Перекладина подъемного механизма, напоминающего колодзенный журавль, заскрипела, изогнулась дугой и веревочная корзина с огромным камнем сферической формы медленно взмыла вверх. Подмастерье, проворно вскарабкавшийся на ствол, стал осторожно подрезать веревки и вскоре высвобожденный снаряд с тихим рокотом покатился в глубину жерла. Это был жуткий момент — под тяжестью каменной глыбы порох мог самовоспламениться. Великий визирь, несмотря на услужливо подставленные зонтик и опахало, прикрыл рукой лицо, якобы от солнца: он не желал, чтобы его испуг видели остальные.

— Стреляйте! — рявкнул султан.

К нему поспешил Урбан, широко расставив в стороны свои руки.

— Пусть не гневается повелитель и не сочтет за дерзость мою тревогу, но я вынужден просить его отъехать подальше, на сотню шагов от этого места.

— Зачем? — высокомерно спросил султан. — Ты что же, не уверен в надежности своего изделия?

— Нет, о великий, уверен. Но первый выстрел всегда очень опасен.

Великий визирь поддержал пушкаря, в толпе царедворцев также раздались возгласы одобрения. Мехмед, подумав, милостиво кивнул и удалился на требуемое расстояние. Свита, как всегда, расположилась за его спиной.

Венгр выхватил из жаровни пылающую головню и вопросительно повернулся к султану: по неписанным цеховым законам первый выстрел из свежеотлитого орудия всегда производил сам мастер и если изделие не отличалось надёжностью — увечьем или жизнью расплачивался при взрыве ствола. Ответом ему послужил взмах руки. Урбан приблизился к казеннику, поджег запал, после чего швырнул факел на землю, быстро отошел на десяток шагов и крепко зажал уши руками. Некоторое время ничего ни происходило, лишь из запального желобка тонкой струйкой вился белый дымок.

Затем орудие ожило. Ствол подпрыгнул, из дула вылетел длинный язык огня. От страшного удара дрогнула земля, чудовищный грохот затопил всю округу. Горячая волна пригнула людей к земле, посбивала с голов тюрбаны и шапки. Дико заржав, кони понеслись вскачь, сбрасывая с себя вопящих седоков. Мехмеду удалось удержаться в седле, уцепившись обеими руками в гриву, хотя взбесившаяся лошадь, закусив удила, мчалась, не разбирая дороги.

Огромный клуб белого, пахнущего серой дыма медленно расползался вширь; вдоль направления полета ядра тлела сухая прошлогодняя трава. Сильная отдача вконец разломала телегу, и теперь пушка, дымясь боками, беспомощно лежала на земле, напоминая очищенный от сучьев ствол столетнего дуба. Люди бессмысленно ходили, ошалело поглядывая по сторонам и прикладывая ладони к ушам — многим казалось, что глухота навсегда овладела ими.

Лишь спустя некоторое время султан, а вслед за ним и его свита осмелились приблизиться к поверженному орудию.

— Что это было? — заикаясь от пережитого, спросил визирь. — Злые джинны вырвались на свободу?

— Этот нечестивый готовил на нас покушение! — завопил Саган-паша, выхватывая саблю из ножен.

— О, мудрейший, — венгр даже не повернулся в сторону зятя султана, обращаясь исключительно к Халиль-паше.

И хотя голос его звучал удрученно, с лица пушкаря не сходила торжествующая улыбка.

— Я каюсь, виновен в недосмотре: похоже, мои слуги заложили в орудие двойной заряд пороха.

— Пушка испорчена? — закричал Мехмед.

— Нет, повелитель. Я проверил: в стволе нет ни единой трещинки.

— Тогда ты прав. Больше пороха — дальше полёт.

— Улуг-бей, — султан повернулся к начальнику стражи. — Возьми с собой двух воинов и отправляйся туда, — он махнул рукой в сторону поля, где на удалении более мили висело желтое пылевое облако.

— Найдешь ядро и измеришь расстояние.

Он перевел дух и с восхищением уставился на все еще дымящееся жерло пушки.

— Уж если мои храбрые воины так перепугались при выстреле, то я предвкушаю ужас, в который она подвергнет моих недругов.

— Это творение мастера, — подтвердил визирь. — Оно разнесет в пыль любую стену.

