— Дедушка, дай огонька.

Отвечает старик:

— Скажешь сказку, чтобы ни единого слова правды не было, дам огня, а не скажешь — ремень из спины выкрою.

Старший брат и так и сяк врет, а ничего не выходит. Выкроил старик у него ремень из спины, ушел брат ни с чем.

Тогда средний брат пошел. А старик опять свое:

— Скажешь сказку, чтобы ни единого слова правды не было — дам огня, а не скажешь — ремень из спины выкрою.

Плетет-плетет другой брат, а ничего не выходит. И у этого старик ремень из спины выкроил. Теперь пошел за огнем дурак, а старик все свое твердит:

— Скажешь сказку, чтобы ни единого слова правды не было — дам огня, а не скажешь — ремень из спины выкрою.

Отвечает дурак:

— Я-то расскажу, только чур уговор: как скажешь «врешь», два ремня у тебя из спины выкрою.

Согласился старик.

Вот дурак и стал рассказывать:

— Раз иду я лесом и вижу дупло. Подошел ближе, заглянул, а там полно дятлов. Я в дупло забрался, всех дятлов перебил, общипал, выпотрошил, костер разжег, опалил дятлов, поджарил и съел. Стал из дупла вылезать, а вылезти не могу. Сходил домой за топором, сделал лаз пошире и вылез. Пошел опять лесом, слышу — гремит, трещит, свистит — прямо на меня что-то несется. Вижу — девять косуль на одной ножке скачут. Я по ножке хвать! — ножка чик! — и переломилась. Я косулям головы свернул, ободрал их, дальше пошел. Иду-иду лесом, вдруг как завоет, зазвенит, заревет, засвистит! Гляжу — девять волков одну пчелу дерут. Я волков разогнал, пчелу поймал, с собой взял. Покуда шел, пчела мне меду нанесла — целых девять козьих шкур. Шел я, шел и подошел к речке. Пошел по мостику и провалился. Семь шкур в воду упали, мед и растаял. Что тут делать! Жалко сладкую водицу оставлять, а хлебать нечем. Подумал я, подумал, да и снял с головы череп. Как принялся я сладкую водицу хлебать, как принялся! Хлебал-хлебал, покуда сладкая шла, и пошел дальше. Иду-иду, а люди надо мной смеются. Спрашиваю, чего это они надо мной потешаются. А они и говорят: «Гляди, у тебя черепа на голове нет». Схватился я за голову — все пальцы в мозгу и увязли. Плюнул я и пошел обратно. Взял свой череп, нахлобучил на голову и пошел. Остались у меня только три шкуры с медом, а в остальных семи — один воск. Я из того воска лошадку вылепил и поехал верхом. Подъехал к корчме, лошадку привязать не к чему. Отломил ивовую ветку, в землю воткнул, лошадку привязал. Вошел в корчму, а там — ни души. Я назад к лошадке, глядь, ива моя — уж до самого неба выросла. Принялся я на эту иву лезть, лез-лез, на самое небо влез. Тут же три шкуры с медом господу богу отдал. А господь бог мне семь коров подарил. Подогнал я их к той дыре, в которую на небо влез, глядь — а моя лошадка с ивой далеко в сторону отошла. Вот и думаю я, как мне быть. Погнал всех коров к святому Петру и сменял их на пять мешков мякины. Как примусь я из этой мякины веревку вить, вил-вил, да и свил. Забил в небо кол, привязал веревку и стал спускаться. Спускался-спускался, веревки не хватило, я и повис на ней. А тут ехали парни в ночное и подо мной костер развели. Ветром из костра искру занесло, у меня во лбу выгорело дупло. Тут прилетел рой пчел и в дупле сметался, стали мед носить. Носили мед, носили, покуда не отяжелел я. Веревка не выдержала, оборвалась и упал я в пекло.

Старик и спрашивает:

— Что же ты в пекле увидел?

Дурак отвечает:

— Гляжу — мой отец на твоем отце верхом скачет.

Старик как закричит:

— Врешь! Быть того не могло!

Тут дурак схватил его, выкроил из спины два ремня, взял огня и к братьям вернулся. Изжарили они лося и наелись.

Жил в древние времена один старик, и было у него три сына, бык и коза. Бык этот был такой огромный, что ему все время пойла не хватало. Вот отец и говорит сыновьям:

— Поезжайте к озеру, напоите быка, а то ему все мало и мало.

