— Птицы…., - прошептал он вдруг, увидев стремительно несущуюся в высоте крикливую стаю чижей.

— Возьмите, возьмите меня с собой…. Я хочу быть как вы…. улететь, унестись прочь от этого дикого злобного мира…., - бормотал Орхан, раскачиваясь из стороны в сторону.

И в мгновение, когда дверь просела под ударами извне, он сделал быстрое движение и перекинул ноги за край амбразуры.

— Я — птица….! — во всю мочь легких выкрикнул он и взмахнув руками, выбросился наружу.

— Я лечу-у-….! — ликующе звенело него в ушах, когда он с распахнутыми, развевающимися полами сутаны, похожий на огромного подстреленного ворона, камнем падал вниз, на скалистые уступы подножия башни.

На протяжении всего дня участок Морских стен, прикрывающий подступы к заградительной цепи через залив, подвергался особо ожесточенному натиску. Османскому флоту во что бы то ни стало требовалось прорваться в гавань, к удобным для швартовки и высадке солдат причалам. Но овладеть башней Кентария, на которой крепился подвижный конец Цепи, равно как и прилегающими к ней стенами, было непросто. Все попытки штурма кончались безрезультатно.

Не успевали турецкие феллуки приблизится к берегу, как из катапульт с башенных площадок летел в неприятеля меткий град камней и снарядов с зажигательной смесью. Потеряв несколько кораблей, Хамза-бей изменил тактику. Феллуки, собранные со всей акватории прибрежной части моря, загружались с бортов галер пехотинцами и моряками и спешили, несмотря на жестокий обстрел, к стенам города. Иногда, от чрезмерного количества принятых на борт людей, плоскодонки захлестывало водой, переворачивало от близкого попадания метательных снарядов.

В три погибели скорчившись на днищах лодок, воины испуганно блестели глазами и сбивчивым шепотом возносили молитвы к Аллаху. Да, смерть в бою почетна, но с полным ртом воды кормить собою рыб на дне моря? За это шейхи загробного блаженства не обещали.

Чем ближе феллуки подплывали к берегу, тем негостеприимнее становилась встреча. Не успевали воины со вздохом облегчения ощутить под ногами земную твердь, как с высоты стен и башен на них обрушивались увесистые камни, летели стрелы и копья, а железные трубы в прорезях бойниц извергали из себя целые потоки огня и раскаленного песка. Турки метались вдоль узкой прибрежной полосы, пытаясь защититься от стрел горожан щитами, а кое-кто — и телами погибших товарищей; вконец отчаявшись, искали спасения в воде или у подножия башен. Штурмовать стены без осадных приспособлений было невозможно и они гибли почем зря, без пользы и без счета, пополняя собой ряды счастливцев в райских кущах. Лишь когда к берегу на двух галерах сумели доставить осадные лестницы, мусульмане перешли в наступление.

Во второй половине дня, завалив своими телами подступы к стенам, турки были вынуждены ослабить натиск: некоторые из лестниц были попорчены или изрублены в щепы византийцами, другие — оказались непрочны и ломались под тяжестью облепивших их воинов. Но почти в то же время весть о прорыве врага на сухопутных стенах заставила многих горожан покинуть укрепления. Оставив посты, они поспешили по домам, надеясь спасти свои семьи.

Оказавшийся в одиночестве отряд критских моряков численностью менее сотни, еще в течении двух часов сдерживал врага, до тех пор, пока у него в тылу не появились первые группы воинов Саган-паши, движущиеся с верховий залива. Привлеченные шумом сражения, они с громкими криками набросились на моряков. Критяне, зажатые с двух сторон, отступили со стен и заперлись в башнях Алексия, Льва и Василия.

Попытки выбить их оттуда успехом не увенчались.

Время шло и даже командиры сотен начинали роптать. Саган-паша, кипя от бессильного гнева, то и дело мерил башни взглядом, прикидывая успех новой атаки. Посылать людей на штурм, заранее обреченный на провал, паша не хотел. Выставлять себя в смешном свете, в уже захваченном городе осаждая три башни с запершимися там христианами? Забыть бы про них, послать к сатане ту горстку упрямцев, но как знать, что может вдруг взбрести в головы этим безумцам.

