На долгие годы запомнилась известная комната под сводами: железная койка, бутылки из-под шнапса, отбросы, вонючее тряпье, куча окурков; немцы тут устроили курилку. Под этими сводами когда-то стоял столик писателя, возле него низенькая табуретка. Здесь написаны "Воскресение", "Хаджи Мурат", "Смерть Ивана Ильича" и другие рукописи.

Совинформбюро поведало в вечернем сообщении 17 декабря:

"…Группа научных работников и рабочих музея-усадьбы Л. Н. Толстого, а также местные колхозницы и учителя составили акт о чудовищных преступлениях гитлеровских негодяев, надругавшихся над памятью Л. Н. Толстого. В акте отмечается, что с первого же дня своего прихода в Ясную Поляну немцы приступили к планомерному разрушению музея-усадьбы. Фашисты расхитили почти все экспонаты литературного музея, устроили в доме Толстого казарму для офицеров и их денщиков. Все шкафы, в которых прежде хранились архивы, разбиты. Личные вещи Л. Н. Толстого сожжены в печах. Фашистские хулиганы разломали и выбросили соху, которой пахал Толстой. Они покрыли порнографическими рисунками стены музея, превратили знаменитую комнату со сводами в грязный хлев. В комнатах писателя гитлеровцы открыли сапожную мастерскую… Отступая из Ясной Поляны, фашисты, намереваясь скрыть следы своих чудовищных надругательств над величайшим культурно-историческим памятником, подожгли дом Толстого. Усилиями работников музея пожар удалось потушить. Сгорели комнаты, в которых помещались библиотека и спальня Л. Н. Толстого".

Акт подписали хранитель музея С. И. Щеголев, сторож, бывший кучер Толстого И. В. Егоров, колхозницы, учительницы и другие свидетельницы фашистского варварства.

Столь же мрачную картину увидели освободители Клина в музее-усадьбе П. И. Чайковского — ноты порваны, партитуры шли на растопку. Предположим, их сердцу ничего не говорит имя Чайковского. Но к чему было срывать со стен и рвать портреты бессмертных немцев Моцарта и Бетховена?!

Еще 2 ноября, спустя месяц после начала операции "Тайфун", Геббельс послал командующему группы армий "Центр" Федору фон Боку телеграмму о том, что Смоленск будет переименован в Бокбург. В оккупированном Киеве появились улица Гитлера и улица Геринга. Фашисты осквернили место вечного успокоения Пушкина в селе Михайловском. Рядом с его могилой захоронили соучастников своих преступлений в Пушкинском заповеднике.

Фашисты жестоко поплатились за то, что попирали святое чувство человеческого и национального достоинства.

Вспомним пушкинские строки, написанные к "Бородинской годовщине", не утратившие злободневности и сегодня для тех, кто зарится на нашу землю и хотел бы установить на ней свои порядки.

Потери группы армий "Центр" составили к концу 1941 года 462 тысячи человек, а к 1 апреля 1942 года 796 тысяч человек.

Только в ходе операции "Тайфун" фон Бок потерял 126 966 человек, из них после 15 ноября — 33 295 человек.

Общие потери сухопутной армии на Восточном фронте достигли к концу января 1942 года 917 985 человек, среди них 28 935 офицеров, Вот сколько "своих озлобленных сынов" послал на восток Гитлер.

И всем нашлось место "в полях России, среди не чуждых им гробов" других неудачливых завоевателей русской земли.

Потери подсчитаны гитлеровцами со свойственной им педантичностью и точностью. Правомерно было бы включить эти цифры в презренный, проклятый всеми народами некролог фюрера.

Победоносное декабрьское наступление войск Западного, Калининского и Брянского фронтов отбросило группу армий "Центр" на 100–350 километров от Москвы. А к северо-западу линия фронта отодвинулась даже на 400 километров.

Были вызволены Московская, Тульская, часть Калининской, Смоленской, Калужской, Рязанской и Орловской областей, освобождены десятки городов — всего свыше одиннадцати тысяч населенных пунктов.

