Верховный Главнокомандующий рассмотрел план и сделал лаконичную надпись: "Утверждаю. Сталин".

Добились создания и соблюдения такого режима секретности, при котором сосредоточение в тылах Западного фронта трех армий осталось незамеченным разведкой противника.

О предстоящем наступлении советских войск не догадывались ни в штабе Бока, ни в штабе Гальдера, ни в "волчьем логове" Гитлера, что свидетельствует о грубом просчете, а резче сказать, о провале вражеской военной разведки. Нам удалось утаить от разведки прибытие на фронт более 20 дивизий. Нужно упомянуть, что погода восточнее Москвы благоприятствовала скрытой переброске войск, затрудняла работу воздушной разведки противника: туманы, снежные метели.

3 декабря штаб немецких сухопутных войск констатировал:

"Можно предполагать, что в настоящий момент противник не располагает сколько-нибудь значительными соединениями полного состава для использования в качестве резерва".

В немецкой сводке о положении противника 4 декабря отмечалось:

"…Боевая мощь противника не так велика, чтобы он мог в настоящее время предпринять наличными силами крупное контрнаступление на участке фронта группы армий".

В тот же день, 4 декабря, начальник штаба Бок утверждал:

"Со стороны войск Жукова ни о каком наступлении крупного масштаба речи быть не может".

После Московской битвы в наших руках оказалась отчетная карта немецкого генерального штаба. Так вот на ней вместо десяти армий Западного фронта 6 декабря было указано лишь семь. Три резервные армии в начале контрнаступления оставались невидимками — умелая конспирация.

В дни, предшествовавшие наступлению, у нас возникало весьма критическое положение на некоторых участках фронта. Конечно, переломить ход тяжелых боевых действий с помощью резервных войск было бы легче. Но Сталин не позволял использовать накопленные резервы в оборонительных боях, берег силы для "прыжка вперед". "Создание же мощных стратегических резервов, по существу, и явилось уже началом подготовки к переходу в контрнаступление" (А. М. Василевский). А при решении тактических задач Генеральный штаб и командующий фронтом прибегали к переброске отдельных полков, бригад, даже дивизий с одного участка на другой, происходили рокировки воинских частей и подразделений. Эти перемещения в рамках Западного фронта были замечены противником. Немцы отметили в сводках частые передислокации, но расценили это как крайнее истощение наших сил.

Совершенно секретная разведывательная сводка немецкого генштаба № 1693/41:

"Боевая численность советских соединений сейчас слаба, оснащение тяжелым оружием и орудиями недостаточно. В последнее время вновь сформированные соединения появляются реже; чаще отмечается переброска отдельных воинских частей со спокойных участков фронта на близлежащие кризисные участки".

Таким образом, строгая и настойчивая скупость Ставки в привлечении к боевым операциям накопленных резервов дезинформировала противника. Дальновидная бережливость Верховного Главнокомандующего и Генерального штаба ввела немецкую разведку в заблуждение, заставила немецких фельдмаршалов сделать опрометчивый стратегический вывод.

Наконец-то по-настоящему вступил в свои нрава русский мороз-воевода, который дозором обходил свои подмосковные владения, проверяя "хорошо ли метели лесные тропы занесли и нет ли где трещины, щели, и нет ли где голой земли". 3 декабря термометры показывали минус 24 градуса, 5 декабря — минус 26, 7 декабря — минус 28 градусов. После крутого, но кратковременного потепления — вновь резкое понижение температуры до минус 28 градусов в середине месяца. При таких морозах следовало в полной мере воспользоваться летними просчетами "глашатаев блицкрига".

