«В земные страсти вовлеченный…» В земные страсти вовлеченный, я знаю, что из тьмы на свет шагнет однажды ангел черный и крикнет, что спасенья нет. Но, простодушный и несмелый, прекрасный, как благая весть, идущий следом ангел белый прошепчет, что надежда есть. «Отчего ты печален, художник…» Отчего ты печален, художник — живописец, поэт, музыкант? На какую из бурь невозможных ты растратил свой гордый талант? На каком из отрезков дороги растерял ты свои медяки? Всё надеялся выйти в пророки, а тебя занесло в должники. Словно эхо поры той прекрасной, словно память надежды былой — то на Сретенке профиль твой ясный, то по Пятницкой шаг удалой. Так плати из покуда звенящих, пот и слезы стирая со щек, за истертые в пальцах дрожащих холст и краски, перо и смычок. «На Сретенке ночной надежды голос слышен…» На Сретенке ночной надежды голос слышен. Он слаб и одинок, но сладок и возвышен. Уже который раз он разрывает тьму… И хочется верить ему. Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться, тогда мои друзья с прогулки возвратятся, и расцветет Москва от погребов до крыш… Тогда опустеет Париж. А если всё не так, а всё как прежде будет, пусть Бог меня простит, пусть сын меня осудит, что зря я распахнул напрасные крыла… Что ж делать? Надежда была. Песенка Совесть, благородство и достоинство — вот оно, святое наше воинство. Протяни ему свою ладонь, за него не страшно и в огонь. Лик его высок и удивителен. Посвяти ему свой краткий век. Может, и не станешь победителем, но зато умрешь как человек. «Приносит письма письмоносец…» Приносит письма письмоносец о том, что Пушкин — рогоносец. Случилось это в девятнадцатом столетье. Да, в девятнадцатом столетье влетели в окна письма эти, и наши предки в них купались, словно дети. Еще далече до дуэли. В догадках ближние дурели. Всё созревало, как нарыв на теле… Словом, еще последний час не пробил, но скорбным был арапский профиль, как будто создан был художником Луневым. Я знаю предков по картинкам, но их пристрастье к поединкам — не просто жажда проучить и отличиться, но в кажущейся жажде мести преобладало чувство чести, чему с пеленок пофартило им учиться. Загадочным то время было: в понятье чести что входило? Убить соперника и распрямиться сладко? Но если дуло грудь искало, ведь не убийство их ласкало… И это всё для нас еще одна загадка. И прежде чем решать вопросы про сплетни, козни и доносы и расковыривать причины тайной мести, давайте-ка отложим это и углубимся в дух поэта, поразмышляем о достоинстве и чести. Звездочет
Что в подзорные трубы я вижу, поднимаясь на башню во мгле? Почему так печально завишу от чего-то былого во мне? И, смотря с высоты виновато на уснувшую пропасть Арбата, отчего так поспешно и вдруг инструмент выпускаю из рук? Спят в постелях своих горожане, спят с авоськами, спят с гаражами, спят тревожно на правом боку… Изготовилось тело к прыжку. Вот из пятен ночного тумана появляется вдруг вдалеке моя стройная старая мама — чемоданчик фанерный в руке. Он, пожалуй, минувшая мода, но внутри, словно в дебрях комода, что давно развалиться готов, фотографии прежних годов. Память, словно ребенок, ранима и куда-то зовет и зовет… Всё печально, что катится мимо, всё банально, что вечно живет. И живу я вот с этой виною на двадцатом ее этаже между тою и этой войною, не умея спуститься уже. «В больничное гляну окно, а там за окном — Пироговка…» В больничное гляну окно, а там за окном — Пироговка и жизнь, и судьба, и надежда, и горечь, и слава, и дым. Мне старость уже не страшна, но все-таки как-то неловко мешать вашей праздничной рыси неловким галопом своим. А там, за широким окном, за хрупким, прозрачным, больничным, вершится житейский порядок, единый во все времена: то утро с кефиром ночным, то вечер с вареньем клубничным, и все это с плачем и смехом, и с пеной, взлетевшей со дна. В больничное гляну окно, а там, за окошком — аллея, клубится февральское утро, и санный рождается путь. С собой ничего не возьмешь, лишь выронить можно, жалея, но есть кого вспомнить с проклятьем, кого и добром помянуть. В больничное гляну окно — узнаю, что может начаться, и чем, наконец, завершится по этому свету ходьба, что завтра случится, пойму… И в сердце мое постучатся надежда, любовь и терпенье, и слава, и дым, и судьба. |
