— Спектакль прошел при переполненном зале, — вспоминала Л. Ягункова, — хотя над певцами стоял густой пар, деревенели ноги танцовщиц, а музыканты изо всех сил старались не фальшивить, перебирая струны посиневшими пальцами. Зрители долго вызывали Кемарскую, Ценина, Тимченко, Петрова. Артисты, выходя на вызовы, уговаривали зрителей разойтись до объявления ежевечерней воздушной тревоги. На другой день тревогу объявили, едва начался спектакль "Прекрасная Елена". Публика хлынула в убежище. Артистам переодеться и разгримироваться было уже некогда. Звенья ПВО немедленно заняли свои посты: Орест — на телефонной станции, Менелай и Парис — у пожарных рукавов. Прекрасная Елена стояла на посту в своей традиционной тунике с сумкой дружинницы Красного Креста через обнаженное плечо…

Прерванный спектакль возобновили в том же составе на другой день. Спектакль "Евгений Онегин" продолжался четыре дня, пока публика наконец досмотрела его до конца… Премьера балета "Штраусиана" состоялась в срок — через неделю после открытия сезона.

В зале было по-зимнему бело от маскировочных халатов на фронтовиках, и от этого казалось еще холоднее. А на сцене жила романтическая Вена с непременным кафе, зеленеющим бульваром, веселой толпой…

После суровой и радостной премьеры артисты послали в Тбилиси телеграмму восьмидесятидвухлетнему В. И. Немировичу-Данченко: "Театр по собственной инициативе, утвержденной правительством, непрерывно играет в Москве. За исключением нескольких актеров, вся труппа налицо. Играем с большим успехом и полными сборами "Севильского цирюльника", "Евгения Онегина", "Корневильские колокола", "Прекрасную Елену", "Цыган". Премьера балета "Штраусиана" прошла блестяще. Возобновляем постановку "Периколы" и "Риголетто". Работаем над операми "Суворов" и "Чапаев". Окружены вниманием правительства. В театре прекрасная рабочая атмосфера, чудесная дисциплина".

Публика, которая заполняла театральные залы, выглядела совсем не так, как в мирные дни. Чувствовалось, что для некоторых посещение театра — событие, праздник души, а многие посетители в этом здании впервые, плохо здесь ориентируются.

Желание принарядиться, конечно, у женщин осталось, оно вечно и неистребимо. Но палитра зрительного зала, покрой и фасоны одежды стали строже, будничнее. Защитный цвет преобладает. Короткая стрижка. Мало женщин старательно завитых, с губной помадой. Многие в военной форме, некоторые при оружии.

В театральном, концертном зале, в цирке, в мюзик-холле можно было увидеть и легкораненых — с рукой на перевязи, с костылем, с палкой. Из госпиталей привозили команды выздоравливающих. Приезжали команды из воинских частей, которые находились на переформировании или ждали нового вооружения. Билетами в театр премировали и бойцов противопожарной обороны, групп самозащиты, студентов, отличившихся на строительстве оборонительных рубежей. Билеты выдавали и донорам, сдавшим кровь предоставлялся выходной день. Иные приходили в театр после длительного пребывания на казарменном положении. Давали билеты на курсах, где обучали подрывников, шифровальщиков, радистов, снайперов, механиков-водителей, медсестер.

Кому-то посчастливилось увидеть знаменитого артиста или послушать любимого певца, его доводилось слышать только по радио. А кто-то предпочел цирк, где выступали клоуны Виталий Лазаренко, Бим и Бом. Удастся ли, и когда еще, увидеть фокусника, акробата, жонглера или дрессированных медведей?

