— А за послушником Димитрием знаешь кто уследил?.. Когда он спал в лесу со своей водовозкой…
— Кто?
— А вот и не догадаешься, брат… А уследил-то я!.. Ты думаешь, я тут… на берегу-то зря торчу? Рыбачу?.. Нет, брат! Не только за рыбкой я сюда хожу… Отец Мефодий посылает… За монахами тут, за лодырями, слежу… Да-а, вот как, брат!
Игнат взял в руку бутылку, посмотрел на свет и, убедившись, что на один глоток в ней еще осталось, запрокинул голову и допил водку, а затем швырнул бутылку в реку.
— А ну ее… рыбалку эту… к…
Над мчавшейся светло-зеленой лавиной воды прозвучало крепкое русское ругательство.
Затем монах повернулся к Степану и твердо сказал:
— Довольно!.. Аминь!.. Пошли ко дворам, брат Степан… Помоги-ка мне подняться…
Обратно Игнат шел покачиваясь и спотыкаясь.
Степан придерживал его одной рукой под локоть, а в другой руке нес его ведерко с рыбой и удочку…
Глава 5
В субботу, перед концом вечерней службы, подошел Игнат к Степану и, оглядевшись крутом, спросил:
— Выпить хочешь? Теперь я буду угощать…
Степан удивленно тряхнул кудрями.
— Неужели у вас в монастыре пьют?
— Нет… за ухо льют, — усмехнулся монах. — Проводи бабу с мальчонком домой, потом возвращайся сюда… Походишь немного по кладбищу… После я заберу тебя, куда надобно. Слышь?
— А что у вас сегодня?
— Губернатор, архирей и полицмейстер в гости к настоятелю приедут.
— Да ну! — удивился Степан. — Неужели и нас на выпивку к себе позовут?
— Вот те и ну, — передразнил монах и пошел к кельям.
— В самом деле… приглашаешь, брат Игнат? — негромко спросил Степан.
— Приходи, ежели зовут, — так же негромко ответил монах.
Долго стоял Степан в нерешительности и, глядя в широкую спину уходившему монаху, гадал: врет Игнат или правду говорит? Не сомневался, что приезд губернатора в монастырь, в ночное время, Игнат придумал шутки ради. Но выпить с Игнатом, где-нибудь в укромной келье, был не прочь. Постоял Степан, подумал, а затем повернулся и, не торопясь, зашагал к монастырскому кладбищу.
Глава 6
В сумерках, после того как окна в кельях были закрыты внутренними ставнями, к покоям настоятеля монастыря подкатили две кареты, запряженные парами черных дышловых рысаков. Из кареты вышли и быстро скользнули в дверь: губернатор, архиерей и полицмейстер.
Молодой послушник, поджидавший гостей у открытой двери, пропустил их в настоятельскую переднюю, переглянулся с отъезжавшими от крыльца кучерами и хотел уже закрыть дверь, но из-за угла неожиданно вынырнули Игнат и Степан. Послушник посмотрел внутрь здания, убедился, что гости ушли уже из передней в покои архимандрита, и, пропустив Игната и Степана, захлопнул дверь.
Степана провели по коридору в маленькую келью с двумя кроватями, между которыми стояли стол и две табуретки. Монахи собрались уходить. Игнат сказал Степану:
— Посиди тут малую толику один… А мы пойдем столы накрывать. — И погрозил гостю пальцем: — Да только смотри… не дыши!.. Чтобы без шуму…
Остался Степан в монашеской келейке, среди мертвого безмолвия большого каменного дома, и заробел, опасливо поглядывая на божницу, с которой сердито смотрел на него какой-то длинноволосый святой. Старался собраться с мыслями. Своими глазами видел он приехавших из города знатных гостей, по все еще не хотел верить словам брата Игната о предстоящей пирушке этих гостей в святой обители. Так в страхе, сомнениях и колебаниях просидел Степан больше часа.
Наконец в коридоре послышался отдаленный гул быстро приближающихся шагов, Степан насторожился. Замер. Но открылась дверь, и на пороге выросла белобрысая и кудлатая фигура брата Игната. Из-под нависших белесых бровей смотрели на Степана маленькие, но веселые и бегающие глазки монаха.
Захлопнув за собой дверь, Игнат стал выгружать из карманов подрясника бутылки с водкой и вином, соленых омулей, колбасу, икру кетовую, хлеб, соль и лук репчатый.
Выгружал и приговаривал:
— Вот… видишь… благодать-то какая… а?
