Вообще говоря, с ним случилось некое событие. Он ехал к Ланевскому, у него было удивительно хорошее и доброе настроение, он только что почти бегом вышел из машины, где по радио пели «…В этом мире бушующем…» — он захлопнул дверцу, быстро вошел в холл первого этажа, напевая в уме: «Есть только миг, за него и…» — открылась дверь лифта, закрылась, — «…держись». Старая хорошая песня из «Земли Санникова», ее покойный Даль пел. «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…»— пропел он уже шепотом где-то между седьмым и двенадцатым этажами. И замер. Он никогда не задумывался над тем, какой убойный смысл заключен в этой фразе. По своей структуре это почти классический тезис, красивый и логически непротиворечивый. Но дело тут не в формально-логической стороне. Содержание тезиса — вот от чего замер бедный жизнерадостный Коц-Готлиб, — он, погружаясь в содержание тезиса, стремительно терял пространство существования: оно сужалось в точку, соразмерную «мигу». Есть прошлое, есть будущее. Ни там, ни там жить нельзя. Будущее стремительно превращалось бы в прошлое, сливалось бы в него с шумом, как в канализацию, если бы не человек, стоящий между. Чем является этот человек и что ему дано? Как дышать, если вдох уже в прошлом, а выдох еще в будущем? Какое значение имеет фраза, если произнесенная половина ее — суть история, а второй половины еще нигде нет? И куда она девается, когда сказана — в того, кому адресована? В космос? В продукты распада? Как можно уйти из дому, если дом, из которого ты вышел, остался в твоих воспоминаниях и будет там, как в анонимном сейфе, пока ты туда не вернешься? Ты уходишь из дому в прошлом, возвращаешься в будущем, но, между прочим, будущее и хорошо тем, что его можно изменить. Если ты вышел из одного дома, придешь в другой и будешь в нем жить, пока не выйдешь из него… и так далее… то есть если будущее будет принципиально не совпадать с прошлым — то что? Бардак это будет, вот что. А чего ты хотел — бесконечного многообразия? А как… Этот тезис разбил его окончательно, как сороконожку, которая, как известно, впала в глубокий паралич, когда ее спросили, в какой последовательности она шевелит своими ножками, когда ходит. Она задумалась — и все, нет сороконожки. Есть снулый червячок. Уж лучше все отведенное тебе время простоять в этом лифте, потому что все равно совершенно непонятно, куда выходить. Вот Ланевский появился из смутного прошлого и отправился в опасное и неизведанное будущее. Вот папа-президент, руками машет, волнуется. Самое ужасное: как быть, когда хочется в туалет. Есть только миг… Хорошо еще, если по-маленькому. А если… Смотришь на продукт превращения прошлого в будущее и ощущаешь этот миг как никакой другой. Будущее — это дерьмо. Но, одновременно, это и мечта о жареных кальмарах.

Дома его усадили в кресло, укрыли ноги шотландским пледом. «За него и держись…» За него хрен удержишься, это же как при падении с крыши держаться за самого себя. Жена принесла джин с тоником, пятьдесят на пятьдесят, «Бифитер». Она откуда вошла в комнату? Из прошлого. И уйдет сейчас в прошлое, как только выйдет. Так и будет ходить из прошлого в прошлое, минуя будущее. Или это у них планировка квартиры такая? Господи, Господи, дорогой Боженька, помоги как-то вскарабкаться над этим парадоксом, иначе сдохнуть можно, как бабочка на булавке. Артур Петрович Коц-Готлиб сидел в своем кресле и тоскливо смотрел на свои укрытые пледом колени. Сидел и напрягал все мышцы, чтобы удержаться от соскальзывания и в прошлое, и в будущее: и то, и другое было с его точки зрения абсолютно ничем, и эта «ничтойность» ему мучительно не нравилась. Он сидел, но чувствовал себя так, как будто стоит на острой вершине ледяной горки и балансирует руками.

Папа-президент в это время нервно пил чай на кухне, заткнув уши наушниками плейера с любимым «Pink Floyd», и не понимал. Можно, конечно, найти хорошего психиатра, пусть посмотрит в эти разъезжающиеся глаза. Но психиатра — это как-то… Может, еще обойдется? Отпоим джином с тоником, откормим тушеной осетриной.

