1-го октября началась канонада.

Многие стали прятаться в подвал, чтобы спастись от снарядов, все время свистевших над городом.

Мы находились в сфере огня.

Мимо нашего дома, находившегося по пути следования войск на вокзал и в сторону Демиевки, то и дело проходили солдаты отрядами и в одиночку. Снаряды так и жужжали над нашими головами. И по проходившим военным мы гадали о происходящем в городе:

— В чьих руках город… кто побеждает в этой кровавой распре?

В таком полном неведении мы находились все время, пока большевики не были вытеснены из города добровольцами. В четверг вечером мы увидали первых верховых с кокардами на фуражках, скакавших взад и вперед мимо наших окон. Мы все были уверены, что наступление отбито, и что теперь жизнь скоро войдет в свою колею.

Однако полного ощущения безопасности не было.

Ночь на пятницу мы провели в тревоге.

На тротуарах видны были дозоры, с опаской проскакивавшие по улице.

В пятницу утром уже было достоверно известно, что большевики выбиты из города. Публика успокоилась, начала вылезать из подвальных помещений, собираться кучками и обсуждать положение.

И тут впервые прошел зловещий слух.

Бледными тенями пробегали по улице евреи.

— Грабят, — сообщали они.

— Кто?.. где?

— Войска… добровольцы… офицеры… не знаем.

Поспешно убегали.

Мы заколотили парадный ход дома глухо-наглухо и крепко заперли ворота.

И в то время, как прежде — только что пережитая канонада, гул орудий и свист снарядов, не знающих различия национальностей, объединили всех жильцов дома, жутко прислушивавшихся к грохоту орудий, — теперь новые события, ожидание погрома, сразу провело резкую грань между евреями и христианами.

Они заперлись в своих квартирах.

Они крепко заперлись.

На стук глухо отвечали:

— Мы христиане.

Они… христиане.

Какой самообман!

Они стали настолько чуждаться своих соседей евреев, с которыми жили как будто в дружбе, что не отвечали на обращенные к ним вопросы, делая вид, что не слышат.

А евреи тем больше сближались.

Мы собирались группами.

Ждали беду свою вместе.

И вот, когда несколько человек нас сидело в лавочке, вдруг, к великому изумлению нашему, мы увидели несколько человек военных, вооруженных винтовками, прорвавшихся к нам через парикмахерскую, хозяином которой был христианин.

Они бросились к нам.

— Оружие есть?

Один из них принялся обшаривать мои карманы и вынул бумажник с деньгами. Документы и всякие другие бумажки отдал мне, а бумажник с 4.000 денег положил в свой карман.

Тоже проделали и с остальными.

Делали они все это молча и спешно.

Затем отправились в другие квартиры.

Брали больше денег и драгоценности: кольца, часы, серьги, браслеты, цепочки… Только в квартире 13 они обобрали до нитки хозяина, сняв с него все до голого тела.

Дали залп.

И выбежали на улицу.

По всему видно было, что они торопились.

Почти следом за ними начали выламывать парадные двери. Взломали и ворвались.

Было человек 15. Они пошли по квартирам. Из первой квартиры, где живет домохозяин-еврей, кто-то вышел к ним и сказал:

Здесь живут русские.

Они этим удовлетворились.

— А кто живет напротив?

— Тут живет врач.

Они постучали к нам. Их сейчас же впустили.

Первое слово, произнесенное ими, было:

— Деньги давай!

Посыпались угрозы.

— Сейчас доставай… не то всех перебьем!

Нас было в квартире 3-ое: я, мой шурин-врач и квартирант.

Мне приставили к груди револьвер.

— Деньги!

Я объяснил:

— Меня только что обобрали.

— Часы давай!

— И часов у меня нет.

Тогда они рассвирепели, начали хлестать меня нагайками и бить кулаками по лицу.

Шурин пробовал их уговорить. Они спросили:

— Ты русский?

— Я еврей, — отвечал он.

Они накинулись на него, сняли золотые часы и кольцо.

Повалили на землю.

Но тут произошел следующий инцидент. В квартире у нас были 2 русские женщины, и вот одна из них бросилась к ним и начала умолять не трогать нас. Офицер обратился к ней с вопросом:

— А ты кто такая?

— Я русская, — ответила она.

— Так будь же русской, — закричал он, — тебе нечего делать в жидовском доме… вон отсюда!

