— Батюшки! Дождь поливает, а сюда цельная бригада валит с прииска! — всплеснула руками тетя Даша. — Уж не к нам ли? Так и есть… Андрюха Мохов, Лариоша… Все твои товарищи, Павлушенька. Куда сажать-то их?

Она засуетилась, то придвигая к столу табуретки, то собирая посуду, и внезапно села, сказав:

— Ничего что-то не соображу. Ноги не держат… Ослабла.

— А ты посиди, отдохни, — спокойно ответил Павлик. — Свои люди идут, не стесняйся. Алеша, поди-ка сюда.

Он посадил брата на колени, словно хотел прикрыться им от дружеских объятий и расспросов. Алеша сейчас же вцепился в орден Красной Звезды, горевший на гимнастерке.

— Паша, друг! Где он, разбойник? Пашка, герой, здравствуй!

Ребята ввалились все сразу, мокрые, возбужденные. Лицо Павла дрогнуло, когда он услышал радостный гул добрых слов, девичьих восклицаний. Он быстро спустил Алешу на пол и встал.

Его окружили, обнимали, хлопали по плечам и спине, каждый тянул к себе, каждый восхищался орденом и тем, что Павел почти не переменился.

Когда наконец все немного успокоились и кое-как расселись на лавках, подоконниках и прямо на полу, Тоня увидала широкую и ясную улыбку Павла.

Тетя Даша попробовала жестами объяснить, что случилось с Павлом, но ребята замахали руками, и Тоня поняла: товарищи всё уже знают.

После первого порыва радости наступила неловкость. Гости старательно рассказывали о всех переменах в школе и на прииске, жалели, что Заварухин не приехал вчера и не был на выпускном вечере. Все пытались говорить беззаботно и весело, и в этом было что-то неестественное. Только Андрей Мохов неуклюже и простосердечно хотел заставить Павла разговориться:

— Ты все-таки объясни про себя… Как воевал…

— Воевал как все, — коротко отвечал Павлик. — Успеем еще, потом…

Он слушал товарищей внимательно, иногда сам задавал вопросы, но все понимали: то, что для них — живая, трепетная жизнь, для Павла — воспоминание.

Узнав об успехах Маврина, Павел оживился:

— А!.. Не подвел, значит, Санька, выровнялся.

Когда ему рассказали о медалистах, он попросил повторить их имена:

— Так кто и кто, говорите? Илларион и Тоня золотую получили? Ух ты!.. Ну, примите поздравления. И Толя Соколов? Он здесь, Анатолий?

— А как же, — отозвался Соколов.

— Ну, поздравляю! Молодец! А Лиза серебряную? Скажите, Лизавета-то! Что же тебя не слышно, Моргунова?

— Всю ночь трещала. Дай немножко и помолчать, — бойко ответила Лиза, а сама, закусив губу, отвернулась.

— Ну, а Женя Каганова где? — спросил Павел.

— Я здесь, Пашенька.

Женя подошла к Павлу, остановилась за его стулом и положила свои легкие руки на плечи другу.

— О! Рука, как была, тоненькая, — засмеялся Павел. — Ты, знать, так и осталась камышинкой?

— Ну, что ты, Паша!.. Я знаешь какая крупная теперь стала…

— Да уж крупна! Что говорить! Богатырь! — подхватили ребята.

Тетя Даша то внимательно слушала, то опускала голову, борясь с подступающими слезами. Андрей часто взглядывал на нее и, не вытерпев, спросил:

— Пашка, а честно говоря, неужели ты раньше сообщить не мог? Чтобы мать-то успокоить…

Павел потемнел:

— Ошибка вышла, Андрюша. Не хотел, чтобы чужой рукой написанное к ней пришло… Все думал, лучше станет — сам напишу. Да ведь я долго и без языка был после контузии.

— Ивановна! Дарья! — послышался с улицы старческий голос.

— Дедушка Ион! Дед Ион пришел! — закричал Алеша. — Павлик, слышишь? Это Ион! — теребил он брата.

— Слышу, слышу, — с усилием сказал Павел. — Помолчи, Алеша.

Дождь перестал, но на Ионе не было сухой нитки. Оставляя на полу широкие мокрые следы, старик подошел к Павлу, подержал его руки в своих руках, потрогал орден, волосы юноши, ощупал его со всех сторон, точно сам ничего не видел, но все хорошо знали, что маленькие мигающие глаза Иона видят зорко и верно.

— Паулык, а? — сказал Ион, отступая на шаг. — Ты сам, да? Долго, однако, тебя не было, Паулык. Будь здоров!