— Дед! — пытался докричаться до него внук.

— Ну? — угрозливо сказал дед.

— Я тут подумал… — десятилетний сын короля Артура стоял перед ним в зашнурованных роликах.

— Ты так по лестнице будешь спускаться? — уточнил президент.

— Не, я на лифте.

Президента передернуло.

— Я тут подумал, — продолжил внук, — может, папе экстази дать? Это его развеселит.

Дед медленно поднялся со стула и с высоты своих метра девяносто посмотрел на внучека. Тот радостно улыбался.

— Немедленно, — сипло сказал дед, — сдать мне оружие, наркотики и все наличные деньги.

— Дед, да ты что! — обиделся внук. — У меня нету. Я чисто теоретически.

— Может, ты еще знаешь, где взять?

— Ну, где взять, все знают, — обтекаемо сказал внук, спиной отъезжая к входной двери. — Но не все берут, — сказал он еще более загадочно и исчез. Президент положил плейер в мойку и задумчиво пошел к зятю. Зять был в том же состоянии, только погрустнел.

— Артурчик, — нежно сказал президент, — хочешь, я тебе спою?

Зять грустно склонил носатую голосу к плечу и так замер — как трагическая птица.

Президент понял, что хоть пой, хоть пляши, толку никакого.

— Ну скажи! — он начал бегать по комнате и стучать ребром ладони по всем попадающимся на пути предметам, — скажи, что? Что случилось? Скажешь?

Король Артур коротко, но подчеркнуто отрицательно качнул головой.

— А написать! — догадался тесть. Пометался в поисках ручки, не нашел и сунул ему в руки ноутбук. Артур пожал плечами и нажал на букву «Э». «Это ловушка, — прочел президент. — Есть только миг».

— Все? — спросил тесть.

«Все», — отстучал бедный Артур.

— Есть только миг… — пробормотал президент и вышел из комнаты. — Есть только миг, чарующий, прекрасный… Нет. Есть только миг, когда заходящее солнце последним лучом озаряет родные равнины… Хотя тоже нет. Есть только миг химической реакции, в котором, как в капле воды, отражается вся структура неустойчивого соединения… Вот, блин!

Жена короля Артура и любимая дочь президента тихо и безутешно плакала в туалете.

— Маруся, выйди, — попросил он.

Она вышла и сказала дрожащим голосом:

— Папа, надо за джином сходить. Джина на донышке.

— Слушай, Маруся, подожди, с чем у тебя ассоциируется фраза «Есть только миг»? — с надеждой спросил президент.

— Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь, — продекламировала дочь с унылым понижением интонации, пошла в спальню и рухнула в слезах на супружескую кровать по имени «Пастораль».

Президент остался стоять на месте.

— Ну да, — сказал он. Пошел на кухню, посмотрел на плейер в раковине. — Ну да. «Это ловушка». Ну, в каком-то смысле — да, ловушка. Хотя как для кого. Зять застрял межу прошлым и будущим. Понял, что прошлое прошло, а будущее не наступило. То есть, прошлое проходит… черт, это какие-то этимологические дебри. Почему прошлое — прошлое. Это то, что прошло. А будущее все не… То есть, когда оно уже… то оно уже не… Таким образом, есть только миг. Бедный…

Внук в прихожей гремел своими роликами.

— Иди сюда, — дед хмуро втянул его за плечо на кухню.

— Дед, ну ты… — заныл внук. — Я же тебе сказал — нет у меня никакого экстази.

— Слушай, — сказал дед, — что делать, если есть проблема?

— Какая? — живо заинтересовался внук.

— Не важно. В принципе — проблема.

— Если в принципе, то ее надо снять.

— Легко сказать, — вздохнул президент и стал рассматривать потолок.

— Ты не понял, — с некоторым удивлением сказал внук. — Снять — в гегелевском смысле. Поместить в контекст, исключающий противоречие.

Президент долго смотрел на внука, потом спросил:

— Как директора школы зовут?

— Медведева Ольга Яковлевна.

— Завтра отнеси ей мою визитку, пусть позвонит. Она денег просила на спорткомплекс, скажи — дам.

Внук, подняв бровь, на одном ролике поковылял в свою комнату.