Снежные сугробы лишили немецкие танки возможности маневрировать вне дорог, по полям и перелескам. Колесный транспорт противника также опасался бездорожья. Многие шоссе, большаки, проселочные дороги в дни оборонительных боев были превращены нашими саперами в непроезжие. Минные заграждения, взорваны мосты и водопропускные трубы под дорогами, через каждые 100–200 метров воронки и мощные торосы железобетона, непреодолимые даже для танков, тягачей. Генерал инженерных войск И. П. Галицкий докладывал, что именно так было подорвано Ленинградское шоссе от Клина до Солнечногорска.

Германское командование не застраховало свои войска на случай, если наступление на Москву окончится неудачей. Так велико было убеждение, что русские обескровлены и им не по силам контрнаступление! Подвоз немцами горючего, боеприпасов, снабжение фронтовых авангардов, эвакуация раненых, обмороженных резко ухудшились. И это при сильно растянутых, неприкрытых флангах, на чрезвычайно невыгодных для обороны позициях. По свидетельству военного историка К. Рейнгардта, немцам пришлось "перейти к обороне там, где они остановили свое наступление и где подчас условия местности и пути подвоза были неблагоприятными для ведения боев".

Важно отметить, что противник находился перед нами в тот момент в наступательном построении, но от продолжения наступления вынужден был отказаться.

Интересно сопоставить две записи в дневнике фон Бока. Еще 3 декабря он не исчерпал воинственного оптимизма и сказал Альфреду Йодлю, главному советнику Гитлера:

"Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, я не теряю надежды. Еще остается небольшая возможность взять Москву. Все решит последний батальон".

На второй день нашего контрнаступления, 7 декабря, Бок писал в дневнике:

"Тяжелый день. 1) распутица, 2) транспорт и 3) недооценка силы сопротивления противника, его людских и материальных ресурсов".

В тот же день Гальдер сделал запись:

"События этого дня опять ужасающи и постыдны. Фюрер, не замечая главнокомандующего сухопутными силами, сам сносится с командующими группами армий. Самым ужасным является то, что верховное главнокомандование не понимает состояния наших войск…"

В то хорошо памятное противнику 7 декабря наши войска овладели городом Михаилов. Генерал Гудериан, чтобы избежать окружения, отступил от Тулы в западном направлении.

А 8 декабря фельдмаршал Браухич приказал группе армий "Центр" перейти к обороне.

Серое, по-декабрьски неторопливое утро. Снежинки падают на промерзшую землю как бы нехотя, и нельзя понять — то ли снег перестает идти, то ли принимается. Все заиндевело от тумана, он стелется над землей морозной тяжестью.

Еще 13 ноября немцы надели маскировочные халаты и перекрасили свои танки, пушки, цуг-машины, санитарные повозки и автомашины в белый цвет. Но до последних дней ноября снег покрывал промерзшую землю лишь тонким слоем.

Весь месяц наши бойцы на фронте ждали снегопадов. Пусть подымутся высокие сугробы, пусть занесет проселки и большаки, чтобы не было пути чужеземным танкам и машинам! Пока чернели оголенные холмы и бугры, танки с крестами могли двигаться не только по дорогам, а кое-где напрямик.

В начале декабря ударили крепкие морозы, завьюжили метели, зачастили долгожданные снегопады. Бойцы, даже сибиряки, уральцы и дальневосточники, изрядно мерзли. Но их согревала мысль, что еще сильнее мерзнут фашисты в своих шинелишках, подбитых ветерком, в обуви не по сезону, в пилотках, опущенных на уши, обмотанных поверх бабьими платками.

Незабываемый день для защитников Москвы — впервые прозвучал приказ о наступлении! Не для всех приказ вступил в силу в один и тот же день и час; на правом фланге раньше.

На огромной дуге от Клина до Каширы развернулась и смертоносно ударила по врагу тугая пружина нашего наступления.

Заговорили наши батареи, причем батарей оказалось значительно больше, чем предполагали окопные старожилы. С радостным удивлением вслушивались они в голоса пушек, стоящих за ближними и дальними лесами. При каждом залпе снег хлопьями опадал с дрожащих ветвей, хвоя обнажалась.