Аргам в последний раз крепко обнял Седу и ласково проговорил:

— Подождем немного, пока подойдут Ираклий и Шура.

— Как огрубели твои пальцы, настоящим бойцом стал, — заметила Седа.

Оба вздохнули. Вдруг перед ними выросла какая-то темная фигура.

— Пароль?

Аргам не знал пароля этого дня.

— Да свои, свои! — повторял он, растерявшись.

Щелкнул затвор, и патрульный, направив в их сторону винтовку, угрожающе крикнул:

— Руки вверх!

Аргам и Седа подняли руки.

— Идите вперед! — приказал патрульный.

Пытаться объяснить, кто ты, или спорить с ночным патрулем бессмысленно и опасно. Они покорно зашагали по улице. С винтовкой наперевес на расстоянии двух шагов от них шел патрульный.

— Направо! — скомандовал он.

Повернули направо.

— Быстрее шаг!

Патрульный привел их на отдаленную окраину города. Остановились перед каким-то домиком. Боец крикнул, чтобы открыли дверь. В домике встали на ноги несколько бойцов.

— Товарищ лейтенант, задержал их на улице, не знали пароля! — доложил патрульный, широколицый казах.

Аргам и Седа совершенно растерялись.

— Аргам! — позвал знакомый голос, при звуке которого у Аргама по коже пробежали мурашки.

Это был Каро.

Немного погодя другой патрульный привел Ираклия и Шуру и точно так же, как первый, доложил лейтенанту.

Хуже всех было положение Шуры. «Какие дела с бойцами могут быть у этой красивой девушки?» — говорил взгляд каждого. Шуре никогда не приходилось бывать в таком неприятном положении; особенно неловко почувствовала она себя, когда появился брат.

Командир комендантского взвода Иваниди знал Ираклия и Аргама. Расспросив их, он по-грузински обратился к Ираклию:

— Вы сюда пришли воевать с врагом или водить на прогулку красивых девушек?

Лейтенант посмотрел на Аргама. Он хотел было и ему сказать то же самое, но промолчал, щадя Седу.

Не меньше, чем бойцы, пойманные на месте «преступления», были смущены Николай Ивчук и Каро Хачикян. Они с тревогой ожидали решения лейтенанта.

— Почему вы бродите ночью с нашими бойцами? — обратился лейтенант к Шуре.

Та уже оправилась от смущения.

— Они у нас в гостях были.

— В гостях были? А зачем было им ходить в гости… к вам?

— Так они же мои знакомые! Вот он, — Шура указала на Ираклия, — в первый раз с братом моим пришел, когда в городе еще были гитлеровцы. Вы же сами их тогда прислали к нам!

— Это моя сестра, товарищ лейтенант, — волнуясь, вмешался Ивчук.

Лейтенант повернулся к нему.

— Та самая разведчица?

— Точно так, товарищ лейтенант!

На хмуром лице Иваниди показалась улыбка. Через несколько минут лейтенант приказал Ивчуку и Каро проводить девушек домой, а Аргаму и Ираклию, сообщив пароль, разрешил вернуться в полк.

— Не делайте этого в другой раз!

Когда бойцы и девушки ушли, лейтенант сказал патрульным:

— Молодцы ребята, правильно поступили.

Взгляд лейтенанта упал на Игоря Славина.

— А красивая у Ивчука сестра — не так ли, Славин?

— Очень красивая, товарищ лейтенант! — с жаром ответил Игорь.

В полушубке, туго стянутом поясом, с двумя подвешенными гранатами, которые бойцы попросту называли «лимонками», в ушанке, надвинутой на глаза, направлялся к штабу полка Борис Юрченко.

Серебрились на солнце заснеженные поля. Капитан шел прямо к опушке леса, где находился штаб. Он знал, что некому смотреть на него, кроме бойца, идущего сзади, и все-таки четко печатал шаг. Он способен был маршировать так день и ночь, не замедляя шага и не сбиваясь. «Настоящий кадровый вояка!» — с нескрываемым восхищением отзывались о нем командиры.

Ни при каких обстоятельствах капитан Юрченко не терял выправки, бодрости во взгляде и в движениях. В дивизии его уже считали героем, да и сам капитан был уверен в том, что он способен выполнить любое трудное задание.

