:

— Товарищи! Тоня! Павлик Заварухин вернулся!

— Павлик!..

Тоня с силой втянула в себя воздух, подняла руки к голове. Она стояла, ничего не понимая, глаза ее на мгновенье закрылись, потом нежная изумленная улыбка озарила ее лицо.

— Разве я не знала? Я всегда знала, что так будет… — сказала она тихо, ни к кому не обращаясь, и, медленно повернувшись, пошла прочь со школьного двора.

— Куда? Куда же ты, Тоня? — кричали ей вслед.

Но она, не оглядываясь, уходила от друзей, и шаги ее все ускорялись.

А выпускников охватило шумное волнение.

— Пашка Заварухин! Вот это да! — кричал Мохов. — Цел, значит! До чего здорово, ребята!

Он крутил головой, щурил глаза, хлопал себя по коленкам и не знал, что делать от внезапно пришедшей радости.

— Эх, что бы ему вчера приехать! — сокрушалась Лиза. — Почему он сразу в школу не пришел?

— А почем он знал, что мы все здесь? — резонно возразил Петя.

— Ну, расскажи толком, как было дело, — попросил Илларион Степу.

Степа объяснил, что собрался с Митхатом на рыбалку и потому встал рано. Мама тоже поднялась и пошла в школу за посудой, так как в доме не осталось ни одной чашки. По дороге они увидели подошедший к станции автобус и выходящих пассажиров. Степа услышал, как мать охнула и тихо спросила: «Никак, Паша?» А он ответил: «Это вы, Анна Прохоровна? Вот домой пробираюсь…» И тут подошел шофер Трескин, он сразу с ним договорился и уехал.

— Ничего не спросил? Про нас, про школу не спрашивал?

— Не… Он…

— Но Тоня-то куда убежала? — негодовала Лиза. — Повернулась и ушла. Что за чудеса!

— Тоня, я думаю, ушла в Белый Лог, — сказал Петр Петрович.

— За четыре километра ушла вот так сразу, слова не сказав?

— Конечно, Тося туда пошла! — воскликнула Женя. — Как я сразу не сообразила. Наверно, ей хотелось, чтобы Павлик ее первую увидел.

— Он видеть не может, — с огорчением сказал Степа. — Я разве не говорил, что он слепой?

— Ох! — вырвалось у Лизы.

Она с размаху села на траву и закрыла лицо руками. Мальчики оторопело молчали.

— Ну да, — повторял Степа. — Мама тоже сказала «ох», как ты… Она там, на углу, с теткой Матреной Филимоновой стоит, а мы сюда побежали.

— Вот что, ребята! — крикнул Мохов. — Идемте сейчас все к Паше, а? Илка, как ты считаешь?

— Не знаю… Может быть, там тяжелая семейная встреча? Мать плачет…

— Вот и надо пойти! — решительно вмешалась Женя. — Мы настроение разрядим. Ты пойдешь? — спросила она Соколова.

Анатолий был очень бледен. Брови его туго сошлись, и губы сжались.

«Павел вернулся! Вернулся именно сегодня, когда Тоня так ласково говорила со мной!.. Когда она… нет, нет, я не ошибаюсь… взволнованно прислушивалась к моим невысказанным словам…»

Но мысль о несчастье товарища сейчас же отрезвила его.

— Да, Женя, мы все пойдем, — сказал он.

— Ступайте, — решил Петр Петрович. — Я сообщу Надежде Георгиевне.

— А как же тут? Убрать все надо, привести в порядок… — разбитым голосом спрашивала Лиза, поднимаясь с земли и вытирая глаза.

— Здесь я за всем присмотрю, — заявила Татьяна Борисовна.

— Н-да! — Петр Петрович зашагал к воротам.

Когда притихшие выпускники вышли из поселка, раздался трескучий раскат грома. Он перешел в долго не смолкающий гул, словно раскололась одна из ближайших гор и камни, тяжело ворочаясь и сшибаясь, покатились в лог. Поднялся ветер.

— Сейчас польет, — сказал Андрей, глянув в небо. — Давайте скорее, ребята.

— Где же Антонина? — беспокоилась Лиза. — Почему ее не видно? Как провалилась!

