Оказавшись в центре города, хассисин ни на мгновение не оставался бездеятельным. Он заговаривал с мастеровыми и солдатами, заводил мимолетную дружбу с уличными торговцами и коробейниками, щедро раздавал медную мелочь бродягам и попрошайкам. К концу дня, выведав почти всё, он уже крутился возле ограды Вуколеонского дворца. Стараясь не привлекать внимания, он часами наблюдал за перемещениями дворцового караула, за сменой стражи у въездных ворот и боковых калиток.

С наступлением темноты улицы быстро пустели. Спешащие по домам горожане не удостаивали взглядом загулявшего и явно нетрезвого мастерового, который что-то бормоча себе под нос, брёл вдоль ограды заплетающейся походкой. Дождавшись ночи, лазутчик перемахнул через изгородь парка и прячась за деревьями и кустами, быстрыми перебежками направился к одному из входов во дворец. Там он, укрывшись под специально припасенным куском серой ткани, полностью смазавшим в темноте очертания его фигуры, еще раз тщательно отмерил промежутки времени между сменами караула, проследил маршрут движения патрулей. И возблагодарив Аллаха за отсутствие в парке сторожевых собак, обмануть которых было бы несравненно сложнее, чем людей, покинул пределы Вуколеона.

Уйти из Константинополя в ту же ночь он не решился: на улицах патрулировала конная стража, да и риск попасться на глаза крепостному дозору был велик. Поэтому, проведя остаток ночи и часть следующего дня в бодрящем сне, он с наступлением сумерек влился в группу горожан, направляющихся на еженощную расчистку рва. Никем не примеченный, он был вместе с остальными выпущен за крепостную стену. Помахав для вида лопатой, он через некоторое время, якобы по нужде, удалился в сторону. Бегло осмотрелся вокруг, затем, используя два кинжала для опоры рук, принялся быстро карабкаться вверх на противоположную от крепости стену рва. И тут удача впервые изменила хассисину: из-под его ноги вырвался и покатился вниз большой ком сухой земли.

Среди горожан послышались встревоженные голоса:

— Слышали шум?

— Где? В какой стороне?

— Смотрите! Вон там, там!

Землекопы бросились на крик.

— Кто-то сбежал?

— Вот он, я его вижу!

Град камней полетел в сторону беглеца.

— Смерть дезертиру!

Хассисин уже добрался до кромки рва.

— Презренные гяуры! — он звучно сплюнул вниз.

Но тут же охнул, присел на корточки и схватился за правую ногу. Через мгновение он уже мчался вперед, пытаясь бросками из стороны в сторону уклониться от стрел городской стражи. Отбежав на безопасное расстояние, лазутчик сел на землю и скрипя от боли зубами, обломил зазубренный кончик стрелы. Осторожно извлёк древко из голени, оторвал рукав куртки и сильно перетянул рану. Кровотечение, несмотря на перевязку, не останавливалось, и он, хромая на каждом шаге, чувствуя, что силы быстро покидают его, поспешил по направлению к лагерю.

— Я был везде и выведал всё, что нужно было знать.

Хассисин был горд собой и не считал нужным скрывать это. Широкое лицо наёмного убийцы светилось довольством, обнажая в улыбке два ряда крупных желтых зубов.

— Видел ли ты Орхана? — допытывался Караджа-бей.

— Да, светлейший. Принц со своей свитой прошествовал в двух десятках шагов от меня и скрылся за оградой замка, именуемого греками Вуколеоном.

— Почему же ты сразу не убил его? Побоялся смерти?

Хассисин презрительно усмехнулся и покачал головой. В знак особой милости он сидел перед османскими сановниками на маленькой скамеечке, поврежденная нога с повязкой ниже колена была заботливо уложена на подушку. Остальные члены секты молча стояли у него за спиной.

— В одиночку я даже не смог бы приблизиться к принцу. Убить же наверняка мешала кольчуга на его груди.

Он вновь усмехнулся.

— Но если я и сделал бы это, то кто бы сообщил радостную весть султану? Кто свидетельствовал бы за меня?

Бей открыл было рот для следующего вопроса, но тут же передумал. Неожиданная мысль настолько потрясла его, что некоторое время он молча не сводил широко раскрытых глаз с визиря.

— Что стряслось, бейлер-бей? — недовольно осведомился тот. — Ты смотришь на меня, как на дух давно почившего предка.

