В три часа ночи волна бандитов смыла все заставы. Ворвались в дом, где собрались евреи, — убили тех, кого успели, остальные разбежались.

Тяжело ранили раввина.

Ночевавшие в огородах по рвам, по кустам, услышав крик и плач бежавших по местечку, покинули свои ненадежные убежища, начали в панике бежать по улицам. Но тут их встретили градом пуль и многих убили и ранили. Большинство евреев бросилось бежать по дорогам на Овруч.

Оставшиеся с раввином стали заботиться о его спасении: он был тяжело ранен в грудь.

Повели его в больницу.

Вместе с ним и других раненых.

По дороге бандиты ударом штыка покончили с раввином.

Перебили раненых.

Кого ни встречали, — детей, женщин, стариков — всех расстреливали.

У одной женщины подняли штыком четырехлетнего ребенка в воздух…

И закололи.

Глубокой ночью на улицах Словечно я услышала дикие крики, ружейные выстрелы, звон разбиваемых стекол и сразу поняла, в чем дело. Разбудила всех своих детей, поторопилась скорей забраться в кладовую, потому что там нет окон и безопаснее от пуль. До утра мы находились в кладовой, и в дом к нам никто не заглянул.

Утром я вышла на улицу.

Увидала многих крестьян: все мои хорошие знакомые и друзья; обратилась к ним с просьбой приютить меня и детей.

Они отказали.

Кругом евреи с ужасом делились впечатлениями о событиях минувшей ночи и с тревогой говорили о предстоящей. Я с детьми решила уйти из местечка.

Вскоре сынок мой Цалик уже сопровождал нагруженную подводу с остатками нашего добра. Посадив детей на воз, мы тронулись по направлению к Овручу. Но на выезде из местечка мы встретили бегущих евреев, они кричали нам, что выехать не дают, местечко окружено со всех сторон и на всех дорогах заставы.

Мы повернули назад.

Воз опрокинулся, все рассыпалось.

Я взяла малых детей на руки и все оставила на дороге, захватила только ценности: серебряные ложки и вилки, бокалы: все это забросила в ближайший огород, и пошла, гонимая сзади бандой. Разыскала остальных детей. Заметив, что многие бегут в дом Аврума Вера, не зная куда деваться больше, поспешила с детьми туда же. Трудно мне передать пережитое в этом земном аду… Да, да… все комнаты битком набитые евреями. Старики, женщины, дети укрылись под столами, кроватями, кушетками. Когда раздался с улицы первый выстрел, все как по команде бросились на пол. Тут же раздался сильный стук в двери.

Двери сейчас же открылись. Вошли бандиты.

Мы умоляли их нас не трогать, предлагая деньги. Они взяли их, больше 40.000, а предводитель обратился к нам:

— Я вам дал сроку два дня убраться отсюда. Вы не ушли… теперь я с вами расправлюсь.

Приказал выходить из комнаты.

Первым вышел мой зять, за ним дочь Эстер, третья была я с ребенком на руках. При выходе были устроены кордоны. Они рубили, кололи, били шашками, штыками и прикладами. Мои дети, — Эстер и ее муж, — получили сильные раны, я отделалась ударом приклада в плечо. Передо мной — мои дети, полуживые, а позади — крики сотен оставшихся…

На площадь гнали десятками евреев.

На улицах уже всюду валялись трупы наших братьев и сестер. Я видела картину, приводившую меня в оцепенение… Никогда я не забуду: среди убитых лежала жена одного из соседей, а ее добивал ногою в голову крестьянин.

…О, Боже, неужели ты этого не видишь…

Всех нас собрали в кучу.

У мужчин были сняты сапоги.

Раздались крики:

— Русские на боку.[3]

Два бандита уже угрожали нам расправой.

Я начала умолять их не трогать нас, предлагала отдать им все наши драгоценности, заброшенные мною в огород. Те согласились, и мы пошли.

Я думала:

Что будет, если кто-нибудь забрал их.

Но все было в целости.

И я отдала им.

Один из них дает мне три ложки и говорит:

— На, получи, может, останешься в живых, и будет тебе, чем кушать.

