-Уэй… – Фрэнк протестующе замахал руками.

-Нет, Фрэнки, стой! – остановил его Джерард, опуская голову и немного краснея. – Просто…Ну, то есть… Я подумал, что…

-Джи? Что ты подумал? – спросил Фрэнк, уже улыбаясь, потому что глядя на такого Уэя, краснеющего и запинающегося, нельзя было сдержать улыбки.

-Ну, – Джерард набрал в грудь побольше воздуха, – я подумал, что ты мог прийти ко мне в пятницу в гости с ночевкой, мы бы посмотрели фильмы и все такое, ну знаешь… Если ты хочешь, конечно, – тут же поспешно добавил он.

-Джи, я…

-Просто я подумал, что мы друзья, – продолжал тараторить Джерард, теребя свой свитер, – но если ты не хочешь, то не стоит, я пойму, ну…ну…ну…

-Боже, Джи, успокойся, приду я, – Фрэнк тихонько засмеялся, по-доброму, и улыбнулся другу.

Другу.

-Правда? – Уэй просиял. – Как здорово, Фрэнки!

Фрэнк случайно заметил, как враждебно на них смотрит компания парней и поспешил стереть улыбку со своего лица. Но Джерард продолжал улыбаться и радостно прыгать на месте, и Фрэнк с ужасом осознавал, что будет, если эти парни вдруг хоть на секунду подумают, что между Фрэнком и Джерардом есть «дружба».

Но к его радости Уэй успокоился и поднялся с места.

-Ладно, я пойду, – сказал он, забирая свой сок и ту злосчастную трубочку.

-Куда ты? – спросил его Фрэнк, в глубине души все равно радуясь, что он уходит, и больше никто не увидит их сегодня вместе.

-Я пойду к друзьям, – он махнул рукой куда-то в сторону.

-Ты сидишь в отстойном углу?! – изумился Фрэнк, не веря тому, что только что услышал.

-Ну да, ты что, забыл, что я отстойный? Мое место там.

С этими словами Джерард просто развернулся и ушел, не назвав его больше «Фрэнки» и не сказав хотя бы «пока». Фрэнк подумал, что возможно Джерард заметил, как он испугался тех парней, испугался быть замеченным с Джерардом, испугался быть выгнанным в отстойный угол. Фрэнк обернулся в сторону отстойного угла.

Джерард сидел с ними, пил свой сок и кушал салат и что-то обсуждал с парнем в штанах с подтяжками. Они оба пялились в какой-то журнал, и Джерард больше совсем не смотрел на Фрэнка.

Перемена закончилась, и ученики толпой выбежали из столовой так же быстро как и забились в нее.

Четыре урока были невыносимо скучны и тянулись так же невыносимо медленно, но Фрэнк все равно работал изо всех сил, пытаясь хоть как-то компенсировать то, что вчерашний день он провел в пьяном ничегонеделании. На пятом уроке он даже рассказал этот стих, кстати, единственный из класса, и получил высшую оценку. И чувство вины перед самим собой начало потихоньку оставлять его. Но не перед Пьеро.

Домой Фрэнк возвращался злой. Он был просто в ярости. И все потому, что это дерьмо.

Он сам точно не понимал, на кого и за что злится, он просто злился и все, мечтая разнести весь мир в щепки. Потому что Джерард не может просто приходить в его жизнь, напаивать на заднем дворе школы, а потом заставлять чувствовать невыносимый груз вины от того, что Фрэнку страшно и стыдно общаться с ним.

«Да, мне страшно и стыдно!»

Но признание в этом самому себе ни капли не помогло. Он хотел с ним общаться, потому что Джерард такой Джерард, и в мире нельзя было найти Джерарда лучше, чем тот Джерард , который у него был. Но этот Джерард был самым настоящим изгоем, и пойти за ним – стать изгоем тоже. Какого хрена все вообще так сложно?

«Просто зависимость от общественного мнения и все такое».

«Да ты ведь даже в этот институт не хочешь!»

« Я сейчас свободен, а они нет».

«Иди нахрен, Джерард Уэй, просто иди нахрен!»

Весь такой правильный, невероятно правильный, до тошноты правильный Джерард Уэй. Я-никого-не-бросаю-ботаники-мои-друзья-и-не-стыжусь-того-кем-я-являюсь-Джерард-Уэй.

Дома его встретил только папа. Он был пьян. Пьян так, как не был пьян на свете еще ни один алкоголик. Он валялся на полу на кухне с пустой бутылкой в руках, бессмысленно икал в пространство и в пьяном бреду не переставал повторять имя жены.

-Папа, ну что с тобой такое? – прохныкал Фрэнк, облокачиваясь на косяк и закрывая лицо руками.

Отец продолжал буянить, крутясь по полу, а простой шестнадцатилетний мальчик смотрел на это и не знал, что делать. Он же просто ребенок, почему он должен решать такое огромное количество проблем сразу? Почему все эти проблемы свалились на его и плотно придавили своей задницей? Почему именно он?

А почему кто-то другой?

Укладывая отца на диван в его комнате, Фрэнк подумал, что алкоголизм у них, наверное, семейное.

Trick or Treat

Каждый человек особенный,

все люди – равные.

Утро четверга снова встретило жителей Атланты проливным дождем. Фрэнку казалось, что еще пара месяцев в этом неимоверно дождливом городе, и он возьмет себе псевдоним Спанч Боб, бросит школу и будет готовить крабсбургеры. Серьезно, на дне океана было не так мокро, как в этой Атланте.

Фрэнк натянул на голову капюшон, но его это все равно не спасло. Он промок до ниточки, и его правда можно было выжимать, как губку. Он взглянул на часы. Пять минут девятого. На улице еще даже не выключили фонари.

Почему в восемь утра буднего дня он шатался на улице? Потому что в кой-то веки ему нужно было ко второму уроку. Так почему же он тогда был на улице? Потому что папа, влетевший в комнату в семь тридцать, даже слушать ничего не захотел. А даже если бы захотел, ему бы помешали вопли матери, которая рвала и метала на кухне внизу. Таким образом, Фрэнк еще и без завтрака остался.

И вот он, шагая по мокрому асфальту и уже даже не пытаясь укрыться от ливня, прикидывал, каковы его шансы на смерть, если он прямо сейчас бросится под ту машину. Или под эту. Или вот под тот миленький джип.

Что-то внутри ему подсказывало, что это не может больше продолжаться. Да он и сам прекрасно это понимал, потому что серьезно, ну как можно терпеть то, что его выгоняют с утра на улицу и под дождь, и в воскресенье и с пустым желудком? Но если это все настолько ужасно и неправильно, почему же он тогда ничего не делал? Почему он терпел выходки родителей, почему позволял учителям и парням из школы подминать его под себя?

Оставаться на улице дальше было невозможно. Продрогший до костей, он быстрым шагом направился в сторону школы, глубже пихая руки в карманы джинсов, которые были такие же вымокшие как и легкая куртка и неприятно липли к ногам.