Восходящее солнце слепило. Полководец прикрыл глаза рукой и, дёрнув поводья, заставил нисейского жеребца встать на дыбы.

   - Ликон, клянусь Маздой.

Бежавший со всех ног спартанец скоро оказался возле персидского полководца. Ликон был ошеломлён настолько, что, завидев Мардония, сразу начал выкладывать свои вести. Спартанец был почти наг. Лицо его почернело от страха, сделавшись уродливым и мерзким.

   - Всё пропало. Демарата схватили. Павсаний и Аристид знают о нашем замысле. Они готовы к сражению. Я едва сумел убежать.

   - Кто же выдал?! — воскликнул князь.

   - Главкон Алкмеонид, восставший из мёртвых. Горе! Я не виноват в этом.

Никогда ещё не было в улыбке сына Гобрии такой свирепости, как в тот миг, когда гигант согнулся перед его гневным взором. Меч полководца обрушился на череп изменника. Лаконец рухнул в пыль без единого звука. Мардоний расхохотался:

   - Честная плата за измену. Благословенный Митра позволил мне без обмана расплатиться с предателем. Пожелайте мне удачи, — бросил он окружавшей его свите. — Исполним свой долг перед царём. Мы победим эллинов в честном бою.

   - Великолепный, — обратился к нему Артабаз, — наши планы раскрыты, не лучше ли вернуться в лагерь?

В глазах Мардония засверкали молнии:

   - Женские речи! Или мы не в силах покорить Элладу? Клянусь доблестным Митрой, мы будем сражаться, пусть все дэвы оставят своё пекло и выступят против нас. Перестроиться! Остановиться! Пусть лучники забросают спартанцев стрелами. А потом посмотрим, окажутся ли эти греки крепче вавилонян, мидян и египтян, уступивших нам, персам. А ты, Артабаз, отъезжай к своему арьергарду и исполняй свой долг.

Тот поклонился. Зная характер сына Гобрии, Артабаз не сомневался в том, что в случае дальнейших возражений меч полководца обрушится уже на его шлем. Великими усилиями войско задержали, и вовремя. Ибо бросать эту беспорядочную орду на копья спартанцев мог бы только безумец. Всего лишь стадий разделял оба войска, когда Мардоний остановился, выпустил вперёд лучников под прикрытием стены щитов, а справа и слева разместил всадников. Пусть начнётся битва, но он будет осторожен... К тому же ему не нравилось молчание, царившее над неподвижно застывшими рядами спартанцев.

Оба войска — персы, во всей их силе, и спартанцы вместе со своими союзниками-тегейцами — стояли друг против друга, примериваясь к противнику, как два атлета перед схваткой. Строй спартанцев казался реже, чем у Мардония: не было конницы, лучников было меньше, но щит плотно примыкал к щиту, а над шлемами колыхались чёрные султаны. Мужи, не забывшие про Фермопилы, крепче сжимали копья. Промедление завершилось. Здесь, на этом поле, каменистом, поросшем редкой травой, будет решена судьба Эллады. Это понимали все.

Невозмутимость спартанцев потрясала. Они стояли недвижно, как бронзовые изваяния. Перед строем находился муж в алой хламиде, возле него двое одетых в белое предсказателей изучали внутренности голубки, ища в них указаний на исход сражения. Мардоний надвинул тиару на лоб:

   - Всё готово. Пусть лучники начинают.

Туча стрел поднялась над строем персов. Лучники-мидяне торопливо опустошили колчаны. Несколько спартанцев упали, но Павсаний оставался возле прорицателей, не давая знака к наступлению. Знамения не сулили ничего хорошего. Стоя под смертоносным градом, никто из лакедемонян даже не переступил на месте. И эта невозмутимость вселяла больший ужас, чем самые громкие боевые кличи. Что же представляют собой эти люди, способные умереть, не шевельнувшись? Лучники произвели второй залп. Казалось, они обстреливают скалу. Варвары подняли душераздирающий крик, но ответом им было молчание.

Наконец Павсаний, осыпаемый стрелами, словно лепестками яблоневого цвета, поднял руку. Знамения были добрыми. Боги разрешали вступить в битву. Не обращая внимания на то, что в строю гибли люди, он отправился на своё место на правом фланге. Рука его неторопливо — хотя вар вары сотрясали своими воплями небеса — вновь пошла вверх. Покрывая голоса персов, пропела труба. И спартанцы пошли вперёд. Ряды их, ощетинившиеся наконечниками копий, двинулись с неотвратимостью морской волны. Гремели сакские барабаны, стонали персидские рога. Варвары услышали клич, никогда ещё не доносившийся до их ушей. Приближаясь к врагам, спартанцы распевали.

