«На улице моей беды стоит ненастная погода…» На улице моей беды стоит ненастная погода, шумят осенние деревья, листвою блеклою соря. На улице моих утрат зиме господствовать полгода: всё ближе, всё неумолимей разбойный холод декабря. На улице моей судьбы не всё возвышенно и гладко… Но теплых стен скупая кладка? А дым колечком из трубы? А звук неумершей трубы, хоть всё так призрачно и шатко? А та синица, как загадка, на улице моей судьбы?.. Подмосковная фантазия Ворон над Переделкином черную глотку рвет. Он как персонаж из песни над головой кружится. Я клювом назвать не осмеливаюсь его вдохновенный рот, складками обрамленный скорбными, как у провидца. И видя глаз прозорливый, и слушая речи его, исполненные предчувствий, отчаяния и желчи, я птицей назвать не осмеливаюсь крылатое существо — как будто оно обвиняет, а мне оправдаться нечем. Когда бы я был поэтом — я бы нашел слова точные и единственные, не мучаясь, не морочась, соответствующие склонностям этого существа и скромным моим представлениям о силе его пророчеств. Но я всего стихотворец: так создан и так живу, в пристрастии к строчке и рифме, в безумии этом нелепом, и вижу крылья, присущие этому существу, но не пойму души его, ниспосланной ему небом. Я выгляжу праздным и временным в застывших его глазах, когда он белое облако рассекает крылом небрежным. Я царствую здесь, в малиннике, он царствует в небесах, и в этом его преимущество передо мною, грешным. Ворон над Переделкином черную глотку рвет, что-то он все пророчит мне будто бы ненароком, и, судя по интонациям, он знает всё наперед… Но в этом мое преимущество перед лесным пророком. «Вот странный инструмент для созиданья строчек…» Вот странный инструмент для созиданья строчек, которых в первый миг никто понять не хочет. Вот странный инструмент: два уха, два зрачка, изгиб надменных губ и шепоток сверчка. Под ним внизу — сама конструкции основа — в ней действует душа, разогревая слово. Меж ними — коридор, на нем, его деля, — то крестик, то кадык, то галстук, то петля. «Прощайте, стихи, ваши строки и ваши намеки и струны…» Прощайте, стихи, ваши строки и ваши намеки и струны, и ваши вулканы погасли, и, видимо, пробил тот час… И вот по капризу природы, по тайному знаку фортуны решается эта загадка: кто будет услышан из вас. Когда вы так странно рождались, как будто входили без спроса, как будто с блаженной улыбкой с господского ели стола, вам всё удавалось отменно, и были наглы вы, а проза была, словно нищенка, нема и словно подачки ждала. Но вот, словно молнии, стрелы в глазах неподвижных проснулись, но вспыхнули, зарозовели неюные щеки ее. И тотчас гусиные перья шершавой бумаги коснулись, и тотчас ушли, не прощаясь, и быт, и беда, и вранье. А там уж как Бог пожелает, а там уж как время захочет, а там, что подскажет природа, а там, что позволят грехи… Покуда шершавой бумаги хоть капля слезы не омочит, кто знает — что проза такое? Кто знает, что значит стихи? «Сладкое бремя, глядишь, обернется копейкою…»
Сладкое бремя, глядишь, обернется копейкою: кровью и порохом пахнет от близких границ. Смуглая сабра с оружием, с тоненькой шейкою юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц. Как ты стоишь… как приклада рукою касаешься! В темно-зеленую курточку облачена… Знать, неспроста предо мною возникли, хозяюшка, те фронтовые, иные, мои времена. Может быть, наша судьба — как расхожие денежки, что на ладонях чужих обреченно дрожат… Вот и кричу невпопад: до свидания, девочки! Выбора нет! Постарайтесь вернуться назад!.. «Через два поколения выйдут на свет…» Через два поколения выйдут на свет люди, которых сегодня нет. Им будут странными страхи мои, искаженный овал моего лица. Ниточка неразделенной любви вонзится пулею в их сердца. Им будет робость моя чужда, они раскованней будут и злей… Зависть, ненависть и вражда взойдут над просторами их полей. Новая Англия Новая Англия. Старая песенка. Дождь. И овсяной лепешки похрустыванье, и по траве неизвестного хищника след. Что-то во всем вашем, ваше величество, облике неповторимое, грустное, что-то такое, чему и названия нет. Времечко, что ли, еще непривычное, облачко, слишком уж низко бредущее, образ ли жизни, рожденный цветком луговым? Или вам видится, ваше величество, непредсказуемым наше грядущее, или минувшее видится вам роковым? Кто его знает, что завтра отыщется. Может случиться, надежд увеличится. Кто потеряет, а кто непременно найдет. Новая Англия. Старая песенка. Что ж тут поделаешь, ваше величество: что предназначено, то и стоит у ворот. |
