Пиратская лирическая В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльма свечки, отогревают наши души за все минувшие года. Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки как овечки, да только в Портленд воротиться нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай несет нас черный парус, пусть будет крепок ром ямайский, всё остальное ерунда. Когда воротимся мы в Портленд, ей-богу, я во всем покаюсь. Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай купец помрет со страху, Ни Бог, ни дьявол не помогут ему спасти свои суда. Когда воротимся мы в Портленд, клянусь — я сам взбегу на плаху. Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда. Что ж, если в Портленд нет возврата, поделим золото как братья, поскольку денежки чужие не достаются без труда. Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родина в объятья. Да только в Портленд воротиться не дай нам, Боже, никогда. Еще один романс В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной дамы. Ее глаза в иные дни обращены. Там хорошо, там лишних нет, и страх не властен над годами, и все давно уже друг другом прощены. Еще покуда в честь нее высокий хор звучит хвалебно, и музыканты все в парадных пиджаках. Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка целебна… И дирижер ломает палочку в руках. Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной и напрасной, но вот о чем я сокрушаюсь иногда: ведь что мы сами, господа, в сравненье с дамой той прекрасной, и наша жизнь, и наши дамы, господа? Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде, благосклонна, и к ней за это благосклонны небеса. Она, конечно, пишет мне, но… постарели почтальоны, и все давно переменились адреса. «Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет…» Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет. Что назначено судьбою — обязательно случится: то ли самое прекрасное, ну, самое прекрасное, в окошко постучится, то ли самое напрасное, ну, самое напрасное, в объятья упадет. Две жизни прожить не дано, два счастья — затея пустая. Из двух выпадает одно — такая уж правда простая. Кому проиграет труба прощальные в небо мотивы, кому улыбнется судьба, и он улыбнется счастливый. Так не делайте запасов из любви и доброты и про черный день грядущий не копите милосердье: пропадет ни за понюшку, ну, совсем ни за понюшку, ваше горькое усердье, лягут ранние морщины, лягут свежие морщины от напрасной суеты. Две жизни прожить не дано, два счастья — затея пустая. Из двух выпадает одно — такая уж правда простая. Кому проиграет труба прощальные в небо мотивы, кому улыбнется судьба, и он улыбнется счастливый. Жаль, что юность пролетела, жаль, что старость коротка. Всё теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах… Но зато уже не будет, никогда уже не будет ни загадок, ни ошибок — только ровная дорога, только ровная дорога, до последнего звонка. Две жизни прожить не дано, два счастья — затея пустая. Из двух выпадает одно — такая уж правда простая. Кому проиграет труба прощальные в небо мотивы, кому улыбнется судьба, и он улыбнется счастливый. «У Спаса на Кружке забыто наше детство…»
У Спаса на Кружке забыто наше детство. Что видится теперь в раскрытое окно? Всё меньше мест в Москве, где можно нам согреться, всё больше мест в Москве, где пусто и темно. Мечтали зло унять и новый мир построить, построить новый мир, иную жизнь начать. Всё меньше мест в Москве, где есть о чем поспорить, всё больше мест в Москве, где есть о чем молчать. Куда-то всё спешит надменная столица, с которою давно мы перешли на «вы»… Всё меньше мест в Москве, где помнят наши лица, всё больше мест в Москве, где и без нас правы. «Убили моего отца…» Убили моего отца ни за понюшку табака. Всего лишь капелька свинца — зато как рана глубока! Он не успел, не закричал, лишь выстрел треснул в тишине. Давно тот выстрел отзвучал, но рана та еще во мне. Как эстафету прежних дней сквозь эти дни ее несу. Наверно, и подохну с ней, как с трехлинейкой на весу. А тот, что выстрелил в него, готовый заново пальнуть, он из подвала своего домой поехал отдохнуть. И он вошел к себе домой пить водку и ласкать детей, он — соотечественник мой и брат по племени людей. И уж который год подряд, презревши боль былых утрат, друг друга братьями зовем и с ним в обнимку мы живем. |
