Константин приподнялся на стременах.

— Воины мои! — загремел его голос. — Сама Родина провожает нас! Она зовет в бой, приказывает нам умереть за нее!

Он вытащил меч из ножен.

— До последней капли крови! — крикнул он, напоминая клятву.

Золотые шпоры вонзились в круп коня.

— Вперед, христиане! С нами Бог и Крестная сила!

Анатолийцы, овладев примыкающими к Влахернам кварталами, устремились вдоль Месы к центру города. Однако вскоре в передовых рядах поднялось смятение; джебели остановились и даже попятились: навстречу им во весь опор мчался конный отряд неприятеля. Мало кто из турок предполагал отпор, большинство было уверено, что с христианами покончено еще на стенах. Растерянность сменилась тревогой — а что, если у неверных в резерве десятки тысяч ратников? Пехота хотя и приняла копья наперевес, но стала невольно отступать. В поисках подмоги оробевшие с надеждой поглядывали назад, более смелые и решительные упирали тупые концы копий в землю, чтобы выстоять при натиске закованных в броню византийцев.

Маленький отряд с ужасающим треском врубился в гущу османских солдат. Вверх взлетели обрывки тканей, куски щитов, копий и человеческой плоти. Напор конницы был настолько силен, что толпа анатолийцев раздалась в стороны, как вода под ударом дубины. Некоторое время турки еще сопротивлялись, уповая на свой численный перевес, но убедившись, что попытки выстоять напрасны, а длинные мечи горожан разят без промаха, они отступили, внося сумятицу в задние ряды и принуждая остальных к беспорядочному бегству. Византийцы с победным кличем устремились вдогонку, опрокидывая и втаптывая в землю замешкавшихся.

Отступление джебелей продолжалось до самых городских ворот. Прознав об этом, Исхак-паша вне себя от бешенства с полутора тысячами конников бросился наперерез воинам императора. И вовремя — защитники уже выдавливали остатки пехотинцев за ворота Константинополя.

Франциск Толедский первым заметил опасность. С криком: «Государь! Справа!», он развернул коня и выставив вперед тяжелое копьё, помчался навстречу тимариотам. Вслед за ним, отрезвев от успеха быстрой победы, устремились и другие византийцы.

Облако пыли повисло над схваткой. Конные воины перемешались с пешими, пестрые одежды турецких всадников — со стальной броней защитников. Над головами бойцов мелькали сабли, мечи, шестопёры; обезумевшие лошади дико храпели и поднимались на дыбы, роняя из оскаленных пастей густые хлопья пены.

Кажущийся неправдоподобно огромным, с головы до ног забрызганный кровью, Исхак-паша носился в гуще битвы подобно богу войны, легкими отмашками палицы выбивал из седел наскакивающих на него неприятельских воинов. Время от времени он приподнимался на стременах и кричал во всю мощь своей богатырской глотки:

— Царь Константин! Где ты? Я, бейлер-бей, желаю сразиться с тобой!

Но его призыв тонул среди криков, ржания лошадей и лязга оружия. Паша не отчаивался.

— Я здесь! Я ищу тебя! Ты боишься? Откликнись, царь Константин!

Василевс услышал крик паши. Ударом в шею сразив пробившегося к нему тимариота, левой рукой он сорвал с перевязи рог и поднес его к губам. Длинный переливчатый звук перекрыл на мгновение шум битвы. Бей рванул голову в сторону трубного пения рога, привстал на стременах и поднял коня на дыбы. Среди леса голов, шлемов и копий он увидел всадника в серебристых с золотой насечкой латах и с изогнутым рогом в руке.

— Поединок! — вновь раздался его рев.

— Я вызываю царя на поединок!

Турецкие и греческие слова вперемежку сыпались с его губ.

— Всем расступиться! Поединок!!

К императору с обеих сторон приблизились Кантакузин и Франциск Толедский.

— Государь! — задыхаясь, проговорил стратег. — Я должен сразиться с пашой!

— Да, да, — горячо вторил ему кастильский гранд. — Недопустимо для императора унижать свой сан, сражаясь с низшим по роду и по рангу противником. Если восточный князь желает поединка, то я, как граф и как потомок императорской династии, готов скрестить с ним оружие.