— А я думал, ты и забыл про меня, — сказал Степан, глотая слюну.
— Ишь ты, — смеялся Игнат, расставляя принесенное по столу и болтая по воздуху белой косичкой, высунувшейся из-под островерхой скуфейки и торчавшей сзади над засаленным воротником подрясника. — Испужался, поди… а? Зато выпьем на совесть… за здоровье их преосвященства. Хы-хы-хы! — звучно закатился смехом монах, наливаясь кровью. — И во славу господа нашего Исуса Христа… хы-хы-хы!..
Переждав хохот монаха, Степан спросил:
— Значит, в самом деле, загуляли… начальники-то с архиреем и с вашим игуменом?
Игнат достал из стола чайные чашки и, наливая их водкой, ответил:
— Балуются пока… Выпивают по маленькой, в карты играют… Это одна церемония… Знаю я их! Бери, Степа, выпьем.
Он залпом осушил чашку, очистил луковицу, посолил ее и стал закусывать луком и хлебом. А Степан глотнул лишь немного из своей чашки. На омулей и на икру с хлебом навалился. Все еще робел и прислушивался к тишине дома. Все еще ждал, не случилось бы беды какой…
Игнат покосился на Степана, долил водкой его чашку, налил себе и угрюмо сказал:
— Пей, Степан, не балуйся… Спать будешь у нас…
— Да я ничего, — начал шутливо оправдываться Степан. — Все еще не обыкну я, паря!.. Как же это?.. Мощи тут у вас… обитель… бог… А генерал с архиреем… в карты играют! И водочка… Никак не обыкну я, брат Игнат!
Монах опрокинул вторую чашку и, скользнув взглядом по лицу Степана, загадочно произнес!
— Пей, не то еще увидишь…
Около кельи, по коридору, рассыпалась дробь торопливых шагов. Опять отворилась дверь. В келью вбежал очень молодой и смугленький послушник с продолговатым лицом, обросшим черненьким пухом.
Прожевывая закуску, Игнат поднял голову и спросил запыхавшегося послушника:
— Ну, что там?
— За тобой прислали… — заговорил послушник и запнулся, поглядывая на Степана.
Игнат сердито прикрикнул на молодого послушника:
— Ну?.. Говори!.. Проглотил язык-то? — Он кивнул на Степана: — При этом можно…
Паренек еще раз опасливо взглянул на Степана, перевел взгляд на Игната и, скаля мелкие зубы, смущенно сказал:
— За богомолками велели тебе идти…
Игнат неторопливо взял чашку и кивнул Степану:
— Бери, Степан… Пей…
Степан медлил, сбитый с толку словами молодого послушника.
А Игнат понукал его:
— Ну!.. Ты что, осовел? Или, как здесь говорят, осалычился?
— Постойте… брат! — с трудом выговорил Степан, глядя на монахов остановившимися от изумления глазами. — Постойте… Как же это так?.. Архирей, губернатор, игумен… или как его там… и бабы!.. Врете вы, братцы!
Монахи захохотали.
— Гы-гы-гы! — гоготал Игнат.
У молодого смех — как трещотка, дробью рассыпался.
Хохот монахов заражал весельем и Степана, но он сдерживал себя и, глядя то на одного, то на другого монаха, твердил:
— Врете вы… Ей-богу, врете!. Ведь они же все: и губернатор, и архирей, и… этот ваш… настоятель… Они же все грамоту знают… образованные!.. Они же наши владыки… земные и небесные. И вдруг этакое дело: гулянка и бабы…
Сразу посуровевший Игнат прервал Степана:
— Погоди… Постой… Значит, не веришь?.. Может быть, все еще чуда ждешь? Эх, ты, дурень!.. Ну, а что же архирей да губернатор не такие же люди, как мы с тобой? — Игнат махнул рукой. — По этой части все люди одним миром мазаны!..
— Ну, а про вашу гулянку владыка ваш знает? — спросил Степан.
— А как же! — ответил Игнат. — Дурак он, что ли? Слепой?
— И ничего?
— А что ж тут такого?
Монахи озорно переглянулись и опять захохотали.
Игнат сказал:
— Наш владыка милостивый… когда ему вожжа под хвост попадет… вот как сегодня… он нам говорит: «Гуляй, ребята, пока я гуляю!.. Только пейте, да дело разумейте».
Он подставил чашку с водкой поближе к Степану.
— Бери, Степа, свою чашку и пей… А то мне надо идти. Слыхал, какой мне наказ принесли?