Юрченко был человеком сильной воли. Его не могли сломить временные неудачи. Даже в самые трудные дни капитан улыбался, и только внимательный человек мог подметить глубоко скрытую тревогу комбата.

— Так кто был, говоришь, у командира полка? — громко спросил он сопровождающего его бойца.

Ускорив шаг, чтобы поравняться с комбатом, боец ответил:

— Один майор из штаба дивизии, сам он, да еще комиссар.

«Интересно — что еще там придумали штабники?» — думал Юрченко.

Спустившись в балку, они поднялись на холм, и перед ними открылась опушка леса. Войдя в землянку командира полка и со свету не видя никого в ней, капитан доложил более громко, чем обычно:

— Товарищ майор, капитан Юрченко явился по вашему приказу!

Не успев еще договорить, он почувствовал в молчании майора что-то странное.

— Здесь генерал, — послышался голос Дементьева.

Юрченко спохватился:

— Товарищ генерал…

— Отставить! — махнул рукой генерал Яснополянский. — Все ли командиры явились? Командиры батарей, минометчики, комиссары батальонов… все здесь?

— Все! — доложил майор Дементьев.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Юрченко разглядел лицо генерала, покрытое красноватыми веснушками, его густые огненные волосы, спускавшиеся на уши. «И чего он эту копну на голове носит?» — подумал Юрченко. У него самого волосы всегда были острижены так, как это положено военному.

— Новое боевое задание, товарищи, — сказал генерал, расправляя на маленьком столе карту. — Хватит отсиживаться в одних и тех же ямах. Надо действовать.

Командиры напряженно слушали его, боясь пропустить хотя бы одно слово.

— А то Что же получается? — продолжал Яснополянский. — Другие армии продвигаются, а мы знай себе строим под землей дворцы. Северный Донец весной превратится в рубеж сопротивления для наступающих. А наступать будем мы. Значит, теперь же надо переправляться на тот берег — пешком, на колесах, на санях. Лед крепок, надежнее любого моста — не так ли?

Помолчав, он обвел испытующим взглядом командиров.

— Совершенно точно! — воскликнул Юрченко.

— Вот спасибо за поддержку! — улыбнулся генерал.

Командиры рассмеялись.

— Эту задачу предполагается выполнить следующим образом, — продолжал генерал. — Полки должны занять два села на противоположном берегу Донца и там прочно закрепиться. А как поступать дальше — скажет командование.

Генерал не спеша разъяснял детали намеченной операции. Он делал отметки на топографических картах, задавал командирам вопросы, выслушивал их и, подумав, продолжал давать указания. Лицо его то прояснялось, го становилось озабоченным. Рыжеватые волосы падали на лоб, казалось — они закрывают генералу глаза и он ничего не сможет разобрать на топографической карте. «Вот это генерал!» — думал Юрченко. И все время, не сморгнув под взглядом генерала, он смотрел ему прямо в глаза. А генерал Яснополянский словно его только и видел.

Окончив совещание, генерал поднялся, доставая из портсигара папиросу. Вместе с ним поднялись и командиры. Закурив, генерал подошел к Юрченко и легонько толкнул его в выпуклую грудь:

— Ну прямо броня, щит бронзовый! С такой грудью скалы ворочать можно!

На этот раз Юрченко смутился. Генерал отвернулся и снова подошел к столу.

— Значит, так, товарищи командиры…

«Да, с таким генералом не пропадешь!» — мысленно повторял Юрченко. От его взгляда не ускользнуло и то уважение, с каким относился к генералу Дементьев. «А любит его майор!» — мелькнуло у капитана в голове.

…Мурлыча любимую песенку, Юрченко вечером вернулся в свой батальон и созвал командиров рот.

В землянке топилась печка, ярко светила керосиновая лампа, раздобытая для командира Миколой Бурденко.

— Ну, товарищи, — начал командир батальона, — Северный Донец весной превратится в рубеж сопротивления для наступающих. А наступать будем мы. Настоящее дело начинается! Генерал сказал, что…

И он повторил все, что говорил Яснополянский. Такими родными стали эти слова капитану, что казалось, они рождаются в его собственном сердце. Потом он разъяснил задачи батальона, поручив своему заместителю — старшему лейтенанту Малышеву составить письменный приказ.