Константин отрицательно покачал головой.

— Нет, друзья мои. Бей желает поединка с императором. Пусть будет так.

— Молчи! — он жестом руки остановил готового возразить стратега. — В другое время я отверг бы вызов, но сейчас на карту поставлено многое.

Шум битвы быстро стихал. Смолкали крики, опускались занесенные было для ударов топоры, палицы и сабли. Тяжело дыша, как после долгого бега, утирая с лиц пот и кровь, воины расходились по сторонам, очищая место для схватки предводителей.

Исхак-паша отбросил в сторону булаву и обнажил огромный пал[16]. Он не торопился. Оценив наметанным взглядом крепко сбитую фигуру противника, бей уже не был склонен к излишней самоуверенности. Он не сомневался в своей победе, но все же напомнил себе о необходимых каждому опытному бойцу качествах — выдержке и осторожности. Пустив коня шагом, он медленно приближался к василевсу, перебирая в уме уже отчасти позабытые за давностью лет опробованные методы ведения единоборств.

С мечом в опущенной руке, Константин молча ожидал его, своей неподвижностью наводя на память вытесанную из камня конную статую. Паша гикнул и пришпорил коня. Послушное воле седока животное понеслось вскачь, чутко отзываясь на каждое прикосновение стремян. Бей растянул губы в недоброй усмешке и занес меч для удара наотмашь. Константин дернул коня под уздцы и тоже приподнялся на стременах. Солнечные блики на клинках метнулись вниз; железо встретилось в полете и отозвалось чистым звоном.

Воины обеих сторон дружными криками приветствовал начало поединка и позабыв на время о смертельной вражде, теснее сомкнули кольцо вокруг сражающихся.

Бейлер-бей был почти на голову выше своего противника и потому всецело полагался на преимущество в росте, на длину и мощь своих массивных рук. Однако Константин не уступал ему в боевом мастерстве и сильный, хотя отчасти смягченный шлемом удар по макушке вновь напомнил турецкому паше о необходимости зорко следить за каждым движением неприятеля. Забыв о первоначальной ярости, Исхак-паша овладел собой и стал держать себя подобно расчетливому игроку за шахматной доской.

Поединок продолжался под громкие возгласы одобрения и восторга. Всадники разъезжались в стороны и поворотив коней, вновь неслись навстречу друг другу, чтобы сблизившись, за счет скорости и веса лошади с седоком усилить мощь наносимого удара. Железо мечей лязгало звонко, как в кузнице; глубокие вмятины покрыли некогда блестящую поверхность лат. Копыта лошадей выбивали из сухой земли облака пыли, ветер рвал их в клочья и тут же относил в сторону.

Внезапно над толпой воинов пронесся полувскрик-полувздох: после очередного сильного удара шлем соскочил с головы бея и мелькнув напоследок венчиком белых перьев, покатился по камням, дребезжа подобно пустому котелку. Стальная полоса для защиты переносицы сорвала при падении кожу с левой брови и кровь густой струей стала заливать глаз Исхак-паши. От ярости богатырь обезумел, потерял остатки осторожности. Полуослепленный, он уже не глядя размахивал мечом, стараясь дотянуться до противника. Тщетно! Константин без труда парировал удары. Улучив момент, он сделал резкий выпад и острием меча разорвал кольчугу на боку у бея. Тот непроизвольно отпрянул, попытался ухватить вражескую руку, но промахнулся. Краешком здорового глаза он увидел занесенный над собой клинок, но ни увернуться, ни отразить удар уже не успел. Как подрубленный дуб богатырь дрогнул, зашатался в седле и схватившись за рассеченное темя, вниз головой полетел на землю.

Взрыв ликования раздался среди византийских воинов. С удвоенной энергией они набросились на врага, хотя турки, сраженные гибелью своего предводителя, более не помышляли о сопротивлении. В полном беспорядке тимариоты и джебели отступили к крепостной стене. У самых ворот бегство приостановилось: через разбитые створы в город вливались новые полчища османских солдат, ведомые на этот раз Караджа-беем.