Отчаянный предсмертный крик оглушил его. Священник стряхнул с себя разом ослабевшие руки и поднялся во весь рост.

— Ты видишь, Господи…., - бормотал он, шатаясь и жестикулируя, как пьяный.

— Ты видишь всё…. Ты жаждешь крови, жаждешь жертв…..Я понял, я иду к тебе. Прими душу раба твоего…..

Он споткнулся о тяжелый двухлезвийный топор, нагнулся, с неожиданной легкостью поднял его и держа топорище обеими руками, как рукоять креста, высоко воздел его над головой.

— Умрем за веру Христову!

Он побежал в самую гущу схватки, готовый обрушить оружие на голову первому встречному.

— Вперед, к царствию Небесному!

Расположение фигур на шахматной доске не было благоприятным для Караджа-бея. Это угнетало пашу, хотя прибыл он к визирю для того, чтобы скоротать время. Подобно многим прочим, бей не любил проигрывать; неудача, пусть только за игорным столом приводила его в дурное расположение духа. В глубине души он уже примирился с разгромом и сейчас подыскивал лишь удобный предлог, чтобы отложив до середины уже сыгранную партию, приступить к истинной цели своего визита.

— Паша сегодня не в духе? — осведомился визирь, убирая с доски еще одну фигуру противника.

Тот покривился с досады, невольно провожая взглядом поверженного всадника, затем принял невозмутимый вид и медленно кивнул головой.

— Мы можем продолжить игру в более подходящее время, — предложил советник султана.

Караджа-бей жестом выразил согласие.

— Я не отказался бы узнать причину твоей задумчивости, паша.

— Я смущен выбором, стоящим передо мной.

— Выбором? Не понимаю. Поясни твои слова.

— В то время, когда наш повелитель принял окончательное решение перенести свою столицу из Эдирне в Константинополь, мне пришла в голову некая мысль.

Визирь неопределенно хмыкнул. Тогда многим царедворцам приходили в головы самые разные мысли, что легко читалось в их словах и поступках. Некоторые даже серьёзно хворали от них. Однако, нелишне будет выслушать пашу, откровениями такого рода пренебрегать не следует.

— Я слушаю тебя.

— Нам хорошо знакомо коварство византийцев и потому нетрудно было бы предположить, что враги непременно воспользуются заложником, в течении ряда лет бережно охраняемого ими.

— Ты говоришь о принце Орхане?

— Да, мудрейший. Используя тайные лазейки, они наверняка попытаются вывезти его за пределы города и перебросить к берегам Леванта. Там он, пользуясь именем и славой своих предков, заручится поддержкой эмира Карамана, нашего исконного недруга. Во владениях Ибрагим-бея, еще не так давно за непокорство разоренных повелителем нашим, султаном, он быстро наберёт себе войско…..

Визирь прервал его.

— Сказанное тобой не новость ни для меня, ни для кого-либо ещё, посвящённого в тайны верховной власти. Подобные намерения вынашиваются неприятелем давно и мы по мере наших сил препятствуем их осуществлению.

— Это так, мудрейший. Но не лучше ли от защиты перейти к наступлению?

— Мне казалось, паша, что мы отложили недоигранную партию, — с иронией в голосе произнёс визирь. — Или я ошибаюсь?

— Наверное, я неудачно выразился, — смешался бей. — Просто шахматное поле всегда напоминало мне поле битвы.

— Не тебе одному, друг мой, — визирь начал терять терпение. — Отнюдь. Но неужели это всё, что ты желал сказать мне?

— Нет. Пребывая в беспокойстве, я решился на рискованный шаг.

Визирь слегка повел головой.

— Какой же?

— Мною было отправлено послание к эмиру Египта…..

— Только как от частного лица к частному лицу, — поторопился он продолжить, заметив выражение лица собеседника.

— Что было в том послании?

— Просьба о дружеском совете.

Халиль-паша молча выжидал.

— Я интересовался, как в государстве эмира мамлюков Сайф ад-дин Ахмеда устраняют опасность в лице незаконных претендентов на престол.

Визирь мгновенно утратил интерес к разговору. Он даже деланно зевнул и отвернулся в сторону.

