Халиль-паша скрестил на груди руки и покорно поклонился. Бейлер-бей, наоборот, невнятно замычал, стал бить себя кулаками в грудь и раскачиваться на месте. Затем поднял голову и смиренно попросил прислать ему шелковый шнурок.

— Я прогневал своего господина и нет мне прощения, — стеная, объявил он. — Пусть свет померкнет в моих глазах, если я недостоин милостей султана.

Визирь присоединился к его просьбе. Мехмед в гневе подскочил на подушках.

— Что здесь происходит?! — заорал он. — Я ничего не понимаю. Вы что, сговорились дурачить меня?

— Если повелитель пренебрегает армией, равной которой нет во Вселенной и объявляет джихад, то это означает одно — в нем исчезло доверие к армии и к опыту своих военачальников.

— А-а, так вот что вас тревожит, — отмахнулся Мехмед. — Нет, бейлер-бей, я не утратил к вам доверия, иначе тлеть бы вашим головам на кольях.

— Вы хотите знать причину? Я отвечу вам, — вновь принялся кричать он. — Если в Риме глава всех христиан во весь голос трубит о крестовом походе, я должен, просто обязан принять ответные меры. И этой мерой будет джихад. Я не желаю испытывать превратности военного счастья. Чем больше армия, тем меньше нежелательных случайностей!

— Мой повелитель, — визирь умело изобразил на лице удивление. — Означает ли это изменение первоначального плана и вместо взятия Константинополя, твои полки двинутся на покорение Европы?

— Учитель, ты хорошо осведомлен о моих намерениях. В Европу я пойду только тогда, когда византийцы, преклонив колени, поднесут мне ключи от своей столицы.

— Тогда я осмелюсь заметить, господин, что чрезмерно большая армия — палка о двух концах. К штурму хорошо укрепленного города она не пригодна — двинувшись на приступ разом, воины в толчее затрут, передавят друг друга. Ей нужен простор, как птице. Она не может остановиться в своем движении: немного найдется земель, способных прокормить такое количество солдат.

— В окрестностях Эдирне твоего приказа ждут сто тысяч храбрецов, — вставил Караджа-бей, — еще не менее двух с половиной сотен тысяч придут к тебе из Анатолии. Аккынджи приведут с собой свои стада, обозы, слуг, женщин. Ты поведёшь за собой поистине огромную армию!

— Я во всем превзойду своих предков, — мечтательно прикрыв глаза, прошептал Мехмед.

Бей сделал украдкой знак визирю и продолжал:

— А если ты бросишь призыв к джихаду, число твоих воинов может увеличиться вдвое, втрое…..

На губах молодого владыки блуждала дремотная улыбка.

— И вот здесь тебя подстережет главная опасность, — обрушил на него Халиль-паша ушат холодной воды.

Султан пошевелился и вперил взгляд в визиря.

— Я не понимаю, Учитель, — медленно произнес он.

— Пригодная для покорения обширных пространств, но вынужденная бездействовать на небольшом участке земли возле города, пока отборные отряды штурмуют стены, армия начнет чахнуть и разлагаться. И вскоре, подобно змее, пожирающей свой хвост, сгубит саму себя.

— Более того, мой повелитель, — подхватил бейлер-бей, — приведя столь большое войско, мы станем посмешищем в глазах всего мира.

— А после падения Константинополя, — продолжил визирь, — эта изголодавшаяся по грабежам толпа зальёт всю столицу, оставив на ее месте лишь камни и пепелища. Что же потом? Чем нам занять такую массу вооруженных людей? Искать новых битв, пусть даже абсолютно бессмысленных и вредных, лишь бы утолить зуд в руках новоиспеченных удальцов? Ведь зачастую даже весьма именитые полководцы были вынуждены следовать на поводу у взбунтовавшейся солдатской массы. И тогда почти всегда их ожидал разгром, поражение от врага, сумевшего воспользоваться слабостью более сильного противника.

Наступило долгое молчание. Мехмед погрузился в раздумье, поводя кончиком языка по губам. Сановники, сидя перед ним на маленьких ковриках, терпеливо ожидали решения.

Наконец Мехмед очнулся.

— Что вы предлагаете?