Вообразим себе ликование жителей освобожденных городов, поселков, сел и деревень — одиннадцать тысяч воскрешений к жизни после фашистского ярма, одиннадцать тысяч праздников!

Люди выбегали из домов, вылезали из погребов, землянок, подвалов, выходили из ближних лесов, бросались навстречу освободителям и в радостном смятении пожимали им руки, обнимали, плакали и говорили бессвязные, ласковые слова, которые можно услышать только от близких людей после долгой, горькой разлуки. Бойцы были вестниками самой жизни, отвоеванной у смерти. Женщины постарше осеняли бойцов крестным знамением. Бывало, освободителей встречали хлебом-солью на блюде с вышитым полотенцем, а бывало — только чистой колодезной водой: "Простите меня, грешную, больше потчевать нечем…" А случалось и так, что оголодавшие дети угощались солдатским "хлебом-солью" — щами и кашей из походной кухни.

Освободители входили в селения и вместе с жителями сбивали немецкие дорожные указатели, уличные таблички, срывали уцелевшие объявления оккупантов на русском языке — смертные приговоры партизанам и "саботажникам", угрозы, запреты.

На территории Можайского района кое-где висело на стенах домов, на заборах, на столбах объявление-приказ:

"Каждая семья обязана сдать местной комендатуре не позднее 10 января 1942 года следующие теплые вещи: одну пару новых валенок или восемь фунтов шерсти; одну выделанную или две невыделанные овчины; одну пару шерстяных варежек; одну ушанку на меху и на вате; один шерстяной шарф".

Велики были надежды солдат и офицеров вермахта отогреться в Москве, отоспаться в тепле, раздобыть теплую одежду, отмыться от походной грязи и от вшей. И глубоко было разочарование, уныние, озлобление гитлеровцев, которых ждали дороги отступления, снежные сугробы, промороженные блиндажи, пепелища и руины, самими же завоевателями оставленные.

Сознание того, что зимняя кампания проиграна, вызвало падение дисциплины, ослабило силу сопротивления немецких частей под Москвой, подорвало их стойкость.

14 декабря в журнале боевых действий третьей танковой группы появилась запись:

"Вокруг то и дело можно видеть поодиночке двигающихся солдат, кто пешком, кто на санях, кто с коровой на веревке… Вид у людей безразличный, безучастный… О том, чтобы как-то защититься от беспрерывных налетов русской авиации, почти никто и не думает. Солдаты, убитые в результате прямых попаданий бомб, так и остаются лежать никем не убранные… Трудно сказать, когда снова восстановится линия фронта. Если даже такие отличные соединения, как 1-я и 7-я танковые дивизии, находятся теперь под угрозой почти полного уничтожения, это является достаточным мерилом того, насколько велико перенапряжение сил наших войск".

19 декабря командир 23-й пехотной дивизии генерал Гельмесгерберг обратился с отчаянным призывом к своему командному составу:

"Господа командиры! Общая обстановка военных действий властно требует остановить быстрое отступление наших войск на рубеже реки Ламы. Позиция на реке Ламе, поселок Лудина Гора, должна защищаться до последнего человека…

Дивизия прочесывает в настоящее время все свои тылы и возвращает в полки отставших солдат. В дальнейшем требуются энергичные действия всего личного состава, чтобы каждый берег свое и собирал брошенное оружие. У каждого воина должны снова пробудиться и укрепиться воля к обороне, вера в нашу собственную силу и превосходство. Настоящий кризис должен и будет преодолен. Вопрос поставлен о нашей жизни и смерти. После оповещения этот приказ уничтожить".

Герой Советского Союза полковник (в ту пору младший лейтенант) А. А. Булахов вспоминает: 21 декабря, когда их 830-й полк 238-й дивизии в упорном бою отбил деревню Сучаново, гитлеровцы укладывали своих убитых в штабеля, оставляя бойницы между трупами…