Арсен, рассекая — волны, дошел до середины, догнал бойцов. А вот и берег. Осталось несколько шагов.

Он видел, как от воздушных волн вздрагивают на том берегу головки красных маков: Еще несколько шагов — и он будет на той стороне…

Один из бойцов вышел на берег. В этот миг вода перед Арсеном стеной взметнулась вверх. И пока он сообразил, в чем дело, его накрыл обрушившийся сверху водопад. Арсен упал лицом в воду…

Когда он снова почувствовал под ногами дно реки и поднялся, в ушах у него жужжало и перед глазами стояла молочно-белая стена. Через несколько мгновений он увидел бегущих к нему бойцов; все почему-то бежали в его сторону… Арсен понял, что стоит лицом к своим позициям, и повернулся. На тот берег реки выходило много бойцов, они бежали к селу на опушке леса. Это и было, значит, направление атаки, а село — тем самым Архангелом, о котором им говорили. Арсен выпрямился и хотел двинуться вперед, но зацепился за что-то тяжелое. Закинув автомат на спину, он наклонился и поднял из воды бойца — наверно, убитый или раненый. Арсен вынес бойца на берег и заглянул ему в лицо. Со лба стекала кровь, глаза были закрыты… Он опустил убитого на землю и бросился догонять атакующих. Вокруг него свистели пули, вблизи рвались мины, но Арсен ничего не слышал. Он видел лишь бегущих впереди бойцов, думал только о том, чтоб догнать их. Вот перед ним промелькнуло как будто лицо Гамидова, а дальше словно фигура Меликяна. И снова все лица стали похожими одно на другое — точно и знакомы все, и незнакомы.

Сквозь оборванную колючую проволоку Тоноян спрыгнул во вражеский окоп в ту самую минуту, когда гитлеровец в зеленой шинели выстрелил из револьвера и к его ногам свалился наш боец. Арсен нажал на спуск автомата, и фашист, схватившись за живот, рухнул на дно окопа.

— Вперед! — крикнул кто-то.

Это был Бурденко.

Арсен кинулся за ним. Они бежали рядом к первым домам села, а впереди убегали те, в зеленых шинелях. Микола автоматной очередью скосил нескольких гитлеровцев, потом дал очередь Арсен, и ряды убегавших рассеялись и вдруг пропали.

— Вторые окопы! — крикнул Микола. — Закидывай гада гранатами!

Оба почти одновременно швырнули гранаты и залегли. Когда они поднялись, то впереди них уже бежали к вражеским окопам другие бойцы. Из окопов убегали к селу гитлеровцы, по ним били наши снаряды, накрывая бегущих огнем и дымом. Микола перепрыгнул через окоп, за ним перескочил Арсен и спустя минуту поравнялся с Миколой. Посреди села гитлеровцы пропали, точно провалились сквозь землю. Поток наших снарядов начал заливать опушку леса.

— Архангел занят, товарищи! — подняв вверх автомат, крикнул Микола.

В эту минуту на село спикировали бомбардировщики с черной свастикой на крыльях.

— Ложись!

Бомбы упали поодаль. В воздухе засвистели осколки.

— Он уже считает Архангел потерянным для себя, раз бомбит! — приподняв голову, крикнул Микола.

Вслед за бомбежкой враг открыл по селу беглый артиллерийский огонь. Снаряды попадали в хаты, рвались на улицах. Загорелись крылечки, соломенные кровли.

Рота уже окапывалась на опушке леса, когда появился Сархошев. Во время атаки никто из бойцов лейтенанта не видел.

— Задание выполнено, товарищи! — провозгласил он с победоносной улыбкой, положив левую руку на перекинутый через шею немецкий планшет. За пояс у него был заткнут немецкий парабеллум без кобуры.

— А почему мы здесь окапываемся, когда впереди нет огня, а он, бис, точно сквозь землю провалился? — спросил Микола. — С флангов, кажется, вперед продвигаются.

— Это уж дело командования! — оборвал его Сархошев.

Заметив Меликяна с повязкой на лбу, он с напускной приветливостью справился:

— Что это, ранен?

— Слегка, — ответил Меликян, стараясь выпрямиться.

— Да, тебе необходима, необходима рана! — покровительственным тоном заметил Сархошев, понижая голос.

Бойцы стали подниматься.

Глядя на землю, на пышные цветы и травы, молчавший до того Алдибек Мусраилов вдруг восторженно крикнул:

— Смотрите, товарищи, как красиво! И эта земля — наша, понимаешь, наша!.. Давайте поцелуем ее, товарищи!