И тут же прибавил:

— Ведь знаешь, какая это подлая нация!

Надо заметить, что руководил шайкой офицер, выражающийся весьма интеллигентно. И когда женщина с негодованием сказала ему:

— Ведь здесь живет врач, который лечит вашего же брата, как не стыдно?

Он как-то с сожалением взглянул вокруг на обстановку квартиры.

И махнул своим спутникам рукой.

— Идем.

В других квартирах они были менее деликатны. Ломали мебель, пианино, били посуду. Всюду спрашивали:

— Из этого дома стреляли… кто стрелял отсюда?

…Погром в нашем районе разрастался.

Мы слышали треск разбиваемых стекол, — это взламывали ближайшие магазины. По треску стекол мы старались установить, в какой стороне от нашего дома происходит погром. Из наших окон видно было, как большие толпы народа, в особенности баб и детворы, мешками тащат награбленное добро. Из дома № 6 было вытащено все, вплоть до мелочей.

…даже детская мебель…

Возле Троицкого Народного Дома гуляла пестрая, расфранченная христианская толпа и любовалась приятным зрелищем, — как солдаты взламывали двери, врывались в квартиры и делали там свое сатанинское дело.

Мы организовали постоянное дежурство.

День прошел спокойно.

Пытались несколько раз угрозами и увещеваниями заставить нас открыть ворота, но это не удалось.

Но вот наступила ночь.

О сне никто и не думал.

Все мужчины дежурили во дворе. Малейший шорох приводил всех в смертельный ужас. С различных сторон доносились душераздирающие крики. Порой человеческие вопли смешивались с собачьим лаем.

Снова ломились бандиты.

Снова мы их не пустили.

Но рано утром большая группа их стала решительно напирать на ворота. Они действовали с таким упорством, что дежурные жильцы потеряли всякую надежду отстоять ворота, и разбежались по своим квартирам.

Бандитам помог мальчик.

Он протиснулся под ворота.

И открыл их.

Надо заметить, что эти «мальчики» сыграли большую роль в погроме, — они указывали еврейские квартиры.

Бандиты ворвались, и с бранью и угрозами рассыпались по квартирам. Пришли и к нам. Нас было только 2-е: я и еще Л.

Снова угрожающее требование.

— Деньги!

Но, ни у меня, ни у Л., их не оказалось. Тогда они сказали:

— Идем за нами.

Они уже вывели нас на площадку, но нам удалось с большим трудом уговорить их оставить нас и взять себе из вещей все, что им понравится. Они перерыли все вещи, кое-что забрали и ушли. Они были еще во дворе, когда явилась государственная стража, кем-то извещенная.

Но она на грабителей не обратила внимания.

Она занялась расспросами:

— Кто звонил, из этого жидовского дома?

Вообще надо сказать, что на вызовы по телефону чаще всего отвечали:

— Помочь не можем, справляйтесь сами.

Иногда справлялись:

— Кто грабит, — чеченцы… кавказцы?

Давали понять, что с ними ничего нельзя сделать.

Были и издевательские ответы.

…Следующая ночь была особенно страшна.

К нам настойчиво стучались.

Угрожали:

— Лучше отворите… а то ворвемся… перережем всех.

Вот слышим: громят какой-то магазин.

Посылаем разведку в один из парадных подъездов узнать, где грабят магазин: в нашем фасаде или нет. Оказывается в соседнем.

В эту ночь были налеты на многие дома вокруг: Васильковская 62, Жилянская 3, Кузнечная 33…

Распространилась молва, что казакам дана воля только на 3 дня, срок исполнится в воскресенье.

В воскресенье немного успокоилось…

3-го октября утром, у дома на углу Большой Васильковской и малой Благовещенской улиц остановился какой-то конный отряд под командой нескольких офицеров, во главе которой был офицер в серой николаевской шинели, с рукой на белой перевязи. Отряд был под двумя знаменами: трехцветным и белым. В отряде лошадей было больше, чем людей. Отряд спешился у дома № 50 по команде офицера с рукой на перевязи. Так как мы все время находились у окон, выходящих на улицу, то ясно видели и слышали все происходящее. Еще приближаясь к углу, офицеры, находившиеся во главе отряда, глядели на наш дом и чему-то смеялись. Когда отряд спешился, то после какого-то разговора группы солдат с офицерами, один из офицеров махнул солдатам рукой.