Но другой выдернул их у меня.

— Ступай!

Счастливые освобождением, мы тронулись в путь, чтобы хоть как-нибудь уйти из этого проклятого места.

Моя дочь снимает свою блузку, всю в крови, набрасывает на меня.

Мама, на тебе крови не видать, — говорит она, прикройся, это может по дороге и спасет тебя.

Я не возражала, пошли дальше.

Мои раненые дети едва плелись.

Когда проходили мимо дома крестьянина Косынки, его мать водой омыла раны дочери и говорила:

— Скорей удирайте, а то совсем плохо будет.

На второй версте нас снова догнали те двое, что забрали драгоценности, вместе с крестьянским мальчиком 12-ти лет, вооруженным маленьким ружьем. Угрожая расстрелом, потребовали отдать все, что осталось. Они ушли. Опять мы были свободны. Падая от истощения, мы добрались до села Петруши.

Но крестьяне отказали нам в приюте.

Ни за что подводу не хотели дать, чтобы доехать до ближайшего села. Голодные, оборванные, измученные, как бы проклятые Богом, поплелись мы дальше. По пути встречные мужики кричали нам вслед:

— Коммунисты… большевики.

Крестьянский мальчик догнал нас и снял пиджак с моего зятя, говоря:

— Жаль пиджака-то, жиды… выпачкается кровью.

И, уходя, выкрикивал насмешки и издевательства. Насилу добрались до лачужки одного мужика, живущего в лесу на пятой версте от станции Петруши.

И нам показалось, что мы во сне. Было так необычно…

…Как чудо.

Мужик сказал нам:

— Зайдите в избу… не бойтесь, не бойтесь.

И стал хлопотать, накрывать на стол. Накормил нас супом.

Говорил ласковые слова.

Мы готовы были плакать и целовать его.

Мы благодарили его и хотели уйти дальше.

Но надвинулась ночь.

Он оставил нас ночевать.

А утром запряг лошадей и отвез поглубже в лес, где находилось уже много евреев. Мы попросили у евреев одолжить нам несколько рублей, чтобы вознаградить мужика.

Но он наотрез отказался.

— Нет, нет, что вы…

И, ласково простившись, уехал.

Я живу на самом краю Словечно, и домик мой старый, кривой, полуразвалившийся. Мы с женой люди бедные и очень старые. Первые дни погрома к нам никто не заходил, и мы уже думали, что на нашу хижину никто не обратит внимания.

Но утром зашел сосед и ограбил нас.

Угрожая револьвером, заставил покинуть дом.

Мы пошли в местечко.

На улицах валялись трупы, повсюду протекала человеческая кровь. Шло сильное зловонье от трупов и крови. Все дома были разбиты, окна, двери поломаны, в домах побитая посуда, мебель, разорвано и побито все. В одном доме особенно было много трупов. Трупы лежали один на другом… Трупы женщин и детишек. В одном доме я видел туловище без головы, голова лежала возле. Даже печи разрушены в домах.

Шли как безумные, не зная куда, зачем.

Увидели бегущую толпу евреев.

Присоединились к ней и побежали.

Направились все вон из местечка, но по какому направлению ни пытались бежать, везде стояли люди и стреляли в нас. Всех нас бегущих согнали в один дом. Собралось там много евреев мужчин, женщин и детей. Вошли бандиты, двери заперли и потребовали денег. Получив их, дали залп в окно помещения.

Пуля ранила в голову мою старуху.

Опять вошли, стали рубить всех шашками и дрючками, — меня ранили в руку. Я притворился мертвым, чтобы спастись. Один из бандитов крикнул:

— Эй, кто из вас жив, вставайте.

Все лежали.

Они ушли.

Я поднялся, нашел жену среди трупов женщин и детей, и мы вышли из помещения. По улицам везли убитых на телегах. Жена моя едва могла двигаться без посторонней помощи. Мы направились в свою избушку. По дороге нам кричали, чтобы мы уходили из местечка, чтобы ни одного из жидов тут не осталось.

На вопрос, куда же нам идти, повсюду в нас стреляют?

Отвечали: