— Началось? — спросил он после традиционного приветствия.

— Да, — столь же кратко ответил стратег.

Вскоре подогнали паром — две сцепленные бортами баржи с деревянным настилом на всю ширину палуб и небольшим навесом для защиты от непогоды. Установленные на корме барабаны со скрипом принялись наворачивать на себя пеньковые канаты; паром дернулся и отчалил от пристани.

За все время переправы димархи не обмолвились ни словом. Стратег беспокойно мерил шагами рассохшийся, белесый от соли палубный настил, мегадука же внимательно, будто впервые, рассматривал удаляющиеся стены и башни Константинополя.

На противоположном берегу их уже ожидал Алексий. Поприветствовав димархов, он сообщил им, что место для переговоров подготовлено на пришвартованной у пристани ромейской галере. Что подеста и начальник гарнизона уже извещены и должны прибыть с минуты на минуту.

— Похоже, представитель досточтимого Феофана намеревается присутствовать при беседе, — неприязненно произнес Нотар.

Глаза северянина недобро блеснули.

— Адмирал считает это излишним? — он намеренно употребил латинизированную форму обращения.

Мегадука вспыхнул, но сдержался.

— Мне жаль, что мой друг Феофан не состоит более в должности квестора[9]. Иначе он бы помнил, что по закону переговоры государственной важности должны протекать лишь в строго ограниченном кругу лиц.

— Могу ли я расценить услышанное как отказ в моем присутствии на переговорах?

— Перестаньте, — досадливо поморщился Кантакузин. — У нас осталось мало времени до прибытия генуэзцев. Предлагаю сейчас же отправиться на галеру и обсудить отдельные детали предстоящей беседы.

Вскоре в просторной каюте появился Ломеллино, подеста Галаты. Несмотря на достойное выражение лица, взгляд генуэзца беспокойно бегал по сторонам, избегая встреч с глазами сидящих за столом ромеев.

Городской голова рассыпался в многословных приветствиях. Он чрезвычайно рад прибытию гостей…. О, нет! Что он говорит? Хозяев!…. Сожалеет, что из-за неотложных дел они лишь изредка находят время посещать свои владения и потому от всей души приглашает димархов отобедать и отдохнуть в его особняке.

— Благодарим, — ответил за всех Кантакузин, — но мы пригласили уважаемого подесту не для того, чтобы воспользоваться его гостеприимством. Происходящие события не оставляют времени для вызова в Константинополь представителей городской управы Галаты и потому мы сочли возможным прибыть на встречу сами, пренебрегнув требованиями этикета.

Подеста закручинился. Безусловно, он осведомлен о скором вторжении врага на земли византийского императора. Но что он, ничтожный, может поделать, если на все воля Господня?

— Вот в этом мы и желаем разобраться, — произнес мегадука, неприязнено оглядывая приземистого толстяка с лисьими манерами. — Что может, а что обязана предпринять колония. Но я не вижу здесь начальника гарнизона Галаты и весьма удивлен этим обстоятельством. Не разъяснит ли подеста причину подобной медлительности?

— К моему великому сожалению, капитан неделю назад слег с тяжелым недугом, однако посыльные должны были разыскать его заместителя, лейтананта Гвиланди. И должен сказать, я не меньше вас удивлен его задержке.

Не успел он закончить фразу, как на пороге каюты показался сам лейтенант. Он был гротескно худ, просторный кафтан мешком висел на его долговязой фигуре, а на изрытом оспинами лице застыло недовольное выражение. Он молча отдал честь и опустился в ближайшее свободное кресло.