— Мне только что пришло в голову…, - медленно произнес паша и не окончив фразы, обратился к хассисину. — Ответь, могли бы вы вместо Орхана подобраться к греческому царю?

Сириец поклонился.

— Для нас невозможного мало.

Караджа-бей перевёл взгляд на визиря.

— Нет, — Халиль-паша отрицательно качнул головой. — Константин дважды бросил открытый вызов могуществу султанов. Он должен умереть, сломленный силой, а не от ножа наёмного убийцы. Это послужит хорошим уроком для всех строптивых.

Караджа-бей пожал плечами.

— Ты прав как всегда, мудрейший, — разочарованно протянул он. — Но как много вопросов можно было разрешить одним ударом кинжала! Пусть даже то будет кинжал наёмника.

— Ступайте, — приказал он хассисинам. — Договор остаётся в силе: через день, к закату солнца, голова Орхана должна лежать у ног султана.

Воины поклонились и направились к выходу.

— Запомните, храбрецы, — голос визиря остановил их, — ошибки быть не должно. Отличительный знак принца — родимое пятно величиной с акчу[11] на левой щеке у мочки уха.

— Мы будем помнить это, господин, — ответил сириец.

— И еще: один из вас останется в лагере и будет дожидаться возвращения остальных.

Вожак покачнулся на костыле и удивленно взглянул на пашу.

— Это ослабит нашу силу! — возразил он.

Визирь нахмурился.

— Приказы султана не обсуждаются! Имей это ввиду, прежде чем в следующий раз откроешь рот. Ступайте!

Когда двери закрылись за хассисинами, визирь обратился к Караджа-бею и Исхак-паше, за всю беседу так и не оборонившему ни одного слова:

— Пока что всё складывается достаточно удачно. Заполучив голову Орхана, султан может отказаться от дальнейшей осады Константинополя. Придворная клика во главе с Шахаббедином потерпит поражение и будет отстранена от ведения государственных дел. Мы же получим возможность без помех заняться обустройством и наведением порядка в нашей разоряемой бесконечными войнами стране.

— Когда я смотрел на этих удальцов, — нарушил свое молчание восточный бейлер-бей, — я думал вот о чем. Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо заказал мою голову хассисинам. Я не могу пожаловаться на надежность своей охраны. И многие, очень многие из моих ратников телосложением покрепче этих семерых, да и клинками наверняка владеют лучше. Но их решимость, этот тусклый блеск в глазах, как у оживших мертвецов……

— Они фанатики, им неведом страх смерти, — хмуро согласился визирь. — Таких можно убить, но остановить — никогда.

— Однако…., - начал было Исхак-паша.

— Я знаю, что ты скажешь, — перебил его первый советник. — Что немалое число твоих воинов жаждет сложить головы в бою, чтобы доказать тем самым свое право вечно пировать за столами героев. Но это самообман: они лгут сами себе и даже под пытками не признаются в том, что смерть страшит их, как и каждого прочего человека. И мне более понятны те, в ком желание победить и уцелеть при этом заглушает тягу к посмертной славе. Нет, истинных фанатиков наберется немного и оттого они в стократ ценнее и опаснее.

— Армия из хассисинов не многим будет отличаться от армии из простых, хорошо обученных солдат, — высказал свое мнение Караджа-бей. — Ну разве что чуть больше горячности в бою….

— ….. и больше бестолковости из-за презрения к врагу, — добавил Исхак-паша.

— И потому, — заключил визирь, поднимаясь на ноги и тем самым давая понять, что разговор исчерпан, — они, хассисины, посвятившие жизнь воспеванию смерти, более всего подходят для засылки их в тыл врага, для тайных убийств и покушений. То есть именно для того, для чего испокон веков их и использовали.

Всё оставшееся до наступления сумерек время сириец наставлял своих подручных. Из-за своей раны вынужденный остаться в заложниках, он терзался сомнениями, понимая, насколько усложнилось до мелочей продуманное им покушение. Вновь и вновь он вычерчивал на песке схему укреплений, которые нужно было перейти незамеченными; объяснял кратчайшую дорогу к дворцу; указывал расположение зданий и пристроек бывшей резиденции ромейских царей и расстояния между ними; острой щепкой обозначал наиболее вероятное местонахождение палат принца. Хассисины сидели перед ним плотным полукругом, слушая и запоминая каждое слово. Время от времени они согласно кивали головами или напротив, задавали вопросы. Вопросы радовали предводителя, указывая на понятливость слушателей, хотя ответы на них подбирать становилось всё труднее.