Последний мангал Тамазу Чиладзе, Джансугу Чарквиани Когда под хохот Куры и сплетни, в холодной выпачканный золе, вдруг закричал мангал последний, что он последний на всей земле, мы все тогда над Курой сидели и мясо сдабривали вином, и два поэта в обнимку пели о трудном счастье, о жестяном. А тот мангал, словно пес — на запах орехов, зелени, бастурмы, качаясь, шел на железных лапах к столу, за которым сидели мы. И я клянусь вам, что я увидел, как он в усердье своем простом, как пес, которого мир обидел, присел и вильнул жестяным хвостом. Пропахший зеленью, как духами, и шашлыками еще лютей, он, словно свергнутый бог, в духане с надеждой слушал слова людей… …Поэты плакали. Я смеялся. Стакан покачивался в руке. И современно шипело мясо на электрическом очаге. Молитва
Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому, чего у него нет: мудрому дай голову, трусливому дай коня, дай счастливому денег… И не забудь про меня. Пока земля еще вертится — Господи, твоя власть! — дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть, дай передышку щедрому, хоть до исхода дня. Каину дай раскаяние… И не забудь про меня. Я знаю: ты всё умеешь, я верую в мудрость твою, как верит солдат убитый, что он проживает в раю, как верит каждое ухо тихим речам твоим, как веруем и мы сами, не ведая, что творим! Господи мой Боже, зеленоглазый мой! Пока земля еще вертится, и это ей странно самой, пока ей еще хватает времени и огня, дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня. Прощание с осенью Осенний холодок. Пирог с грибами. Калитки шорох и простывший чай. И снова неподвижными губами короткое, как вздох: «Прощай, прощай». «Прощай, прощай…» Да я и так прощаю всё, что простить возможно, обещаю и то простить, чего нельзя простить. Великодушным мне нельзя не быть. Прощаю всех, что не были убиты тогда, перед лицом грехов своих. «Прощай, прощай…» Прощаю все обиды, обеды у обидчиков моих. «Прощай…» Прощаю, чтоб не вышло боком. Сосуд добра до дна не исчерпать. Я чувствую себя последним богом, единственным умеющим прощать. «Прощай, прощай…» Старания упрямы (знать, мне лишь не простится одному), но горести моей прекрасной мамы прощаю я неведомо кому. «Прощай, прощай…» Прощаю, не смущаю угрозами, надежно их таю. С улыбкою, размашисто прощаю, как пироги, прощенья раздаю. Прощаю побелевшими губами, пока не повторится всё опять: осенний горький чай, пирог с грибами и поздний час — прощаться и прощать. Разговор с рекой Курой Я тщательно считал друзей своих убитых. — Зачем? Зачем? — кричала мне река издалека. — И так во все века мы слишком долго помним об обидах!.. А я считал… И не гасил огня… И плакала Кура перед восходом. А я считал… сравнил приход с расходом. И не сошлось с ответом у меня. «Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем…» Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем: у каждой эпохи свои подрастают леса. А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа. Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью: машины нас ждут, и ракеты уносят нас вдаль… А всё-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков, хотя б одного, и не будет отныне… А жаль. Я кланяюсь низко познания морю безбрежному, разумный свой век, многоопытный век свой любя. А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему и мы до сих пор всё холопами числим себя. Победы свои мы ковали не зря и вынашивали, мы всё обрели — и надежную пристань, и свет… А всё-таки жаль — иногда над победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед. Былое нельзя воротить… Выхожу я на улицу. И вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается… Ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет. Как научиться рисовать
Если ты хочешь стать живописцем, ты рисовать не спеши. Разные кисти из шерсти барсучьей перед собой разложи. Белую краску возьми, потому что это — начало, потом желтую краску возьми, потому что всё созревает, потом серую краску возьми, чтобы осень в небо плеснула свинец, черную краску возьми, потому что есть у начала конец, краски лиловой возьми пощедрее, смейся и плачь, а потом синюю краску возьми, чтобы вечер птицей слетел на ладонь, красную краску возьми, чтобы пламя затрепетало, потом краски зеленой возьми, чтобы веток в красный подбросить огонь. Перемешай эти краски, как страсти, в сердце своем, а потом перемешай эти краски и сердце с небом, с землей, а потом… Главное — это сгорать и, сгорая, не сокрушаться о том. Может быть, кто и осудит сначала, но не забудет потом! |