Влекла не только редкая возможность отдохнуть, отрешиться на какое-то время от суровой повседневности, от житейских тягот и невзгод, от изнурительной работы, а случалось, от окопной жизни, от партизанской разведки, от бессонных дежурств в операционной или перевязочной…

Послушать музыку в ярко освещенном зале, переживать за "Парня из нашего города", проникнуться чувствами Татьяны Лариной, посмеяться над злоключениями жуликоватого цирюльника Фигаро или придурковатого царя Менелая, мужа "Прекрасной Елены", — в кии веки приобщиться к подлинному искусству, почерпнуть хотя бы толику на великого волшебного клада — музыки, театра, литературы, рожденных человеческим гением…

Мне приходилось до войны быть свидетелем театральных разъездов после громких премьер, оставивших след в истории театрального искусства пли музыкальной жизни столицы. Тогда восторженная публика долгодолго аплодировала, не покидая партера, амфитеатра, лож. Взад-вперед ходил занавес, и цветы благоухающим градом падали к ногам комиссара из "Оптимистической трагедии" или воскресших на просцениуме Ромео и Джульетты.

Но не меньшую зарубку в памяти оставил разъезд после спектакля в Москве, когда не из суфлерской будки, а громогласно, на весь зал объявляли "воздушная тревога!!!", когда зрители после спектакля разыскивали на затемненной площади свои машины — грузовики с поперечными досками-скамейками под брезентовым верхом, санитарные автобусы с красными (вечером черными) крестами, закамуфлированные по-фронтовому "эмочки", танкетки, броневики…

Сократилось и число экранов, освещенных лучом киномеханика. В некоторых кинотеатрах обосновались призывные пункты, расположились на постой истребительные батальоны, военные курсы. Несколько кинотеатров ("Художественный", "Великан", "Спорт", имени Моссовета) пострадали при бомбежке, другие лишились электроэнергии.

Первые боевые киносборники отставали от событий, не могли ответить на тревожные вопросы кинозрителей, режиссеры ограничивались съемками боевых эпизодов и короткими рассказами о подвигах. Отступление наших войск, эвакуацию, беженцев снимать не разрешалось.

Успехом пользовались довоенные фильмы "Суворов", "Фронтовые подруги", "Валерий Чкалов", "Свинарка и пастух", "Майская ночь", американский фильм "Песнь о любви" — действие происходило в Советской России.

После двухлетнего перерыва вновь увидели экран антифашистские фильмы "Профессор Мамлок" и "Болотные солдаты".

На картах немецких воздушных стрелков Большой театр значился как военный объект, подлежащий уничтожению.

Театр усердно замаскировали: фасад с колоннадой затянули декорацией к спектаклю "Князь Игорь". Квадригу Аполлона спрятали за трехэтажным фанерным домиком. Но слишком заметным было местоположение театра на площади, и, как ни усердствовали маскировщики, утаить от налетчиков столь массивное здание не удалось.

28 октября погода благоприятствовала воздушным разбойникам, день был солнечный, голубое небо в просветах облаков, за ними удобно прятаться "юнкерсам" и "хейнкелям".

Вражеский бомбардировщик вынырнул из-за облака, перешел в пике и бросил полутон-ную бомбу. В театр она не попала, разорвалась у центрального подъезда. Но сила её была такова, что здание качнулось, взрывная волна разрушила простенки подъездов и потолок в вестибюле…

Еще больше при бомбардировке пострадал театр имени Вахтангова на Арбате. В ночь на 24 июля актеры дежурили на крыше. Возглавлял пожарную оборону в звании политрука талантливый артист и режиссер театра Василий Васильевич Куза. Накануне налета состоялась премьера пьесы Лермонтова "Маскарад", Куза играл роль князя Звездича. Нелепо выглядела спецодежда на этих "аристократах" из "Маскарада": сапоги немецкого образца и летние комбинезоны из пьесы, сошедшей с репертуара, железные каски французских солдат из спектакля "Интервенция".

Около двух ночи в правый угол театрального здания угодила тяжелая бомба. Она разрушила часть зрительного зала, вестибюль, красное фойе; под развалинами оказалась и та часть дома, где находился штаб самозащиты.