Точно по команде замерла пляска цепов. Смотрели белокудринцы на скачущих всадников в черной одежде и с трудом сдерживали тревожный стук в груди.
Глава 36
Метались люди от двора к двору, от гумна к гумну; сталкивались в воротах и в сенцах и, захлебываясь страхом, шептали:
— Милиция!
— Стражники!
— Да неуж, кума?
— С места не сойти!
— Милиция!
— О, господи!.. Должно, погинем.
— Милиция!.. Милиция!.. — глухо звучало во дворах и около ворот.
— Какая там, жаба, милиция?.. Стражники приехали!
— Урядник!..
— Милиция! — взволнованно перекидывалось по всей деревне.
— Кого им надо-то?
— Неужто опять за хлебом?
— Все будут брать — и хлеб, и скотину, и птицу…
— Мать пресвятая богородица!
Старухи крестились и стонали:
— Ох… господи… ох… погинули… ох!..
Десятский Гамыра обходил дворы и передавал приказ:
«Собираться мужикам в ограду старосты на сход».
Когда над урманом взошло багровое утреннее солнце, поодиночке лениво потянулись мужики к ограде старосты, около которой толпились стражники.
Не так много собралось народа.
После долгого ожидания на крыльцо вышли: урядник, староста и три горожанина-скупщика.
Урядник сухо поздоровался:
— Здорово, мужички!..
Недружно ответили:
— Здравствуй…
— Милости просим…
— Вот что, мужички, — заговорил урядник, разглаживая черные пушистые усы и обегая глазами небольшую толпу бородатых людей в шубах и в мохнатых шапках. — Приехали к вам из города заготовители… от казны верховного правителя. Они будут покупать у вас по твердой цене… за наличные деньги… хлеб, скот и птицу. Я приказываю вам, мужички, оказать заготовителям содействие. Дружно сдавайте требуемое. Помните: все сдаваемое пойдет на армию… которая бьется за вас… против большевиков…
Из толпы кто-то перебил урядника:
— А где теперь наша армия?
— Наша победоносная армия прошла Урал, — ответил урядник, — подвигается за Волгу… Теперь со дня на день надо ждать падения Москвы…
— А что я тебя спрошу, господин хороший, — ласково заговорил Гуков своим тоненьким старческим голоском, обращаясь к уряднику. — Помощь-то есть нам какая-нибудь… от иноземных держав… или нет?
— Нам помогают все европейские державы, — начал разъяснять урядник. — Помогает Англия, помогает Америка, помогает Япония… и все прочие помогают… Ну, и русские люди поднялись от старого до малого… Армия получилась у нас огромадная!.. Всех надо накормить, напоить… А кроме того, надо платить иностранным государствам за оружие и за амуницию. Сами знаете: без оружия большевиков не одолеть. Помогайте, мужички… Дружно сдавайте все требуемое…
И опять кто-то из толпы спросил:
— Почем хлеб будут брать?
— Об этом разъяснят вам господа заготовители, — ответил урядник, кивая на трех горожан. — Не беспокойтесь: обиды от них не будет… Цена будет разная… смотря какой хлеб…
Сеня Семиколенный злобно крикнул:
— А ежели у меня нет его… хлеба-то?
Вслед за ним прогудел хриповатый голос Афони:
— Скоро сами с голоду передохнем!
Вслед за Афоней вразноголосицу закричали другие мужики:
— Какой у нас хлеб?
— Давно ли пятьсот пудов забрали!
— Уморить, что ли, хотите?
— А тыщу пудов брали… куда девали?
— Сами голодаем!
— Нет у нас хлеба…
Лицо урядника налилось кровью. Глаза сделались круглыми, усы ощетинились.
Взмахнув нагайкой и покрывая голосом галдеж мужиков, он взревел:
— Цыц, сукины дети!.. Горячих захотели?! Запорю!..
Галдеж оборвался.
Взмахивая нагайкой, урядник кричал:
— Думаете, забыл ваши большевистские плутни? Не забыл!.. Все помню… Укрыватели, сукины дети!.. Запорю!..