   - Ах-ла-ла-ла-ла! Ах-ла-ла-ла-ла! — гремел хор низких мужских голосов, раздававшихся над рядами щитов, под бронзовыми шлемами.

   - Быстрее, — зазвучали приказы персов пращникам и лучникам. — Бейте этих безумцев!

Стрелы и пущенные из пращей камни посыпались словно град, грохоча по щитам и шлемам. Там и здесь падал гоплит, но фаланга смыкалась плотнее и неотвратимо продвигалась вперёд.

   - Ах-ла-ла-ла-ла! Ах-ла-ла-ла-ла!

Напев не смолкал. Трубы взвыли ещё более пронзительно. Восемью шеренгами неспешно, без остановок тяжёлая пехота Павсания преодолевала две сотни шагов, разделявших оба войска. Возможно, спартанские копейщики не были обучены всем тонкостям боя, однако они во всех подробностях знали одно-единственное дело и совершали его чрезвычайно хорошо: они умели наступать строем даже под градом сыплющихся с небес молний и разить врагов длинными копьями. Не жалкие три сотни, десять тысяч отважных и сильных мужей вышли в то утро на поле. Мардоний столкнулся с лучшей пехотой мира, и отмщение за Леонида приближалось.

   - Ах-ла-ла-ла-ла! Ах-ла-ла-ла-ла!

Персидское войско уже не выдерживало напряжения.

   - Прикажи нам биться или бежать! — ревели доблестные военачальники своему полководцу, и наконец тот крикнул, пуская вперёд сакскую конницу:

   - Ступайте!

И степняки хлынули горным потоком. Комья земли летели из-под копыт коней. Закричали наездники, зазвенели копья о щиты, застонали умирающие, поднялось облако пыли. Спартанский напев умолк. На мгновение вся длинная фаланга замерла и прогнулась по всей длине. А потом пыль развеялась, и голоса спартанцев загремели снова. Половина степняков возвращалась назад с обломанными копьями, на покрытых ранами конях. Остальные... Фаланга двигалась, переступая через обагрённые трупы людей и животных. Спартанцы шли вперёд под голоса труб и воинский напев.

В этот миг страх впервые прикоснулся к сердцу Мардония, сына Гобрии, и он обратился к тысяче отборных всадников, окружавших его, — не саков, а персов и мидян, доблестных и властных, людей, пришедших побеждать:

   - Следуйте за мной, как шли ваши отцы за Киром Непобедимым и Дарием Безупречным. За честь Ирана и Царя Царей!

   - За честь Ирана и Царя Царей! — вскричали отборные.

Всё войско присоединилось к их крику. Мардоний повёл свою конницу на правый фланг спартанцев — туда, где посреди своих телохранителей шёл Павсаний.

Старые лакедемоняне во дни, когда события эти отошли в прошлое и когда в каждом, кто сражался при Платеях, эллинская молодёжь видела чуть ли не бога, рассказывали о том ударе персидской конницы, заставившем отступить фалангу.

И всегда прибавляли: «Только не говорите, что варвары не умели ни сражаться, ни умирать. Пусть так говорят глупцы, но не мы, сражавшиеся при Платеях. Наша первая линия рассыпалась в мгновение ока. Питанатскую мору изрубили в куски. Сама Афина Промахос, Афина Воительница, и Арес, Опустошитель городов, отступили бы под ударом Мардония».

Спартанцы остановились. А конная тысяча — точнее, то, что от неё осталось, — подалась назад, под прикрытие стены щитов, разъярённая, непобеждённая, но отступившая.

Тут наконец фаланга сошлась с персидской пехотой, оградившей себя стеной плетёных щитов. Среди и спартанцев и ариев были такие, которым довелось участвовать в десятках битв, но подобной не помнил никто. Персы, знавшие греческий язык, услышали слова, заставлявшие каждого эллина сражаться за десятерых:

   - За Леонида! За Фермопилы!

Приказов не было слышно, голоса труб и те потонули в грохоте битвы. Каждый дрался на своём месте, зная, что ему надлежит сразить врага. Стена персидских щитов начала медленно прогибаться, как оттянутая верёвка. А потом она лопнула. Мгновение — и гоплиты-эллины погнали перед собой лёгкую азиатскую пехоту, скашивая её, словно коса колосья. Персидская пехота отступала, ибо в своих лёгких панцирях, с короткими копьями она не могла сопротивляться спартанцам, однако силы варварского войска ещё не были исчерпаны. Много раз Мардоний водил вперёд персидскую конницу, и каждый откат был лишь прелюдией к новому, ещё более могучему удару.