Пусть бьет Фрэнка, только не бьет себя.

-Проваливай отсюда! – голос Джерарда звучал хрипло и ни капельки не уверенно.

Он был очень сильным, чтобы пережить все самому, и очень слабым, чтобы признать, что ему нужна помощь.

Он кричал, чтобы Фрэнк ушел, и с каждой секундой вырывался все слабее. Уже через минуту, он крепко прижимался к Фрэнку, шептал, чтобы он уходил, и отчаянно хватался за его руку, хрипло плача, протяжно скуля и сжимая чужую толстовку в руках.

Почувствовав, что Джерард плохо держится на ногах, Фрэнк дошел до подоконника и поудобней устроился на нем, усадив к себе на колени Джерарда, который теперь отчаянно прижимался к нему, проливая слезы куда-то ему в шею, и Фрэнк крепко обнимал его, поглаживая по спине и не смея сказать ни слова.

Вдруг Фрэнк почувствовал под своими ладонями что-то мокрое и жирное. Взглянув вниз, он понял, что свитер Джерарда жирный от масляной каши и мокрый от того, что он пытался его отмыть.

Отодвинувшись немного от Джерарда, Фрэнк принялся стягивать с него мокрый свитер, и тут же встретился с испуганным взглядом.

-Тише, маленький, – прошептал он, откидывая безнадежно испачканную кофту в угол, – просто выкинем его.

Заплаканный, хрупкий, полуобнаженный Джерард сидел на его коленях, крепко хватаясь за его шею, и Фрэнк мог видеть фиолетовые синяки на его ключицах и ребрах. Джерард сдавленно зашипел сквозь слезы, когда он провел пальцами по фиолетовому пятну на его ребрах.

Фрэнк быстро убрал руки и, стянув с себя свою толстовку, под которой была футболка, надел ее на Джерарда, которому она, конечно, была велика, но он все равно плотно закутался в нее и снова прижался к Фрэнку.

Прозвенел звонок на четвертый урок, но Фрэнк не посмел сдвинуться с места, прижимая Джерарда ближе и снова прогуливая уроки из-за этого мальчика. Но обнимать его и знать, что он не бьет себя – было гораздо важнее каких-то там глупых учителей с их глупыми уроками.

Они просидели в полной тишине пятнадцать минут, а Джерард все равно не переставал плакать, и шептать себе что-то, а Фрэнк просто не мог слушать его обещания самому себе. Даже в такой ситуации он все равно старался оставаться сильным.

-Джи, успокойся, все ведь уже хорошо, – прошептал Фрэнк ему на ухо, поглаживая его по спине.

-Н-нет, не хорошо, – дрожащим голосом ответил Джерард, – они всегда так делают. Они об-бижают меня, а я в-ведь ничего им не с-сделал, п-почему они обижают м-меня…?

Фрэнк только обнял его крепче, прижимаясь щекой к лохматой макушке. Что он мог ответить? Почему люди обижают людей?

-Они в-всегда так д-делали, в-всю жизнь… Ч-что я им с-д-делал?

Фрэнк зажмурился. Ему было нечего ответить.

-В-все, в-все так д-делали.

-Но а как же Мальвина? – Фрэнк нашел хоть что-то, за что можно уцепиться. – Как же она?

-Уехала, – дрожащим голосом снова ответил Джерард, – и в-все, и б-больше не писала, не з-звонила. Ну к-конечно, это же т-такой п-прекрасный Нью-Йорк, а она т-такая прекрасная М-мальвина, с-самая п-прекрасная девочка в м-мире, з-зачем ей г-глупый Джерард, зачем з-звонить г-глупому Джерарду, не с-стоит даже п-писать г-глупому Джерарду, д-даже одно г-глупое п-письмо. Я п-просто г-глупый Джерард.

И он заплакал еще сильнее, тыкаясь носом в чужую шею, ища защиты и хоть немного тепла. Это был просто маленький мальчик, которому нужно было, чтобы его обняли и сказали, что у него все получится, все, что угодно.

Просто не обижайте его.

Фрэнк держал его в руках и просто не мог поверить, что это тот самый мальчик, что так смело показывал всем средний палец, что напоил его в школе, что дал имя своей машине. Мальчик, который назвал свою собаку Мистер Апрельский, который прыгал на кровати в одном носке, который так весело смеется и носит футболки с супергероями. Который защищает слабых, который держится из последних сил, который самый сильный, самый честный, самый храбрый, самый детский, самый забавный, просто самый-самый на свете… и это он так сильно плачет, цепляясь пальцами за чужую футболку.

Они сидели в туалете до конца уроков. Джерард больше не говорил ни слова, а Фрэнк только гладил его по голове, стирал мокрые дорожки слез с его щек и почти невесомо касался губами его виска.

Если ты однажды будешь гулять по закоулкам или аллеям этого города,

Обязательно заскочи.

Я буду тонуть в жалости, надев хмурую маску клоуна Пьеро...

Когда синяки начнут проходить, а опухоль спадёт.

Growing up to be the sunshine of my life

-Весело было!

-Тебе же попало мячом по голове.

-Ну и что? Все равно весело!

Фрэнк только закатил глаза и улыбнулся в ответ, в очередной раз поражаясь оптимизму Джерарда.

Они шли с урока физкультуры, где Джерарду только что неслабо прилетело мячом прямо в голову, и будь на его месте Фрэнк, он бы проклял и мяч, и волейбол и того, кто придумал волейбол, но Джерард шел рядом с ним и широко улыбался, совсем не расстраиваясь.

-Я знаю, в чем дело, – сказал Фрэнк, открывая дверь мужской раздевалки и пропуская Джерарда вперед, – просто твои лохматые волосы смягчили удар!

-Отличная теория, Фрэнки, – улыбнувшись, ответил Джерард, прыгая на одной ноге и стаскивая с себя спортивные штаны, – я застрял!

Фрэнк только засмеялся и тоже принялся стягивать с себя форму.

Они уже были полностью одеты, когда в раздевалку повалил народ. Парни всегда после физкультуры бегали курить на задний двор, и Джерард и Фрэнк, даже не сговариваясь, знали, что это их единственный шанс избежать проблем. Поэтому они выбежали из раздевалки, как только первые трое ребят вошли в нее, но все равно один из них сумел толкнуть Джерарда в плечо, на что получил средний палец и по-детски высунутый язык в ответ.

Когда они вышли в коридор, Фрэнк взял Джерарда за руку, и они оба пошли в пустой кабинет астрономии.

С того случая в туалете прошло две недели. Они не говорили об этом, Фрэнк больше не спрашивал Джерарда о синяках, Джерард делал вид, будто не плакал у Фрэнка на коленях. Они продолжали общаться в школе, сидеть за одной партой, обедать вместе в столовой, Джерард подвозил Фрэнка до дома, и все было как обычно, за исключением того, что Фрэнк теперь проводил все своей свободное время на переменах с Джерардом, когда они ходили по коридорам, всегда брал его за руку и все чаще стал обнимать его, случайно или нет, просто ему было почему-то гораздо спокойней, когда Джерард прижимался спиной к его груди.

Это казалось Фрэнку немного странным. То есть, парни ведь дружат не так? Не обнимаются, не держатся за руки, друг не может целовать друга в щеку и делать еще кучу других вещей, которые делали они. Но вот снова они в кабинете астрономии, где можно скрыться от всей школы под картами созвездий, и Джерард просто так целует его в щеку, и все «правильно» и «неправильно» размываются на фоне этой детской улыбки мальчика, который уже две недели не бьет себя, и что же тогда может быть важнее этого?