— И стены Константинополя? — живо обернулся к нему Мехмед.

— Не желаю своей самонадеянностью гневить Аллаха, но я думаю, что так должно быть.

— Твой гений ниспослан тебе свыше, христианин, — уже не сдерживая своих чувств, закричал Мехмед. — С сегодняшнего дня ты будешь обедать за моим столом!

Венгр вздрогнул, но поклонился. Меньше всего ему хотелось быть заколотым или отравленным ревнивыми к милостям султана придворными. Помимо этого, хотя и не искушенный в дворцовых интригах, он знал, как легко переходит благоволение азиатских владык в безудержный гнев и потому предпочитал держаться вдали от превратностей судьбы.

— Мой повелитель, — он склонился в глубоком поклоне. — Не лишай меня радости трудиться на благо твоего величия. Ведь если я буду присутствовать на твоих трапезах, кто будет лить для тебя новые пушки?

Мехмед было нахмурился, но затем его лицо прояснилось.

— Ты прав, христианин. Мне нужно будет много пушек, очень много.

Он пришпорил коня, но тут же натянул поводья.

— Мне странно, что царь Константин оказался столь недальновиден, что не только пренебрег твоими услугами, но и позволил тебе беспрепятственно покинуть свои владения.

Венгр вновь поклонился.

— Он был безденежен и плохо ценил мое умение. Я же работаю хорошо только тогда, когда кошель на боку тянет мой пояс к земле.

— Казначей позаботится, чтобы тяжесть твоего кошеля не давала тебе забывать о нем, — пообещал султан.

В это время вернулись посланные в поле воины. На лице Улуг-бея читалось изумление, смешанное с изрядной долей почтительного страха.

— Ты можешь поступить со мной как с лжецом, повелитель…..

— Ну? — нетерпеливо спросил Мехмед.

— Ядро опустилось более чем в тысяче шагов отсюда и вырыло яму, в которой легко может поместиться целая сакля. Мы поначалу не поверили своим глазам….

Мехмед сделал ему знак умолкнуть и вновь повернулся к визирю.

— Я не ошибся в этом гяуре. Я молод, но вижу людей насквозь: еще тогда, когда он стоял передо мной в поношенной одежде и драной обуви и смиренно просил покровительства, мои глаза разглядели в нем великого умельца. Греки падут на колени, когда перед ними предстанет эта пушка.

Он мелко засмеялся и хлестнул коня плетью.

Когда султан и его свита скрылись вдали, венгр приблизился к своему детищу и ласково погладил его горячий бок.

— Ты не подвела меня, моя крошка. Если бы твоя утроба бы лопнула…..

Он замолчал, так как даже думать о последствиях возможной неудачи было страшно. Про себя же он поклялся незамедлительно послать верных людей на розыски беглеца — грека-киприота. И поймав, вырвать ему язык, удушить, зарыть поглубже в землю, чтобы никто, ни одна живая душа не узнала об ущербности орудия.

Беда пришла с той стороны, откуда ее ждали давно.

Получив на руки письменный приказ, адъютант императора поспешил к Кантакузину. Стратег развернул врученное ему послание, бегло пробежал его глазами и приказал подвести коня.

— Не подскажет ли благородный Димитрий, где мне искать мастера Феофила? — спросил гонец.

— Не более часа назад он был у Семибашенного замка. После того, как протостратор ознакомится с распоряжением государя, от моего имени добавишь, что ему нет нужды отвлекаться от дел — в Галату отправимся мы с мегадукой.

Подозвав к себе Романа, он, в сопровождении двух гвардейцев, направился к набережной Перама.

— Что случилось, дядя? — спросил Роман, поравнявшись со стратегом.

— От василевса только что пришло сообщение: в Пере, в нескольких милях от границы Галаты, начата разбивка военного лагеря. По донесениям лазутчиков, скоро там обоснуются не менее трех полков османской конницы.

Выехав на пристань через ворота Платея, Кантакузин направил одного из гвардейцев к мегадуке, другого — к распорядителю порта за паромом. Не спускаясь с коня, он ждал, нетерпеливо покусывая усы.

Мегадука прибыл с южной стороны Залива, от ворот Неория. Известили ли его посыльные императора, или сведения пришли к нему иным путем, но он уже знал неприятную новость.