В то же время он понимал, что терпение его солдат быстро истощается. Многие с неприкрытой завистью посматривают в сторону города, где их собратья по оружию упоенно предаются разбою. Послать их вновь на штурм? В любом случае задача не из легких и без принуждения уже не обойтись. Кому же захочется погибать в самом конце сражения, увеличив своей смертью долю остальных?

Саган-паша решился на переговоры. Кивком подозвав к себе переводчика, коротконого грека-ренегата, он сквозь зубы бросил ему:

— Пойдешь к гяурам и скажешь им: паша предлагает вам жизнь в обмен на оружие. Они — моряки, и должны знать, что лучше невольниками ворочать весла на галерах султана, чем через час усесться на кол верхом.

Грек поклонился, размотал свой тюрбан и размахивая белой материей как флагом, боязливо двинулся к ближайшей башне.

— Поторапливайся! — рявкнул паша, глядя, как парламентер осторожно переступает через мертвых и умирающих.

Железная дверь у основания башни чуть приоткрылась и грек быстро прошмыгнул в образовавшуюся щель.

Паша нетерпеливо тронул плетью коня и рысью проехал перед рядами своих солдат. Боевой азарт уже сошел с их лиц, сменяясь усталостью и раздражением на досадную помеху.

Вскоре от верхней площадки башни послышался окрик. Темная фигура, описав дугу, звучно шлепнулась об землю. Паша приблизился к распластанному на камнях телу парламентера, бегло взглянул в широко открытые, полные ужаса глаза мертвеца и перевел взгляд на записку, приколотую ножом к его груди.

— Прочти, — кивнул головой он Исмаилу.

Вельможа спешился, выдернул нож и приблизил записку к глазам.

— Условие принято. Оружия много. На каждом клинке — ваша жизнь, — вслух читал юноша.

— И это всё?

— Да, светлейший. Написано кровью, — Исмаил отбросил записку и вытер руки об халат.

Саган-паша помолчал.

— Теперь пойдешь ты, — бросил он своему приближенному.

— И скажешь им следущее…..

Сотник Даниил неприязненно смотрел на стоящего перед ним турецкого сановника.

— Мы уже дали ответ Саганосу…. или как там его? Похоже, ему требуется подтверждение? — хмуро спросил он.

— Не торопись, о отважный, — Исмаил говорил на хорошем греческом языке.

— Мой господин умеет ценить мужество, даже если это мужество врага. Он счел нужным изменить свое первоначальное предложение. Но перед тем, как огласить новое, дозвольте мне сказать вам несколько слов от самого себя.

Он облизал пересохшие губы и повел глазами по сторонам. Вокруг стояли воины в изрубленных и окровавленных латах. Многие из них были ранены, но и те, кто еле держался на ногах, не выпускали из рук оружие.

Исмаил повысил голос, зная, что его слушают все, даже наблюдатели у бойниц, зорко следящие за каждым движением врага у подножия башни.

— Оглянитесь вокруг, христиане! Вы увидите то, что очевидно уже всем. Город взят армией султана, корабли ваших единоверцев во всю мочь спешат в свои дальние страны. Войска ваши разбиты, император взят в плен и скоро будет казнен. Ответьте, храбрецы, кого вы собираетесь защищать? Во имя чего бросаться вам в объятия смерти? Войско султана несметно и вы продержитесь не более нескольких часов, пока все три башни не обложат бочками с порохом и не взорвут вместе с запершимися в них людьми.

— Ты что это, нечестивый, пугать нас вздумал? — взревел один из моряков и с поднятыми кулаками бросился на турка.

Даниил тычком возвратил его на место.

— Говори короче, — потребовал он.

— Светлейший паша предлагает вам вернуться на свои корабли и с почетом уплыть к берегам своей страны. Препятствий вам чиниться не будет. Вы можете забрать с собой всех раненых и оружие.

Он говорил страстно, пытаясь пробить глухую стену недоверия.

— Никто из подданных султана не посмеет преградить вам дорогу. Да и зачем? Поверьте, мы тоже устали от крови.