И как бы долго ни жили бойцы подполковника Дементьева, какие бы светлые дни ни наступили для них, никогда не забудут они этой минуты! Казалось, земля милее пахнет на только что освобожденном берегу. Гордыми и могучими чувствовали они себя, вдыхали знакомые с детства весенние запахи, и казалось им: в родной природе слышатся жалобные голоса. Быть может, то рыдают матери и сестры и их слезы сохранила и впитала в себя для бойца молодая зелень? Иль это шепот любимой девушки, шелестящий среди цветов, наполняет сердце освободителя тоской и любовью? Стонет ли это родимая земля, придавленная пятой захватчика, или то голос собственного сердца приказывает бойцу: «Вперед, вперед!..»

Батальон поднялся на холм, поросший лесом. Аргам оглянулся в сторону, где вчера еще были их позиции, откуда двигались сейчас бесчисленные войска, орудия, танки, автомашины. Часа два назад Аргаму казалось, что сражается только один их батальон. Оказывается, их батальон был лишь каплей в этом подвижном и беспокойном море, омывающем все равнины, все высоты.

— Смотри вперед, браток! — оказал Микола, обнимая за плечи Аргама. — Трудный был переход, но мы оставили его позади. Смотри вперед!

Аргам был в приподнятом настроении, он чувствовал себя героем, и героями казались ему все товарищи.

— Надо временами оглядываться на пройденный путь, посмотреть, какие позади тебя силы, чтоб спокойней идти вперед, — ответил он Миколе тоном бывалого воина.

— С этой точки зрения можно! — согласился Микола.

Во второй половине дня снова завязались бои. Полк Дементьева разгромил пытавшегося оказать сопротивление врага, взял в плен до роты фашистских солдат и стремительно двинулся вперед.

Вечером полк закрепился на новых позициях. Лежа среди цветов и зелени рядом с Арсеном, Микола шутил:

— Хорошо мы поработали с тобой сегодня, Арсен Иваныч! И на завтра, и на послезавтра, и на все дни у нас хватит сил. Наступление, братец ты мой, продолжается!

По приказу комдива и начполитотдела Аршакян во время наступления должен был находиться в тыловых подразделениях дивизии. Надо было проследить за переброской раненых, за тем, чтоб не было перебоев в снабжении боеприпасами, а в случае продвижения войск немедленно отправить вслед за ними санбат.

Еще до рассвета Тигран прибыл в автороту дивизии. Вместе с командиром ее он проверил оборудование и готовность машин, запасы горючего, поговорил с шоферами, объяснил, что успешность операции во многом зависит от энергии и мужества людей, доставляющих боеприпасы. Может случиться и так, что снаряды и мины придется перебрасывать на переднюю линию под огнем.

— Можете не сомневаться, наши руки не дрогнут. А что до направления — ясно! — отозвался один из шоферов.

В темноте Аршакян не мог разглядеть лица говорившего, но видел, что перед ним стоит великан.

— Как ваша фамилия?

— Косолапов Петр Алексеевич, из Армавира. Никто у меня анкеты не спрашивал, но она была всегда чиста. Мы, шоферы, народ сознательный.

— Иначе и не должно быть. На этот раз, однако, требуется исключительная сноровка!

— Сознаем, товарищ батальонный комиссар! — повторил Косолапов.

Шофер, должно быть, весело улыбался, а ровно гудящий бас позволял предполагать, что у него мужественное лицо и спокойные, крепкие нервы. Рядом с Косолаповым и вокруг него стояли шоферы и своим молчанием словно давали ему полномочия говорить от имени всех.

— Все мы уже с осени понюхали пороха. Один только среди нас зеленый, да и тот вперед рвется… — раздался чей-то голос.

— Лишь бы дали шоферу оперативный простор!

После автороты Аршакян побывал в полевой хлебопекарне; на опушке березовой рощи его обдало ароматом свежевыпеченного хлеба.

Уже светало, когда он прибыл в санбат. Перед домами небольшого хутора, под цветущими акациями, в напряженном ожидании стояла группа врачей, санитаров и медсестер. Видно было, что никто из них за всю ночь не сомкнул глаз. Тигран заметил длинную и хмурую фигуру главврача санбата Ивана Ляшко. Словно статуя, стоял он в кругу подвижных и суетливых сестер. Подойдя ближе, Аршакян поздоровался со всеми.