Лейтенант был не в духе. Прошлым вечером в гавани пришвартовалась плоскодонка, владелец которой занимался выгодным промыслом: за плату переправлял с противоположного берега залива портовых гетер. Как всегда, женщины были расхватаны в одно мгновение, но лейтенант, пользуясь правом старшего, сделал свой выбор первым. На его беду, та пышнотелая черноволосая гречанка оказалась не только холодна, но вдобавок еще и скаредна: потребовала за свои услуги двойную плату. К числу ее недостатков относились также и оглушающе-пронзительный голос, и богатый набор итальянских ругательств. Гвиланди поморщился, вспомнив визгливые вопли и оскорбления, сыпавшиеся на него, как из дырявого решета, когда ее, растрепанную и полуодетую, хохочущие солдаты выпихивали за дверь. А там, на улице, несмотря на ранний час, уже толпились привлеченные шумом кучки мещан. И потому, когда утром ему, раздосадованному этой историей, измученному головной болью и остатками хмеля, вскоре после сообщения о потасовке между моряками и солдатами, не поделившими девиц и как следствие — о разгроме двух портовых таверн, принесли известие о подходе врага, и почти сразу вслед за этим — немедленный вызов к ромейским военачальникам, это никак не могло улучшить ему настроение.

«Когда же вы все наконец оставите меня в покое?» — отчетливо читалось у него на лице.

Кантакузин брезгливо осмотрел лейтенанта и повернулся к подесте.

— Поскольку вам обоим уже известно о подходе врага, мы желаем выслушать и оценить ваши намерения и планы на ближайшее будущее.

Лейтенант пожал плечами и недовольно брякнул:

— Я солдат и подчиняюсь приказам. Если синьору подесте будет угодно отдать приказ об обороне Галаты, я выполню свой долг.

— Мы не ослышались, лейтенант? — Кантакузин уже еле сдерживал себя. — Ты признаёшь над собой лишь подесту, тогда как каждому мальчишке в ваших трущобах известно, что василевс — единственный и полноправный наш государь?

— Я служу тому, кто платит, — угрюмо возразил Гвиланди.

— Мне кажется, дела требуют срочного наведения порядка, — вмешался мегадука. — Если холоп отступает от веления долга, его хозяин в той же мере несет ответственность за измену. По моему мнению, мастер Кантакузин, на мачтах этой галеры не достает двух веревок с петлями на концах.

Лицо подесты поплыло пятнами, увлажнилось и стало напоминать кусок плохо заквашенного теста.

— Но, синьор….

— Да мне достаточно двух сотен меченосцев, чтобы перевернуть вверх дном ваш паршивый пригород, — заорал стратег, с силой грохая кулаком по столу. — И вот этой руки, чтобы вдребезги разнести ваши гнилые головы. Вы что же, осмеливаетесь полагать, что мы, взрастив за пазухой ядовитую гадину, не найдем в себе решимости одним ударом прихлопнуть ее? Вы сильно ошибаетесь, господа генуэзцы!

Подеста в ужасе замахал руками.

— Что вы, что вы, синьор, зачем же так волноваться? Прошу вас, не принимайте всерьёз глупые речи лейтенанта — его еще незрелый и от природы слабый ум затуманен вчерашней попойкой. Мы отлично осознаём, что живем на этих землях из милости василевса, да продлит Господь его годы, и никогда, даже под страхом смерти не допустим и мысли о неповиновении.

— Приятно слушать разумные речи, — насмешливо произнес Алексий. — Но на вашем месте, синьор подеста, я бы призадумался над тем, может ли обделенный умом человек, не знающий своего государя и отпускающий в военное время весьма двусмысленные шутки, исполнять и впредь обязанности начальника гарнизона.

Гвиланди с проклятиями вскочил на ноги. Подеста тут же очутился возле него и скороговоркой, несколькими словами утихомирил его. Затем повернулся к Алексию.

— Я задумаюсь, синьор, непременно задумаюсь. И воспользовавшись случаем, прошу передать мастеру Феофану мои пожелания доброго здравия и долгих лет жизни.

Стратег нетерпеливо повел головой.

— Оставим любезности до лучших времен.

— Всем известна роль Перы в системе оборонительных сооружений Константинополя, — в тишине его слова падали веско, как куски свинца. — И у нас нет сомнений, что Галата — одно из самых слабых звеньев в этой цепи. Империя лишена возможности укрепить гарнизон своими отрядами и потому жителям колонии придется уповать на собственные силы. Договаривайтесь с турками как хотите, но помните, что если хоть на мгновение возникнет вероятность преждевременного падения Перы, мы бросим на поддержание порядка весь наш резерв.