Он помолчал и, окинув глазами толпу, начальственно рявкнул:
— Ну?! Расходись!.. Разговоры кончены… Не позднее завтрашнего полдня сдать заготовителям: тысячу пудов зерна… пятьдесят голов рогатого скота… три сотни домашней птицы… Идите, приступайте к делу… Живо! Сопротивляющихся буду пороть, как Сидоровых коз…
Взмахнув нагайкой, он круто повернулся и пошел в дом. За ним ушли и горожане. Оставшийся на крылечке староста принялся уговаривать мужиков:
— Сдавать надо, братаны… Что поделаешь?.. Требуется!.. Сдавайте уж… без греха… Для казны ведь… Не сердите начальство… Сдавайте…
Мужики кряхтели, кашляли и, робко оглядываясь, кидали старосте:
— Да ведь нету, Филипп Кузьмич… хлеба-то…
— Сам знаешь, Филипп Кузьмич… много ли собрали нынче…
— Разорены которые, Филипп Кузьмич…
Староста разводил руками:
— Знаю, братаны, знаю… Что же делать-то? Куда деваться? Самому мне не легко… Ну, все ж таки сдавать буду… Помочь надо казне… Дело такое подошло…
Толпа стала понемногу расходиться.
Сеня Семиколенный еще раз злобно крикнул от калитки, через которую выходили уже на улицу:
— Где ж его взять-то?.. Черти толстопузые!..
Не обращая внимания на его крик, Валежников провожал мужиков и приговаривал:
— Сдавайте, братаны… без греха… Сдавайте…
Не прошло и часу, как заготовители, в сопровождении стражников, тремя партиями пошли по деревне. Обходили избы и объявляли бабам и старикам: какой двор сколько и чего должен сдать в казну.
Точно по уговору, бабы везде одно твердили:
— Ладно… ужо придет сам-то… скажу.
— Ужо… хозяину передам…
Уходя, стражники говорили угрожающе:
— К завтрашнему полдню, чтобы все сдать… Так и хозяину передайте… А то худо будет… Потом не пеняйте…
Бабы молчали.
В этот день сдали по пятьдесят пудов ржи и овса Валежников, Гуков и Оводов.
К вечеру деревня опустела. Напряженно притаилась. Даже собаки редко тявкали.
В сумерках бабка Настасья приметила бежавшую по деревне Параську, кликнула в ограду, молча провела в пригон и только там сказала ей полушепотом:
— Ох, Парасинька… касатка моя… Навалилась на нас беда… навалилась…
— Чую, бабушка Настасья, чую, — так же полушепотом заговорила Параська. — Весь день ищу отца… Потеряли его с мамкой.
— Постой, не убивайся, касатка, — перебила ее бабка Настасья. — Отца твоего видела утром… К Панфилу пошел, к дегтярнику… Может, с Панфилом и спрятались куда… Не убивайся… Наши тоже прячутся…
— Что делать-то, бабушка Настасья? — взволнованно спросила Параська. — Что делать? Как бы стрелять не начали стражники-то… Страшно, бабушка!.. Или бить начнут…
— Ничего… не бойся, касатка… Переживем…
Бабка Настасья обвела глазами большой пригон, по которому разбрелись в густеющих сумерках лошади, коровы и овцы; прислушалась к вечерней тишине и, убедившись, что, кроме хрумканья скотины, ничего не слышно, сказала Параське:
— Беги, касатка, к Маркеловой кузне… Постучись тихонько… Там прячутся Демьян наш и дед Степан. Скажи им: как только угомонится деревня на сон… чтобы бежали домой… Надо скотину прятать. Хлеб-то не упрячешь теперь… Пусть гонят скотину в лес… Беспременно чтобы гнали… Так и скажи, Парася: бабка Настасья, мол, приказывает… Идите, мол, домой… скотину прячьте…
— Сейчас бежать-то, бабушка?
— Сию минуту беги, касатка. Через гумны беги…
Параська рванула концы тоненькой шаленки, затягивая их узлом под подбородком.
— Ладно, бабушка… бегу…
И понеслась через пригоны к гумнам.
Лишь только проводила бабка Настасья Параську — в ограду вошла Маланья Семиколенная. Хмуро спросила:
— Что будем делать, Настасья Петровна? Грозятся стражники-то.
Присоветовала бабка и ей корову в лес угнать.
Провожала до ворот и шептала впотьмах Маланье:
— Гони, Маланьюшка… прячь… Заберут у тебя последнюю коровенку…
Когда Маланья уходила из ширяевской ограды, деревня погружалась уже в потемки.
В это время Параська бежала гумнами к концу деревни. Быстро перемахнула, никем не замеченная, улицу, подбежала к холодной и давно заколоченной кузнице и тихо постучала в дверь.
Но из кузницы никто не ответил.