— Мои слова разочаровали мудрейшего?

— Да. Возможно ты запамятовал, паша, но нами, верными слугами султана, не раз предпринимались попытки заполучить в свои руки Орхана. Или, хотя бы, только его голову. Не было никакой необходимости демонстрировать перед эмиром наши неудачи. Он ревнует к военной мощи нашего государства и будет рад в невыгодном свете представить эту ситуацию.

Некоторое время они молчали.

— Помнит ли визирь о некоторых людях, именующих себя хассисинами? — вновь заговорил Караджа-бей.

Визирь недоуменно взглянул на него.

— Что-то припоминаю. Какая-то секта?

— Некогда весьма могущественная. Более столетия назад она пришла в упадок и с тех пор влачит жалкое существование. Остатки ее приверженцев перебрались в Каир, где и находятся сейчас при дворе эмира Египта.

Халиль-паша пренебрежительно махнул рукой.

— Забудь о них. Хассисины пережили свой век.

Он сухо рассмеялся.

— Я вспомнил: они вдыхают дым гашиша, когда совершают намаз. Глупцы убеждены, что это приближает их к Аллаху. Этак, пожалуй, каждый пастух, наглотавшись дыма, может возомнить себя Пророком!

— Оставим на время их ложное понимание ислама. Хочу напомнить тебе о другом. Многие поколения этих людей воспитывались в предельной преданности воле своих духовных наставников, в ненависти к любому другому вероучению. В своём фанатизме они доходили до крайности: по первому знаку муфтия бросались в костер или в пропасть вниз головой. Но не это нас интересует….

— Да, да, паша. Это нас совершенно не интересует.

— Часть этих людей совершенствовалась в устранении из жизни неугодных их братству вождей.

Лицо верховного министра посуровело.

— Опасная секта. Мне остаётся только дивиться недальновидности эмира, пригревшего у себя под боком фанатиков-цареубийц. Венценосные головы неприкосновенны для простых смертных, пусть даже это головы врагов.

— Я полностью согласен с тобой, мудрейший. На совести хассисинов немало темных дел. Они осмеливались посягать даже на прославленного предводителя правоверных, сокрушителя христиан, Салах ад-дина Юсефа, прозванного своими врагами Саладином. Лишь случай, отвага сатрапов и крепкие доспехи спасли жизнь человеку, возродившего угасающий было боевой дух ислама!

Визирь нетерпеливо повёл плечом и паша поторопился продолжить.

— В своем послании я посетовал на вероломство христиан, готовых на любую подлость чтобы ограничить распространение заветов Пророка. Обрисовал все тяготы братоубийственной смуты, в которую ввергнет Анатолию, и не только ее, появление самозванца. Вскользь упомянул о некогда прославленном…. кхм…. мастерстве хассисинов. И в заключении пожелал эмиру долгих лет царствования.

— Вероятно, ответ на столь учтивое письмо не заставил себя долго ждать?

— Некоторое время спустя гонец Сайф ад-дин Ахмеда вручил мне письмо от своего господина. Гонца сопровождали семеро воинов.

— И эти семеро — члены секты?

— Да, мудрейший.

— Ты умеешь выжидать и хранить молчание.

Бей не ответил.

— Где сейчас хассисины?

— Здесь, за порогом твоего шатра.

Визирь хлопнул в ладоши.

— Найди семерых воинов, прибывших с пашой и приведи их сюда, — приказал он явившемуся на зов начальнику охраны.

Вскоре дверь шатра распахнулась и в помещение, сопровождаемые стражей, вошли семеро. Приблизившись на десять шагов, они разом преклонили колени и прижавшись лбами и ладонями к ковру, замерли так в долгом поклоне. Визирь жестом отпустил стражу и перевел взгляд на чужеземцев. Сизые, свежевыбритые затылки хассисинов плавно переходили в мощные, кажущиеся короткими из-за обилия мышц шеи и далее — в широкие и покатые, как у ярмарочных борцов плечи.

— Они согласны служить нам? — тихо спросил визирь.

— Почему бы нет? — пожал плечами бейлер-бей. — Деньги нужны их секте. Да и потом, я думаю, они не прочь возродить свою почти уже похороненную славу.