Бейлер-бей взглянул на визиря и потупился. Халиль-паша провел рукой по бороде.

— Мой повелитель, объявлять сейчас войну всем неверным преждевременно. И в то же время распустить уже собранную армию нельзя. Так пусть же она углубится в сопредельные земли и под предводительством Караджа-бея покорит твоей власти еще несколько христианских областей. Лучшие же части войск останутся осаждать Константинополь до тех пор, пока не принудят его к сдаче.

В это мгновение в зале показался начальник охраны и объявил о прибытии шейх-уль-ислама. Мехмед жестом отослал его прочь, затем пристально взглянул в лицо визирю и перевел взгляд на Караджа-бея.

— Ступайте и вы оба. Я сам приму решение и извещу вас о нем.

Советники поднялись на ноги, склонились перед султаном и пятясь задом, удалились из залы. Мехмед молча смотрел им вслед и когда двери закрылись за пашами, его губы скривились в недоверчивой усмешке.

— Вы оба хитры, но я вижу вас насквозь. Тебе, визирь, близки к сердцу греки и потому ты стремишься отвести от них беду. А ты, бейлер-бей, жаждешь с помощью моих войск присоединить еще два-три жирных куска к своим владениям.

Он вскочил и возбужденно забегал по зале.

— Пожалуй, эти двое правы: джихад сейчас не нужен. Но и уже собранную армию в Европу вести рано.

Долговязый человек в черном, прожженном в нескольких местах кафтане плохо вписывался в пёстрое, брызжущее яркими красками убранство дворцовых палат. Все в его облике выдавало чужака — и его внешний вид, и неуклюжая, растерянно-напряженная походка. Он и сам понимал это и потому, понурив голову, старался не смотреть о сторонам, чтобы не привлекать к себе дополнительного внимания. Несмотря на щедро разбрызганные благовония, от его одежды исходил едкий запах гари и жженого металла, в медно-красную кожу лица прочно въелась серая копоть.

Он молча следовал за пожилым пашой, чей надменный вид и уверенная походка говорили о том, что в этом дворце, в этом мире богатства, роскоши и власти он, придворный, — свой человек. Пришелец то и дело сбивался с шага: его размашистая поступь почти в два раза опережала семенящие шажки царедворца.

У самых покоев султана их остановил начальник стражи. Задав короткий лающий вопрос, он встал перед ними, меряя взглядом прибывших с ног до головы. Паша отрицательно покачал головой и провел руками по полам халата. Затем повернулся к спутнику и произнес:

— Есть ли у тебя при себе оружие, венгр Урбан?

Человек растерянно мотнул головой и развел в стороны большие, грубые как у мастерового руки.

— Вход с оружием к повелителю, да продлит Аллах его годы, карается немедленной смертью, — предупредил царедворец.

— У меня нет ничего, — ответил Урбан.

Дежурный офицер приблизился к нему вплотную и ощупывая руками каждую складку на одежде, тщательно осмотрел его с ног до головы. Затем удовлетворенно кивнул и сделал шаг в сторону. Улуг-бей дал знак страже посторониться. Огромные, за два метра ростом, янычары расступились и по пояс склонившись в поклоне, паша и его спутник проникли в покои.

Не пройдя и половины пути до тронного возвышения, они пали ниц, прижавшись лбами к ворсистой поверхности ковра.

— Ты, ничтожный, разучился поторапливаться на службе у царя Константина? — донесся с трона громкий, полный недовольства голос Мехмеда.

— Прости меня, о всемогущий, — пробормотал венгр, не отрывая головы от пола, — я даже платье не успел сменить, так спешил предстать перед твоим величием.

— Слуги султана всегда должны быть наготове, чтобы по первому зову явиться к очам своего повелителя, — наставительно произнес визирь.

— Мне нет дела до твоей одежды, — продолжал кричать Мехмед. — Мы желаем знать, как долго ты собираешься кормить нас своими сказками. Который месяц ты клянешься закончить работу, а результатов нет и в помине. Где пушка, подлый раб?

— Орудие отлито, — венгр поднялся с колен. — Сегодня утром мастера закончили шлифовку и погрузили его на телегу.

— Где оно? — мгновенно успокоился Мехмед.