Он низко поклонился Павлу, затем Дарье Ивановне и ребятам, сел на пол в углу, вынул трубочку. Морщинистые руки его на этот раз очень долго насыпали в трубку табак.

Ребята примолкли, ожидая, что скажет Ион, но старик не начинал разговора. Это было не в его правилах.

— Где был, дедушка Ион? Что так промок? — спросила наконец Тоня.

Ион поднял голову.

— Пришел из лесу, мокрый весь. Хотел одёжу сушить, а старуха говорит: «Паулык приехал»… Все бросил, сюда побежал. Друга встретить — самое большое дело, однако!

— А что в тайге, Ион? — тихо спросил Павел.

— В тайге? — оживился старик. — Вот пойдем с тобой скоро…

Он вспомнил, что Павел ничего не увидит в тайге, и, вероятно, досадуя на себя, сильно затянулся табаком.

Тоня взглянула на Павла и ужаснулась страстной напряженности его лица. Должно быть, в воображении он уже бродил с Ионом по тайге, вдыхал ее запахи. Но Заварухин быстро справился с собой и спросил:

— Охота как?

— Заготовку пушнины я в прошлом году на сто шестьдесят процентов выполнил, — ответил Ион. — Слышь, Паулык? Пятнадцать лисиц и девять волков… А белка, однако, без счету ко мне шла.

— Значит, охотничья артель хорошо работает?

— Работаем ничего, — важно отозвался Ион, — по области третье место. Я теперь знатный охотник называюсь… А дождик-то сильный прошел… Это радость большая, верно, Дарья?

— Да, дождик в самый раз.

Снова наступило долгое молчание, пока тетя Даша не вскрикнула:

— Директорша школьная идет! Товарищ Сабурова!

…Надежда Георгиевна с нежностью обняла Павла:

— Вернулся, милый! Сколько же горя ты принес матери и друзьям… Но ты дома — и это самое главное.

Бывшие школьники облегченно вздохнули при появлении Сабуровой. Девушки переглянулись, и в их повеселевших глазах старая учительница прочла:

«Ну, Надежда Георгиевна здесь — теперь все будет хорошо!»

«Молоды, молоды… — подумала Сабурова. — С горем близко не сталкивались. Не знают, как держать себя с товарищем, у которого несчастье».

Ион собрался домой, обещав прийти вечером. После его ухода разговор стал общим.

— Вот словно и не уезжал никуда Паша, — сказал Таштыпаев. — Опять мы все вместе. Кажется, что Надежда Георгиевна сейчас начнет урок.

— Правда, Петя, — улыбнулась Сабурова. — Я так и жду, что ты мне сейчас скажешь, будто Пушкина звали Александр Степанович. Помнишь, был с тобой такой случай в восьмом классе?

— Это я тогда о Попове Александре Степановича под партой книжку читал и про него думал.

Старая учительница говорила весело и спокойно, словно не была взволнована встречей. Ей хотелось узнать, что сталось с ее учеником, открытым, простосердечным юношей. Когда она пришла, он просиял радостью, а теперь выглядит замкнутым и суховатым. Видно, для него, отгороженного от людей неверной, ненужной гордостью, это состояние стало привычным.

Умышленно ни о чем не расспрашивая, вспоминая различные школьные истории и стараясь втянуть в разговор Павла, Сабурова незаметно наблюдала за ним и его друзьями. Несомненно, каждому хочется одного: подойти к Павлу, взять его за руку и сказать: «Не горюй, Павлуша! Тяжело тебе, все понимаем. Но жизнь твоя, друг, не кончена». А он боится таких утешений…

Павел рассеянно слушал все, что говорилось вокруг него, а по временам оборачивался к сидевшей рядом Сабуровой, словно желая и не решаясь что-то сказать. Наконец он негромко вымолвил:

— Вы не уходите со всеми, Надежда Георгиевна. Когда еще повстречаемся… А я поговорить с вами хочу.

— Хорошо, Павлуша, — ответила старая учительница.

Тоня и Лиза, слышавшие эти слова, посмотрели друг на друга, и Лиза поднялась:

— Товарищи, а не пора ли по домам? Павлику покой дадим…

Ребята начали прощаться.

— Тетя Даша, я вечером опять приду, — сказала Тоня.

— Зачем? — вмешался Павел, не давая матери ответить. — Вы ведь устали… и к празднику готовились, и плясали всю ночь, и сюда бежали… Отдохни как следует.