— Вон она! Вон на гору всходит! — крикнул Толя.

Друзья увидели далеко впереди Тоню. Она только что вынырнула из низины и почти бегом поднималась на холм.

Снова загремело, и теплые крупные капли упали на землю. Туча догоняла выпускников со стороны поселка. Впереди солнце еще боролось с облачной заволокой, и в лучах его ослепительно вспыхивало золотое, раздувавшееся под ветром платье Тони. То оно мелькало среди кустов, то возникало на открытом месте, и в странном желтоватом свете предгрозья одинокая фигура девушки казалась летящей.

Тоня вбежала в дом Заварухиных не постучавшись.

Всю дорогу только одна мысль владела ею: сейчас она увидит Павлика, Павлика, Павлика…

И она увидела его, как только распахнулась дверь. Он сидел за столом, даже не особенно изменившийся. Павлик с упавшей на глаза русой мягкой прядью… Павлик в чистой полинялой гимнастерке… Он обернулся на скрип двери и спросил:

— А это кто пожаловал?

— Павлик, я… Павлик, живой?.. Это я, я… — повторяла Тоня, чуть не падая от сразу охватившей ее слабости.

Едва переводя дыхание, она остановилась на пороге, схватившись за дверные косяки, точно решила не выпускать Павла из дому, если он вдруг вздумает уйти. С мокрых волос ее капала вода.

Павел поднялся.

— Тоня… — сказал он будто про себя. Так люди говорят о беде, которую давно предугадывали: вот оно, началось, пришло. Еще не окончательно поверив, что перед ней действительно Павел, но уже смутно чувствуя во встрече что-то неладное, Тоня по-прежнему бормотала:

— Павлик… Живой… Вернулся… А я… А мы…

«Что же он не подходит ко мне?» — с недоумением подумала она.

Павел продолжал стоять навытяжку, а к Тоне подошла тетя Даша, видимо не перестававшая плакать с минуты встречи с сыном.

— Вернулся, Тонюшка!.. Вернулся! Ты подумай… Не опомнюсь, право… В разум не приду… Ты проходи, садись, милая…

В то же время она локтем подталкивала Тоню, показывала на свои глаза и кивала головой. Тоне стало страшно.

— Что? Что с вами, тетя Даша? — громко спросила она.

— Нет, нет, ничего, что ты!.. — испуганно зашептала Дарья Ивановна.

— Предупреждаешь, мама? — сухо рассмеялся Павел. — Да ты не церемонься. Я ведь не вижу, Тоня, — сказал он и сильно покраснел. — А между прочим, здравствуй. Давай руку! — Он крепко стиснул руку девушки. — Садись.

Павел придвинул табурет. Растерянная Тоня села.

— Как ты говоришь? Не видишь? — переспросила она в смятении. — И меня не видишь?

Смысл слов Павла еще не совсем дошел до нее. Она поняла только, что, не успев пережить радость, не привыкнув к ней, надо переключаться на другое, непонятное и пугающее.

— Нет, неужели ты меня не видишь? — повторила Тоня.

— К сожалению, и тебя, — снова усмехнулся Павел, отвечая на первый ее вопрос. — Вижу самую малость. Вот свет из окна, этаким четырехугольником, — он обвел пальцем в воздухе контуры окна, — людские фигуры очень смутно… Только ты за меня не огорчайся. Я уже привык.

То, что Тоня услыхала, объясняло и странное поведение Павла и незнакомый смешок его, но точные, быстрые движения юноши не вязались с понятием о слепоте. Тоня напряженно вглядывалась в лицо Павла.

— И ничего нельзя сделать? — спрашивала она. — Ничего? Почему ты… Почему так получилось?

— От контузии, — коротко ответил Павел. — А сделать ничего нельзя. Всё перепробовали.

— Не может быть! — твердо ответила Тоня.

Она уже овладела собой и сидела неестественно выпрямившись, глядя не на Павла, а куда-то в сторону. Алеша подошел к ней и дернул за рукав. Он держал какую-то игрушку, видимо привезенную братом, и хотел похвастаться. Но эта догадка пришла к Тоне лишь после того, как малыш, встретив ее отчужденный взгляд, отошел.