И остался наедине с К.

— Вы мне нравитесь, сударь, — обратился он к нему, — вы, я слышал, окончили Льежский Политехникум?

— Да.

— Вы инженер?

— Да.

Штабс-капитан сел и закурил.

— Я тоже был в Льеже.

Дальнейший разговор он продолжал по-французски.

— Вент е сен миль, — закончил он.

На этом и сошлись.

Инженер и не пробовал торговаться.

— Но здесь у меня нет этой суммы… и вообще ее у меня нет, придется искать.

У офицера заискрились глаза.

— Се клер, — засмеялся он, — поищем.

Офицеры, теперь уже без солдат, вышли с К. за поисками суммы. Подошли к одному дому, К. зашел в квартиру. Штабс-капитан остался ждать у подъезда.

К. вышел через несколько минут.

— Вот удалось собрать только 20 000,—сказал он, вручая деньги.

Штабс-капитан галантно раскланялся,

— Итак, 5.000 рублей за вами. Я зайду за ними завтра, часа в 3.

Сделал под козырек.

— Оревуар.

Назавтра в назначенный час он явился за деньгами…В городе в это время было уже объявлено об установившемся успокоении…

Либерман — известный миллионер.

Старик 65 лет, скупой, озлобленный, он жил в комнате по Мало-Васильковской улице. Там он скрывался в свое время от большевиков, а затем вообще от грабителей. Немногим, только в кругу близких, было известно местонахождение Либермана.

4-го октября, перед вечером, в квартиру постучали.

Потребовали немедленно открыть.

Вошли 2 офицера и штатский, назвавший себя агентом розыска.

— Что вам угодно? — спросила дочь Либермана, проживавшая вместе с ним.

— Здесь живет Рабинович, он коммунист, мы пришли его арестовать.

— Но здесь нет никакого Рабиновича, вы ошиблись.

— Мы имеем точные сведения.

— Если угодно, обыщите все помещение.

Но пришедшие, не приступая даже к обыску, обратились к Либерману:

— Потрудитесь следовать за нами.

— Я? — всколыхнулся старик, — но я не Рабинович.

— Мы это знаем.

— Моя фамилия Либерман.

— И это нам известно.

— Куда же вы хотите вести меня?

— В контрразведку.

— Но я же… я крупный сахарозаводчик… я известен многим… к коммунистам я не имею и не могу иметь отношения. Я сидел в чрезвычайке… пострадал от большевиков…

Офицеры только улыбались в ответ.

— Вы жид… этого достаточно.

Либерман был уведен.

Все хлопоты близких и родных по розыску местонахождения уведенного, были тщетны. В контрразведке не удивились исчезновению Либермана, но рекомендовали обратиться в уголовный розыск.

Там с улыбкой ответили:

— Здесь Либермана нет.

Через 2 дня в Анатомическом театре был найден труп Либермана, — как выяснилось, он был убит на углу Фундуклеевской и Нестеровской улиц выстрелом в висок.

В понедельник 7-го октября, когда уже казалось, что кровавые страсти в городе немного улеглись, и евреи, скрепя сердце, уязвленные вечным страхом, пугливо озираясь, стали показываться на улицах. Помощник контролера Комитета помощи пострадавшим от погромов, Бичуч, отправился на службу в канцелярию Комитета, помещавшуюся на Театральной площади в доме № 48. Работы в канцелярии было много, великое несчастье, поразившее город, требовало интенсивного напряженного труда.

Бичуч работал до 3-х часов.

После службы, захватив с собою пачку со счетами, он собрался уходить домой, как заместитель председателя предложил ему зайти к брату-врачу, состоящему на службе Комитета, и передать, чтобы на следующий день он зашел в Комитет.

Но Бичуч заколебался.

— Я боюсь ходить по улицам, — сказал он.

— Но ведь вы живете в двух шагах, по Пушкинской.

Бичуч все же просил освободить его.