Уселись все три сына на быка — один между рогами, другой на спине, а третий у хвоста. Ехали они, ехали, и повстречался им всадник. Старший брат велел этому всаднику поздороваться со средним братом. Всадник скакал три дня и три ночи, покуда не добрался до среднего брата и поздоровался с ним. А средний брат велел ему поздороваться с младшим. И опять скакал всадник три дня и три ночи, доскакал до последнего брата и поздоровался с ним.

Добрались братья до озера, выпил бык всю воду и пошел на другой берег травку пощипать. А братья прилегли на лужок и заговорились. Прилетел в это время орел, схватил быка и унес.

Порешили братья вернуться домой и обо всем рассказать отцу. Выслушал их отец и говорит:

— Ничего не поделаешь, зато у нас еще коза есть. Я уж сам попасу ее.

И отвел козу на выгон. Покуда пас ее, начался дождь. Старик взял и укрылся у козы под бородой. Тут прилетел орел и хотел козу схватить. А старик вылез из-под бороды, орел испугался и улетел. Скоро он воротился опять с ребром того быка. Старик задрал голову — поглядеть, а орел со злости и ткнул ребро ему в глаз. Старик потер глаз, подумал, что туда дождевая капля попала или еще что, и повел козу домой.

Поднялся он на другое утро, а глаз у него изрядно режет. И говорит старик одному из сыновей:

— Лезь ко мне в глаз, погляди, что там.

Влез сын в глаз, искал три дня и три ночи и нашел бычье ребро. Тащил его, тащил, так и не мог вытащить и вылез из глаза. Тогда старик созвал мужиков с лошадьми и цепями, а сыну велел влезть в глаз и накинуть на то ребро цепь. Как только цепь накинули, впрягли трех лошадей, вытащили ребро и выбросили.

За долгие годы ребро это землей покрылось, и на том месте построились три двора. Только один конец ребра все еще торчал из земли. И каждую ночь приходила туда лиса, грызла его, ворочала так, что избы тряслись, покуда не рушились. И опять их ставили, и опять они рушились. Так случалось чуть не каждые десять лет.

Однажды сговорились хозяева этих трех дворов пойти покараулить. Сидят они и видят — лиса подкрадывается. Как принялась она ребро грызть, сразу все избы задрожали.

На другую ночь принесли мужики мушкет, чтоб лису пристрелить. Только пришла лиса, прицелились они и убили ее. Видят, что шкура лисья красоты неописанной, и давай сдирать ее. Ободрали один бок и хотели было повернуть лису на другой. Тужились-тужились, ничего не выходит. Ваги приволокли — опять ничего поделать не могут. Пошли они мужиков на подмогу звать.

А в это время шла мимо одна старушка. Увидела красавицу-лису, живо ее на другой бок перевернула, шкуру содрала, унесла домой и отдала выделать скорняку. А к выделанной шкуре добавила пятьсот овчин и сшила сыну шапку.

Кто же всех больше был?

Был я пастушонком, матушкиных кур стерег. Охота мне было и коров попасти, как другие деревенские ребята, да матушка не пускала. Бывало, говаривала: «Обожди годочка два, подрастешь, будешь тогда и коров пасти, и овец».

Матушка держала пчел, и давали они много меду и воска.

Как-то раз слепила мне матушка из воска лошадку, смастерила из свеклы повозку с оглобельками из ботвы, одела меня в сметанный кафтан, обула в стеклянные сапожки, нахлобучила на голову сахарную шапочку, усадила на повозку и отпустила покататься, а напоследок сказала: «Только смотри, воротись живой-здоровый, со всем добром!»

Поехал я. Дорогой лошадка чего-то напугалась и понесла — по полям, по лугам, за тридевять земель, а под конец устала и остановилась у придорожной корчмы.

Пока я очнулся, сбежались козы да свиньи корчмаря и сожрали мою повозку. Я и сам еле успел вскочить на лошадку и поскакал домой верхом.

Матушка встретила меня с большой хворостиной, да как примется кричать, как примется бранить за то, что я без повозки вернулся. Испугался я и пустился бежать. Перескочил через забор и убежал в лес. А покуда бежал, то сапожки разбил, кафтан растекся, а шапочка растаяла.