— Дело в том, что два дня тому назад я был у себя на квартире ограблен и чуть не убит, и потому как-то особенно напуган.

Со службы он вышел вместе со своей невестой, молодой девушкой. На Рейтерской улице, уже недалеко от их квартиры, их обогнал извозчик с 3-мя военными. Судя по исправности и даже некоторому изяществу обмундирования их, — это были офицеры.

Проезжая, они взглянули Бичучу в лицо.

Тотчас остановили извозчика.

Один из них сказал:

— Жид, пойди сюда!

Побледневший Бичуч подошел.

— Садись, — приказал офицер.

Забрав его с собою на извозчике, они уехали.

Тщетно за ними бежала невеста.

Истерически рыдая и убиваясь, она молила их отпустить жениха ее, но они только с злорадной усмешкой оглядывались.

Она молила прохожих о помощи.

Обращалась к христианам.

Безучастно проходили они мимо.

А те, что заинтересовались необычным зрелищем, узнав, что речь идет о еврее, говорили с негодованием.

— За жида заступаться?

Отплевывались.

А иные злобно говорили:

— Так и следует.

Часов в 6 вечера автомобиль с 8-ю военными, среди которых были и задержавшие Бичуча на Рейтерской улице, подкатил с изменившимся до неузнаваемости Бичучем к дому, в котором проживал брат Бичуча, врач, на Пушкинской улице. Не предъявляя никакого обвинения Бичучу и ничем не мотивируя свой необычайный поступок, они предложили брату дать выкуп за Бичуча.

— Сколько же вы хотите?

— 30.000 рублей.

Разорив себя буквально до последней копейки и собрав, сколько было возможно у соседей, брату-врачу удалось дать бандитам лишь 17.000 рублей. Отдал он им и имевшиеся у него и у жены, а также у некоторых соседей — драгоценности. Получив выкуп, они, однако, сказали несчастному пленнику:

— Идем!

Он было пытался указать им, что они получили выкуп за его свободу.

— Без разговоров… идем, идем! Потащили его.

За несчастного заступился председатель домового комитета — русский, и некоторые жильцы христиане, между прочим, в их числе был врач Красного Креста при добровольческой армии, — всем им не по нервам была эта возмутительная сцена.

Но военные их брезгливо отстранили.

— Как, — негодовали они, — вы в такое время заступаетесь за паршивого жида?

А один крикнул:

— Знаете о приказе?

Автомобиль с жертвой укатил.

Все хлопоты и старания, предпринятые в городе для его освобождения, ни к чему не привели.

След его пропал.

…Только 10 октября труп его был найден в Анатомическом театре…

На дом № 44 по Мало-Васильковской было произведено несколько налетов. В налетах принимали участие солдаты чеченцы. В квартире свидетельницы М. Финкельштейн были ограблены все живущие.

Забирали решительно все и кричали:

— Мало. Давай… где спрятал?

И жестоко избивали.

У одного из квартирантов после двух налетов абсолютно нечего было взять.

Солдаты не верили ему.

Шарили, искали.

И, обозленные неудачей, дико крикнули:

— Жид!

Зарубили его шашкой.

По Ярославской улице грабежи носили крайне ожесточенный характер Вымогательство денег и ценностей сопровождалось побоями и истязаниями.

Громили солдаты.

Громили офицеры.

Погромщики говорили с гордостью.

— Мы струковцы.

Многих евреев, не имевших возможности откупиться, они увели в штаб Струка, перешедшего в это время со своими «молодцами», после погромной деятельности в уезде, на службу добрармии. Его приняли с распростертыми объятиями, простили все его погромные «грехи» с весьма большой поспешностью и охотою; он устраивал на Софийской площади парады своим войскам, а во время погрома, как рассказывали, он произносил на пристани зажигательные погромные речи на старую свою привычную тему:

— Бей проклятых жидов и спасай Россию!

Судьба уведенных в штаб евреев неизвестна.